…Толика не слишком интересовала жизнь своего школьного друга. Главное было в том, что рядом был человек, который наливал и вынужден был выслушивать подогретые водочными парами бредни неудачника.

— Макс, ну хоть ты меня, вижу, понимаешь, — вел свою партию в дешевом и предсказуемом алкогольном театре Толик. — Я говорю: — «У меня руки золотые»… А он, сволочь, с наглой мордой отвечает: — «По психологическим параметрам вы не подходите на должность наладчика». Я ему: — «Очнись, мужик. Я любую деталь выточу, спаяю, подклею. Да я неисправность, нутром за километр чую». А он мне — «Вы знаете, вот это и пугает. Наладчик должен быть ленивый и сонный. От него требуется спокойно, без эмоций менять блоки и настраивать программы по шаблонам. Хорошо, если у него есть занятие в свободное время, хобби, о котором он постоянно думает вместо работы. Алгоритмы совершенны и человек у нас нужен, чтобы нажать кнопку „ОК“».

Нет, ну ты подумай… Хочешь, как лучше, а тебе отказывают лишь потому, что не умеешь спать с открытыми глазами.

— Ну и чем дело закончилось? — поинтересовался Максим.

— Я и так, и этак, а этот гад говорит: — «Да поймите же вы, наконец, что ваше желание разнообразия, активности напрямую скажется на качестве работы. Вы ведь неосознанно стремитесь наполнить жизнь различного рода приключениями, эмоциональными встрясками, чтобы подчеркнуть свою значимость и нужность. А где вы видели на производстве приключения… У нас не бывает перебоев с запчастями и заготовками. Никогда не бывает необходимости делать что-то срочно, по великой нужде». А я ему прямо в лицо так выдал. «Гнида ты», — говорю, — «казематная. Ты что живешь, что не живешь, все для тебя чурки едино».

— Ну и чего? — спросил Максим.

— А он даже не обиделся, — Толян огорченно вздохнул. — Мужик вроде… Ну, хоть бы голос повысил, выругался, неудовольствие показал. Я бы тогда…

Он сжал свою пухлую ладошку в кулак, скроив на лице непреклонно-волевую, угрожающую гримасу, которая постороннему человеку показалась бы скорее смешной и жалкой.

— Копылов — герой… — иронически произнесла Ирина. — Языком трепать…

— Ирка, молчи! — заплетающимся языком, выдохнул Толян, с грохотом обрушивая кулак на стол. — Не видишь, мужчины говорят!?

— Пойду я тогда воздухом подышу, — сказала она. — А с тобой мы дома потолкуем, когда протрезвеешь…

Женщина поднялась и вышла.

— Давай, давай, дура, — зло пробурчал себе под нос Толян.

— И часто вы так? — поинтересовался Максим.

— А чего от блаженной ждать, которая с призраками болтает…

— Да половина Империи, общается с ними как с живыми, — заметил Макс.

— Оттого все и пизданулись, — Толян снова опрокинул стаканчик, откусил кусок от бутерброда с карбонатом. Помолчав, добавил. — Хорошо вонзилось…

Толик снова обрел благодушно — расслабленное состояние.

— Макс, а ты знаешь, что я даже в Дальней Разведке послужил. Лет тридцать назад…

— Дальней Разведке? — удивился Максим.

— Не в шарашкиной конторе, а в самой настоящей Дальней Разведке. Мы на Глюкранду ходили. Ты знаешь, красота… Планета чистая, нетронутая. Деревья почти как наши. В речках рыба, зверья всякого. А мы на орбите болтаемся. Отряд из четырех разведкораблей со всем своим реквизитом и личным составом, включая начальника экспедиции, доктора геологии Карлушу Хохлушкина.

Тормоз был, доложу тебе… Он за все время, на планету ни разу не опустился. Пока я не заставил… Говорил, что его работа контролировать правильность выполнения процедур подчиненными и своевременно составлять отчеты. Все остальные ему подстать. Глазки в экран, и думают, что это и есть жизнь.

Вот этот весь народ малахольный сидит за своими терминалами, кнопки жмет. А как на поверхность идти — в глазах скука… Не дай Бог душевный покой будет потревожен. Ты бы видел, как они по земле ходили… Или след в след или плавали на антигравах. Ни разу не вдохнули местного воздуха, ни разу не искупались. Зато много спорили, о генокодах и поразительной схожести жизни, удаленной друг от друга почти на 10000 парсек. Смонтировали биолабораторию и все проверяли, как скоро инфузория туфелька в местных условиях загнется. Даже спали в скафандрах.

Как мне многие месяцы, одуряюще равномерные, тупые, однообразные, хотелось, сидя в композитовой коробке корабля на орбите…

— Ну, не тяни резину, Толян, — попросил Макс. — Что ты там учудил?

— Учудил, ох учудил, — довольно ухмыльнулся Толян. — Было в партии четверо рабочих, но какие-то робкие, забитые. Чуть что сразу — а можно?

Можно, епрст… Ну, я их быстро выучил, в чем сладость жизни. Взяли мы из запасов нашей посудины канистру спирта, пару шпалеров и полетели с планетой знакомиться.

Приземлились… От наукарей слышали, что жить на Глюкранде можно. Однако, чего они местным воздухом не дышали? Засомневались… Вдруг какой трабл…

Сначала вмазали для храбрости, страшновато было… Зато потом… Выходим из десантного люгера, никаких кастрюль на головах… Благодать Господня… Солнце, ласковый ветерок, море, песочек белый.

Я Славика и Семена определил костром заниматься, палатки ставить, а сам с Генкой, он парень мировой оказался, полетел за мясом. Короче, подстрелили мы животину, на оленя похожую, привезли в лагерь. И такое у нее мясо, оказалось, доложу тебе, просто пальчики оближешь. А под спирт, вообще зашибись пошло.

Так мы культурно отдыхали, пока наши уроды не приперлись. Им, видишь ли, завидно стало.

Лично Карлуша прилетел. Спрашивает: — «Вы хоть понимаете, что натворили?». А я в ответ, правдиво так, по-простому отвечаю: «А хули? Тут курорт, лучше, чем на Царьградском побережье. Ребятам надо отдыхать или нет?.

Мы уже 8-ой месяц на орбите загибаемся, а вы, наукари, никак не разродитесь».

«С нами», — говорю, — «садись, будем открытие планеты праздновать, имя ей давать будем».

Карлуша аж позеленел. «Вы,» — говорит, — «Копылов, вы даже понять не в состоянии, что вы натворили. Вы — ископаемое, живой питекантроп. Степень вашего невежества непростительна».

Короче… Не хотели, а пришлось. Жилой модуль с орбиты опустили. Нас заперли в карантин… Делали ежедневное просвечивание, кровь из вены качали на генетический анализ. Устроили регулярные полеты в окрестностях, сбор материала…

Если ты думаешь, что они за нас беспокоились, — Толян нервно дернул подбородком, — то мимо… Мне уже потом один лаборант объяснил. Они боялись, что наши микробы перезаразят местных животных.

Ха, да что им будет. Там в море такие туши плавали, больше звездолета. А голосистые… Звука не слышишь, а чувствуешь только, как через тебя волны пробегают. Короче, наши придурки еще полгода там проваландались, даже подмогу с Земли вызывали. Распыляли какие-то там антитела, чтобы местная жизнь иммунитет против меня имела… Это что, я такой зараза? — с глупой гордостью спросил Толян. — А я все это время сидел под замком. Даже свежего воздуха вдохнуть не давали.

Бухта Радости, блин. Каждый день проверяли, не открутил ли я болты на иллюминаторе. Потом, отвезли меня на Кассию и сказали: — «Вот Бог, а вот порог, макаронов пачку, да херов тачку. И наше к тебе полное неуважение. Спасибо, что нам все испортил. Таких как ты, к Космосу на пушечный выстрел подпускать нельзя.

Пошел ты, куда глаза глядят, а нам больше на дороге не попадайся».

Хорошо, пинка ускорительного не дали.

— Ну ты начудил, — усмехнулся Величко.

— Это еще что — продолжил рассказ Толик…

Максим внимательно смотрел на своего давнего приятеля, мысленно представляя его путь от незрелого подростка, переполненного юношеским максимализмом, до старого, битого жизнью, потерявшего извиняющий многое цвет молодости, но оставшимся таким же недоразвитым, как и 60 лет назад.

«На что направлял свои душевные силы человек?» — с досадой подумал Максим. — «Чтобы держаться кретинских представлений о доблести и независимости, которые сложились от желания насолить взрослым? Или он выполнял некую автопрограмму, цель которой, — обеспечить эмоциями на много лет вперед?»

— А было ли у тебя что-нибудь этакое? — аккуратно перевел разговор Максим. — Что душу на старости лет греть будет.

— Состаришься тут… — грустно сказал Толян. — Эту мантру каждый час передают, вместо сигналов точного времени.

Раньше как было, — человек стареет, мудреет. А теперь… В окно глянешь, — на соседнем доме мантра. На притолоку посмотришь — и там она красуется.

В церковь придешь — накорябана рядом с «Отче наш». Даже на цветнике перед аэропортом и то эту надпись из пионов высадили. Все 12 слов. Не дадут состариться…

— Ну, а что уже сейчас греет? — проникновенным голосом спросил Величко.

Толян подозрительно посмотрел на приятеля, проверяя, не издевается ли он… На лице мелькнуло ясно видимое сомнение: — не стукачок ли старинный друг, из последних сил выполняющий план по «закладке» недовольных.

Но поскольку рассказ о самом козырном приключении входил в либретто пьяного моноспектакля, Толян решился.

— Ой было, Макс, было. Вот здесь, — он показал на правую половину лба, — наискосок должен был быть глубокий шрам. Сантиметров 10 в длину…

Случилось это так. Меня прибило к строителям. Они подземный туннель для скоростных поездов строили. От Царьграда, до места чуть западнее Владимира. Смекаешь, о чем я?

— Не, не въеду, — сказал Максим, — хоть убей.

— Эх ты, ботаник… Город они там восстанавливают мертвый. Хотят сделать его таким, какой он был до Большого Голода.

А дорога нужна для экспресса, чтобы наш Даня мог за полчаса из дворца на историческую родину метнуться.

— Ни хрена себе, — изобразил удивление Максим. — Ну, этот может себе позволить…

— Да ладно, нормальный он мужик. И баба у него…, - Толян замолчал, мечтательно прикрывая глаза. — Не чета этой корове Ирке. Ирка — она просто дырка, блин подделка дешевая. Оттого и терплю, что похожа…

Короче. В один прекрасный день взбрело в голову госпоже императрице на работы посмотреть.

А джихан так удобно придумал: садишься в поезд весь такой старый и допотопный с виду, и за полчаса ты из края долгого лета попадаешь в северную замороженную страну. Туда, где солнце выглядывает из облаков не каждый день, а зимой ложится снег.

Там он выходил на тихом перроне, в подземном пункте прибытия, очень похожем на станцию метрополитена, переходил на «конечную» какой-то «серой ветки» в древней транспортной сети.

А потом ехал на таком же допотопном поезде, куда ему надо, и думал, что на две с половиной тысячи лет назад попал прямо из своего цареградского скворечника.

Ребята говорили, что восстановили только подземелья, вестибюли станций, да часть города в центре. А остальное пока что просто нарисовано проекторами. Сам я не был, не видел. Нас дальше «Царьградской», это мы так место, куда поезд из нашего тоннеля приходил, обозвали, не пускали. Но не суть. Так вот, — сказал Толян. — Я отвлекся, чтобы ты лучше понял всю диспозицию. Небось, и не слышал о таком?

— Да так, как-то краем уха, ничего конкретного.

— Эх, Макс, не рубишь ты ничего в нынешней жизни.

— А ты чего, уже срубил? Оттого у тебя шрам должен был быть на полголовы? — пошутил Максим.

— И руки без пальцев, — добавил Толян. — Тогда мне и пальцы оторвало. То, что потом их отрастили, хорошо, но что вот башку мне залатали, так, что ничего не осталось — это, конечно непростительно.

— А чего так? — удивился Максим.

— Кому такое понравиться может?

— Мне, — без улыбки ответил Толик. — Как память о самом главном событии моей никчемной жизни.

— Толик, ну ты ходишь вокруг да около. Не тяни.

— Слушай и учись, — он, и продолжил уже серьезно. — Однажды, когда мы уже закончили работы и занимались тем, что устраняли мелкие недоделки, к нам пришла она. Императрица Рогнеда. И пускай она оделась совсем просто, работая под обыкновенную секретаршу, все узнали ее. Мы ведь все визию смотрим. А четверка мордоворотов из Теневого корпуса совсем ее выдавала.

Она попросилась — возьмите в рейс до «Царьградской». Бригадир репу почесал, поразмыслил, согласился. И действительно, почему бы и нет. Команда отправляется из 8 человек на мелкие работы, места полно. Почему бы не сделать приятное супруге нашего государя — императора? Она потом, наверное, и не вспомнит, зато, если откажешь, наверняка не забудет. У них у всех на обидки мелкие долгая память.

А потом, она такая красивая. Глаз не отвести. Просто рядом постоять — и то праздник.

Бригадир позаговаривал ей зубы, пока ребята срач из салона выгребли. Посадили Рогнеду с охраной в вагончик, полетели.

А ты знаешь, Макс, вагончик действительно летел, не касаясь стенок тоннеля в кольце из энергетических полей.

Вагончик такой неказистый был с виду: лавки дерьмантиновые, обшарпанные, поручни потертые, полы из какого-то несообразного материала, все исшарканные. На стенках ребята слова разные написали. Даже неудобно было перед ней. А императрице хоть бы что. Сидит и улыбается чему-то про себя.

Парни сначала сидели, как аршин проглотив, шевельнуться боялись, потом, увидели, что императрица закурила, тоже потянулись к куреву, расслабились, стали переговариваться шепотом. Потом вовсе по углам разбрелись, байки травить, да ржать как кони стоялые.

Мы уже половину дороги проехали, когда в кабине заревела сирена, замигали красные огни.

Наш машинист, схватился за рукоятки, включил защиту на максимум. Закричал: — «Всем в кресла, немедленно пристегнуться. Дисторсия поля». Проекторы в стеклах погасли. А там — сплошное серое марево. Скорость была громадная, ведь поезд за полчаса до Москвы доезжал. Заслонки, выползли, закрывая окна.

Мне потом объяснили, что какой-то гад на перегоне испортил индукторы. Ну, мы все — кто просто не успел, кто не допер сразу. Рогнеда эта, сразу видно бывшая амазонка, не заставила повторять дважды приглашение.

А перекос полей это такая адская штука. Поезд просто закручивает, плющит, забивает в стенку так, что одно мокрое место остается. Вот и нас шваркнуло.

Толян нервно плеснул в стакан водки и выпил залпом.

— И что было дальше? — спросил Максим.

— Шарахнуло так, что я ненадолго потерял сознание.

Вагон развернуло, и он несколько метров тоннель поперек пахал. Понятно, голова и хвост в дым… Гавриков моих из бригады просто размазало. Царство им небесное. Всю охрану императрицы поубивало. Они ее своими телами прикрыли. Когда я очнулся, Ганя эмиттеры поля заливала из огнетушителя. Увидела, что я жив, обрадовалась. Подскочила, маску дыхательную на лицо надела, чтобы не задохнулся.

— Я говорю — «Спасибо, твое величество, но все равно нам хана».

— «Пока не умер — сражайся», — коротко бросила она.

И снова тушить.

Вагон разогрелся как духовка, излучатели поля горят, а она знай, белой струей из баллона лупит.

Меня как подкинуло. Я тоже схватился за огнетушитель. Это уже потом я почувствовал, что в башке железяка, а пальцы раздавлены.

Знаешь, страха не было. Было даже как-то весело. Когда гореть перестало, мы подумали, что все в порядке, справились. Наступила передышка. Огляделись мы. Вагон перекорежен, стойки смяты, пол горбом, кресла выдраны.

«Легко отделались», — подумал я. И только я так подумал, что-то грохнуло, и тоннель начал оседать. Силовой генератор работал, но защиту все равно сминало, вагон плющило. Вот тут и прошлось мне вспомнить все, чему научился: как аварийные опоры ставить, как муфты резьбовые на них крутить… Без инструмента, раздробленными пальцами…

Ты, Макс, не поверишь, но ту опору, что вчетвером ворочали, я один поднимал.

Рогнеда, даром что императрица, помогала мне, при этом ругалась так, что я в жизни такого забористого мата не слышал…

Вагон просаживался, потолок со страшным скрежетом придавливало к полу. Я работал как проклятый. Опоры гнулись как спички, но я успевал ставить по две новых, вместо одной сломанной. Их снова сгибало, крепчайший композит, из которого они были сделаны, с грохотом ломался.

В меня куски отлетали. Я даже не чувствовал. Внутри был какой-то восторг. Я знал, что все получится, несмотря ни на что. Такого со мной не было ни до, ни после…

Толян вздохнул. Некоторое время помолчал, опустив глаза.

— Недаром я старался, — продолжил он, — остался в раздавленном вагоне кусочек метр на полтора, где можно было даже сидеть.

Она увидела, что я кровью истекаю, не побрезговала, оторвала подол от платья, замотала мне руки и голову.

Потом попыталась вызвать спасателей, но почему-то связи не было.

Представляешь, глубина полтора километра, выбраться наверх невозможно, тоннель обвалился спереди и сзади.

Толян вытащил сигарету, прикурил.

— Знаешь, — сказал он, — мы просидели почти в обнимку несколько часов. Один фонарь, маски на лице, жара. Раны болеть начали. Я плыву, а она уговаривает меня держаться. Расспрашивает про жизнь, рассказывает о себе. А она, ты знаешь, красивая до дрожи. И одежда на ней — сплошная прореха. Грудь видна, ноги. А она нисколько этого не стеснялась. Был бы целым, ну хотя бы не таким поуродованным, точно бы положил ее под себя. Императрица была бы не против. В то утро я был ее героем. Вот так вот.

Толян смял недокуренную сигарету и продолжил.

— Потом Ганя сказала, что помощь идет, но спасатели вынуждены двигаться от поверхности, потому, что в тоннеле заложены мины. Не она была целью диверсии. Те, кто все это устроил, хотели, чтобы он, джихан, очертя голову кинулся в развороченный тоннель. И подорвался бы…….

Рогнеда много мне про него рассказала. Что он одинок, что его никто не понимает, даже порой она. Я это уже плохо помню, сознание временами уходило. Но одновременно с этим было так хорошо… Если бы я умер тогда, наверное, было бы лучше.

Толик снова закурил.

— Да, — в задумчивости сказал Максим. — Вот какая сказочка. Чем же все кончилось?

— Очнулся я оттого, что где-то рядом стучали отбойные молотки. Плазменные горелки они выключили и копали по — старинке. Потом был врач, зимний воздух, лучший госпиталь… Прием у императора, орден, перевод в второй имущественный класс… Я больше не видел ее, кроме как в новостях. А дальше никчемная, пустая жизнь и эта вот пиявка — мозгокрутка Ирка. Как будто и жил всего пару часов.

На сигнальном браслете Толика в тоже мгновение загорелся красный огонек. Толик не веря своим глазам поднес сигнальный браслет ближе, снова взглянул на устройство. Огонек индикатора медленно и плавно изменил цвет на зеленый.

Толик обратил взгля дна Максима В глазах появилось слезливое, молящее выражение.

— Макс, будь человеком, найди ее. Я так боюсь, что она не вернется.

Максим подошел к оператору обслуживания, взял водки, минералку и салат на закуску. Он поставил все это на стол, похлопал совсем раскисшего приятеля по спине и пошел искать Ирину.

Подруга Толика сидела этажом ниже на террасе закусочной. Она расположилась в углу, потягивая охаянный ею коктейльчик из меню распределительного автомата.

— А, это ты, историк, — иронически сказала Ирина. — Пришлось вспомнить навыки психотерапевта?

Ее глаза говорили совсем другое. «Брось возиться с дураком» — говорили они. — «Неужели ты не видишь как я хочу тебя».

Ладонь Максима, касавшаяся теплого и влажного лона это красивой, привлекательной женщины, запульсировала от соблазна снова прикоснуться к ней там.

— Только за деньги, — в тон ей ответил Макс.

— Однако ты пошел меня искать.

— Интересно, а как вы обходитесь, когда нет посторонних?

— Обходимся… — ответила она.

— Ты приползаешь или он?

— Обычно он. Закажет подарок подороже, возьмет шампанского, цветы и приходит мириться. Так и живем.

— Скажи, а часто у него загорается на браслете красная лампочка? — спросил Максим.

— Бывает, — ответила Ирина. — Он слишком жалеет о несбывшемся.

— А у тебя? — спросил Максим.

— Издеваешься? — с усмешкой ответила женщина. — Зачем же я столько трачу на себя…

— Ну да, конторы духовного развития, как аналог средневековой торговли индульгенциями. Оттого и дерут три шкуры со слушателей…

— Макс ты не думал о визите ребят в серебристых шлемах? — спросила Ирина.

Вдруг, острое чувство опасности кольнуло Максима. Он поднял глаза и увидел, как на специальную посадочную площадку на крыше космопорта опустился малый десантный люгер, раскрашенный в характерные для Теневого корпуса цвета — черный и серебристый.

Максим хоть и не знал за собой грехов, но на всякий случай взглянул на браслет. Лишь после этого он почувствовал себя более-менее спокойно.

— Страшно? — с насмешливой улыбкой поинтересовалась Ирина. — Не за Толиком ли моим любезным прилетели?

— Пойду, проверю, — сказал Максим.

И, несмотря на холодок, который в засел в желудке, направился к подъемнику.

— Ну, сходи, — уже не таким издевательским тоном сказала она. — Пожалуй, и я с тобой пройдусь.

Они поднялись в зал ресторана, где шлемоголовые крутили руки Толику.

Делали они это все безо всякой злобы, спокойно и отстраненно. Толян вырывался и орал как недорезанный поросенок: — «Пустите меня душегубы, ироды. Я жить хочу».

На бойцов Теневого корпуса эти крики не действовали.

Они повалили орущего как свинья мужика, и, несмотря на то, что он катался по полу, пытаясь сбросить с себя шлемоголовых, солдаты технично обездвижили пьяного и надели на него наручники.

Толян перестал вырываться и лишь только со смертной тоской повторял: — «Я ни в чем не виноват. Это ошибка».

— Что здесь происходит? — спросил Максим казенным, протокольным голосом. — Кто командует операцией?

— Второй лейтенант Горюнов, — командир группы захвата подошел к Максиму. — В чем дело?

— Владимирский институт исторической реконструкции. Младший научный сотрудник отдела визуализации Максим Величко.

— Что здесь надо ВИИР? — с холодным спокойствием поинтересовался командир, внимательно проверив документ визуально, считывателем и сверив по базе данных.

— Господин второй лейтенант, данный субъект, представляет собой определенную ценность для моей организации как носитель уникальных данных.

Максим говорил это медленно, спокойно, безразлично, так, как и требовалось говорить это шлемоголовым, чтобы они поняли.

— К вашему сведению этот субъект в течение 3 месяцев регулярно выходит на показатели соответствующие тяжелому мыслепреступлению.

— Это лишь подтверждает правдивость моих слов. Как учит нас историческая психология, эмоциональные мыслепреступления вызываются прорывом в подсознательное атавистических психотипов.

— И что прикажете мне делать с этим субъектом? — также равнодушно поинтересовался офицер.

— До анализа материалов прошу этого человека не трогать. А дальше его пристроят к месту… Или мы или вы.

— Я не могу позволить, чтобы объект, совершающий опасные противоправные действия разгуливал в общественных местах и сеял психическую заразу.

— У него есть жилье, находящееся в малолюдном районе Гелиоса. Выбираться оттуда до решения вопроса ему совершенно невыгодно.

Лейтенант прикоснулся к уху, где был скрыт динамик, принимая директивы прослушивающего разговор оперативного дежурного.

— Хорошо. Пусть субъект немедленно отправляется домой и находится там до решения, которое мы просим вас предоставить не позднее 14 стандартных суток с момента переговоров. Также прошу учесть, что временная отсрочка выполнения правоохранительных процедур это не освобождает его от необходимости привести собственное эмоцииональное состояние в порядок.

В противном случае, при изменении ИПС больше чем на 15 единиц от допустимого или же при задержке решения вопроса он будет нейтрализован, несмотря на все пожелания ВИИР.

— Благодарю вас, — ответил Максим. — А теперь отдайте мне этого человека.

— Павлов, освободить…

Шлемоголовые сняли наручники с Копылова и оставили зал ресторана. Они прошли мимо Максима, равнодушно глядя в пространство спокойными, ничего не выражающими глазами.

Солдаты Теневого корпуса погрузились в свою бронированную коробочку и взлетели с крыши. Замерев, стояли все: от Толяна, который только что канючил и плакал, чтобы его оставили в живых до оператора обслуживания, белым пятном маячившего в дверях каптерки.

Когда тень люгера скользнула по стеклам и серебристо-черная машина быстро ушла в сияющую лазурь неба, напряжение отпустило.

— Макс, я тебе… — начал Толик.

— Потом поблагодаришь, — опережая возможные словоизлияния с его стороны. — Молча садись в такси.

— Ира, ты со мной? — с надеждой спросил Толик.

Она с ужасом покачала головой, прячась за Максима.

— Эх, сука… — горько сказал Толик.

— Марш домой, — рявкнул Максим. — Я за тебя, урода, поручился. Мантру читать по 4 джапы в сутки.

— Да-да, конечно, — испуганно согласился его приятель…….

— Когда проспишься, я заеду считать с тебя данные.

— А твой рейс? — поинтересовалась Ирина.

— Подождет, — отрезал историк.

Максим с удовольствием избавился от воняющего смертельным страхом, нездоровым телом и алкоголем приятеля. Он подошел к оператору ресторана, жестом показал, что хотел бы с ним поговорить приватно.

— Что случилось в мое отсутствие? — спросил он, когда они остались наедине.

— Ваш приятель начал впадать в тоску. Он что-то бубнил, пропускал стопку за стопкой. Потом вдруг увидел, что индикатор на сигнальном браслете медленно меняет цвет. Это была не просто мгновенная вспышка, а плавный, необратимый переход. Ваш Анатолий побледнел, зачем-то хлебнул водки прямо из бутылки, и кинулся ко мне, требуя фольгу.

— Зачем? — удивился Максим.

— Вот и мне это непонятно. Если бы он просил листовой паразол, чтобы завернуться в него как в кокон и нарушить поток излучаемой мозгом волны, это могло бы немного затруднить пеленгацию…

— Вы дали ему фольгу?

— Я поинтересовался — зачем? Он стал колотить браслетом по стойке, по полу и столам, крича нечто непотребное про холуев и джихановских задолизов.

— Понимаю… На орбитальной станции сигнал запеленговали, и ближайшая свободная группа шлемоголовых свалилась нам на головы.

— Скоренько это у них… Вы знаете, при всем моем уважении к императору, развоплощать живого, пусть даже такого недоделанного, только за то, что…

— Советую вам никогда не задумываться об этом, — произнес Максим, делая запечатывающий жест на губах.

Сервисмен кивнул…

Максим вышел на террасу. Было жарко, но его по-прежнему бил озноб. Мысли невольно возвращались куполообразным антеннам мыслепеленгаторов на орбитальных спутниках наблюдения, способных определить положение любого источника с точностью до полуметра…