Поскольку одной рукой много не навоюешь, Клермон был вынужден сдаться на милость закона. Под насторожёнными взглядами стражников, которые при виде него сразу же взялись за оружие, он спустился вниз, а затем, показывая, что сдаётся, поднял вверх здоровую руку.
Конечно же, Клермон попытался объяснить, как было дело, да и товарищ заступился за него, но стражники не стали слушать ни того ни другого. Сыграло то обстоятельство, что городской страже и наёмникам жрецов платили из одной казны, поэтому стражники ревниво относились к охотникам за нечистью. Так что слова Ката Ворона не возымели нужного действия и трактирщика отвели в тюрьму.
***
Княжий суд не стал затягивать дело. Клермона Ястреба, хозяина постоялого двора и бывшего наёмника, обвинили в убийстве семейства Таденов. Попутно всплыло обвинение в колдовстве и тогда на смену княжескому суду пришёл жреческий суд.
Служители храма Солнца испробовали на подозреваемом положенные амулеты и для верности пытки, после чего было заявлено, что он виновен, — мол, внезапная молодость трактирщика не есть божественное чудо, как утверждает уважаемый жрец-защитник, а результат того, что он был не твёрд в вере и поддался искушению нечистой силы. А для отступника, продавшего душу тёмным силам, есть только один приговор — смерть, причём без всякой пощады.
Кат Ворон и здесь пробовал заступиться за товарища, но жреческий суд счёл его доводы неубедительными, — мол, если Клермон Ястреб не продал свою душу, то с чего вдруг демоница подарила ему молодость? Контрдовод жреца-обвинителя был разумен, поэтому охотник замолчал и сел на место.
Княжий и жреческий суды вынесли подсудимому суровый приговор, его приговорили к казни через отрубание головы с последующим сожжением останков.
Во время судилища Клермон Ястреб вёл себя сдержанно. К удовольствию судей, он не ругался и не кричал, что невиновен, да и сам приговор выслушал совершенно спокойно, что лишний раз утвердило их во мнении, что он виновен.
Лишь Кат Ворон, который хорошо знал товарища, видел, насколько он подавлен, но был бессилен ему помочь. После того, как Клермона увели в тюрьму, к нему подошёл жрец из судейских и, не глядя на него, надменно сообщил, что его вызывают в канцелярию, для выяснения того, насколько он причастен к делу осуждённого колдуна. Кат посмотрел ему вслед и мысленно плюнул на подол его белого с золотом одеяния, волочащегося по полу.
***
В ночь перед казнью Клермон не сомкнул глаз. Преступников, обвинённых в колдовстве, держали не просто в камере, а в специальной железной клетке с серебряным напылением на прутьях. Поскольку такое сооружение было дорогим удовольствием, то места там было мало и заключённому всё время приходилось стоять, даже во время сна. Правда, преступники щуплого телосложения как-то умудрялись сидеть, но трактирщик был не из их числа.
Прислонившись спиной к прутьям клетки, Клермон невидяще глядел в темноту. Спать он не мог, даже при всём желании: не давала боль в теле, покалеченном пытками. Чтобы отвлечься от тёмных гневных мыслей, он мысленно гулял по временам счастливого детства и отрочества. Тогда он, сын крупного военачальника, даже представить себе не мог, что однажды станет наёмником, а затем превратится в презренного трактирщика.
Воспоминания были отрывочными, без какой-либо временной связи. Память вытащила даже то, что он прочно забыл, как ему казалось. В какой-то момент перед его внутренним взором возникло смеющееся лицо отца, подкидывающего его к небу, а затем белые тонкие пальцы матери, утопающие в пене дорогих кружев. С напряжённой улыбкой она глядела на их рискованную забаву и на всякий случай тянула к нему руки — в надежде подстраховать на случай падения.
Клермон улыбнулся. Это было одно из самых ранних воспоминаний детства. «Мама зря волновалась, отец был сильным и ловким. Ни при каких обстоятельствах он не уронил бы меня», — тепло подумал он. Между тем любовь, читаемая на лицах родителей, больно царапнула его по сердцу. В последнее время он редко вспоминал о них, хотя они по-прежнему оставались для него самыми дорогими людьми.
Охваченный печалью, он прижал ладонь к сердцу.
— Папа, мама, простите! Самонадеянность и глупость увели меня далеко от родного дома. Я даже не смог достойно проводить вас в последний путь, что уж говорить о ежегодном поминальном огне… Пусть так, но вы по-прежнему в моём сердце и это никогда не изменится. Единственно жаль, что я так и не сумел найти тех, кто опорочил твоё доброе имя, отец. Говорят, смотри кому это выгодно, но я не верю, что это Микес Лесногорский. Да, он занял твоё место, но вы же друзья детства и всегда горой стояли друг за друга. В три тысячи седьмом году, когда ты, отец, был в опале, именно Микес Лесногорский выступил в твою защиту. Хотя это было опасно, он сумел убедить владыку Расета Чернопольского, что в поражении наших войск на южной границе виной всему стечение неблагоприятных обстоятельств, а не твоя недальновидность. Если уж дяде Микесу не верить, значит, в мире нет никого, кто заслуживает доверия. Поэтому, отец, я очень надеюсь, что сейчас ты и мама пируете в Небесных чертогах и предательство старинного друга не омрачает ваш покой.
Клермон склонил голову, поклониться как положено усопшим родителям он не мог.
— Папа, мама, обо мне не беспокойтесь. Когда нет ни жены, ни детей, ни имущества уходить легко. Конечно, будь я от рождения крестьянином, я бы ещё поборолся за жизнь. Но для того, кто рождён для великих свершений, это не жизнь, а сплошное унижение. Тягомотна бесцельного существования уже сидит у меня в печёнках. Так что смерть для меня не наказание, а пусть горькое, но всё же избавление. Так что подождите ещё немного, скоро мы будем все вместе...
— Не будьте в этом так уверены! — перебил его детский голос. — Кто знает, куда Создатель определит вашу душу.
По виду это действительно был мальчик лет семи, но Клермон заглянул ему в лицо и сразу понял, что это она — Владычица ночи.
— Хотите забрать мою жизненную энергию? — вопросил он и просунул сквозь решётку здоровую руку. — Берите, мне не жалко. Уж лучше так, чем умереть на плахе палача.
Какое-то мгновение Владычица ночи колебалась, а затем коснулась его руки. Она не забрала его жизненную энергию, наоборот, добавила своей — чтобы вылечить ту руку, что пострадала в столкновении с охотником за нечистью и сейчас, после знакомства с пытками палача, имела гангренозный вид.
— Спасибо, — поблагодарил Клермон и грустно улыбнулся. — Только вы зря тратитесь. Всё равно я скоро умру. Лучше заберите. Ни к чему меня лечить, а вам жизненная энергия ещё пригодится. Как я понимаю, ведьма вас основательно ободрала, чтобы вернуть себе молодость.
— Если бы только это! Вдобавок я теперь её донор, — со вздохом сказала Владычица ночи.
— Донор? — не понял Клермон.
— Ведьма очень стара, её место давно на кладбище, поэтому она постоянно тянет из меня энергию на поддержание своей жизни, — пояснила она.
— Тем более! Вот зачем вы тратите её на меня? — не удержался Клермон от вопроса, который не давал ему покоя с момента их первой встречи.
Владычица ночи пожала плечами.
— Не знаю. Возможно, с той поры, как я отдала вам часть своей… жизненной энергии, я чувствую наше внутреннее родство, — она усмехнулась. — Нет, с ведьмой я его не чувствую. Дело в том, что в вашем случае это был мой дар, а в её случае наглый грабёж, за который она ещё поплатится.
В голосе Владычицы ночи явственно прозвучала угроза и Клермон ощутил, как у него зашевелились волосы на голове. «Всё же она демон и, похоже, сильный, если жрецы знают её имя», — подумал он. Всколыхнувшаяся было тревога улеглась, стоило ему только вспомнить, что жить ему осталось до утренних петухов. Надежды на освобождение он не питал, зная, что сверхъестественным существам не преодолеть железо и серебро. Стоило ему так подумать и Владычица ночи, подойдя к клетке, открыла запирающий её замок ключом, который, как выяснилось впоследствии, она позаимствовала у тюремщика.
