— Полагаю, что многие поколения историков пор сожалеют о потеряных возможностях, — с улыбкой сказал Федор, уклоняясь от опасной для него области.

— Не думаю, — ответил профессор. — Кнопки нажимать любой может.

— Понимаю, — сказал Федор. — Ценность, значимость, востребованность…

— Вы и сами все знаете, господин, — подвел итог старик. — Милости прошу.

С этими словами он набрал комбинацию на пульте. Плита у его ног приподнялась и поползла в сторону, открывая ход внутрь пирамиды.

Тишина внутри давила. Казалось, тысячелетия, спрессованные в ячейках хранения, ложились на плечи могильной тяжестью давно отошедших дней и горечью громадного океана вычерпанных до дна жизней многих миллиардов людей. Это не было просто спокойной констатацией былого, прошлое будто рвалось наружу, чтобы снова жить и чувствовать в телах других людей.

Хранитель и Федор двинусь по широкому проходу. Автоматика зажигала свет перед ними и гасила его позади. В разветвленной сети абсолютно одинаковых коридоров, лишенных всяких указателей, кроме едва различимых номеров мелким шрифтом это выглядело жутковато.

— Скажите, — вдруг спросил Федор, — сколько хранителей встретили свою смерть на рабочем месте?

— Очень многие. Например, моего предшественник. Его мертвое тело пролежало почти месяц, пока не прибыла специально снаряженная команда с необходимым допуском. Сегодня на всей планете право находиться здесь есть только у меня.

— А что с ним случилось?

— Право же это не стоит вашего внимания, господин, — попытался уйти от ответа Огородников.

— Я все равно узнаю, — заметил Федор.

— Он нашел и попробовал произнести одну из мантр — обманок. Не устоял… — сказав это, старик горько вздохнул.

— А у вас опасная работа, — без тени насмешки заметил Конечников.

— Вот мы и пришли, — произнес историк. — Пожалуйте в мой кабинет.

Кабинет оказался просто огромным — целый зал, наполненный столами и стеллажами. На столах пылился старинный хлам: книги, тетради, мнемокассеты, рукописи. Его было так много, что часть «реликвий прошлого» лежала на полу под ногами.

Несколько больших экранов на стенах мягко засветились. После приветствия электроника выдала сводку о невыполненных заданиях, отложенных мероприятиях по поддержанию порядка и срочной необходимости распределения новых поступлений.

Огородников от досады встряхнул головой. Компьютер разболтал то, о чем профессор не хотел говорить посторонними.

— К сожалению, в одиночку трудно справляться со всем этим хозяйством — оправдываясь, заметил хранитель.

— А автоматика? — поинтересовался Конечников.

— Тот, кто разрабатывал программное обеспечение для роботов, тоже надеялся, что будет единственным и незаменимым, — с легкой иронией ответил историк.

— Вы сказали, что ваши архивы содержат документы до 6850 года. Означает ли это, что все остальное просто свалено в кучу без разбору?

— Зачем вы спрашиваете то, что знаете лучше меня? — с обидой спросил старик. — Серьезные сортировки по силам только целой бригаде работников. Вот когда я умру, будет хороший повод… Прискачет горластая банда погромщиков, все перевернет с ног на голову, растопчет, пораскидает и испортит. А после оставит нового узника подземелья. И он останется заложником никому ненужных тайн.

Служба Безопасности будет улыбаться ему лицами приятелей, смотреть ласковыми глаза женщин, появляться в виде любителей книг в штатском.

Который каждую неделю особый резидент Службы будет приглашать в свой кабинет и требовать письменного отчета о том, где, когда, что, с кем. Всю жизнь, всю жизнь так… Скверная штука такая жизнь…

От волнения хранитель подался вперед. Конечников увидел, что историк завелся всерьез, лицо раскраснелось, а в мутных старческих глазах блестят слезы.

На мгновение Федору стало жаль старика, но все перебила мысль, что бессмертный господин вряд ли стал бы выслушивать стенания одного из низших существ, огромные толпы которых прошли на его глазах свой немудреный путь от колыбели до могилы за время невообразимо длинной вечности Управителя.

— Проводите-ка лучше меня в отдельную комнату, да принесите то, о чем мы говорили — легкое, ненапрягающее, со смыслом. Из той поры, когда Царьград еще не вмерз в лед на полюсе.

В глазах хранителя мелькнула ненависть, которая тут же сменилась дежурной угодливостью.

— Как прикажете, господин. Но Вам придется немного подождать. Извольте проследовать в кабинет для посетителей, — профессор почтительно указал в направлении богато отделанной широкой двери.

Конечников оказался в прекрасно обставленном кабинете, немного пыльном, но всеже содержащейся в почти идеальном порядке. Федор огляделся. Обстановка почеркивала ранг бывающих здесь гостей. На полу были постелены ковры. Диваны и кресла манили в свои мягкие обьятия. У стены дальней стены расположился огромный стол, напротив по линейке были построены шкафы с книгами. Колыхались занавески.

Воздух был на удивление свежим. Конечников не сразу понял, что было тому причиной и отчего тут светло при потушенном освещении. Федор несказанно удивило, что в комнате, скрытой в глубине подземной пирамиды было сделано окно.

Через него оранжево-желтым потоком лился свет раннего утра. Этот живой, теплый поток выгонял стылую, нечеловеческую тоску страшного места, наполненного давно прошедшим, но немертвым прошлым. Веселые, озорные лучики низко стоящего светила мягко ласкали кожу, радостными потоками проникали внутрь вместе со свежим ветерком, наполненным запахами луга и леса.

Издалека доносилось пение птиц, шум листвы и мычание коров. Конечников решительно протянул руку, отбрасывая легкую колышущуюся материю. За распахнутым окном открывался чудесный сельский пейзаж, озаренный поднимающимся солнцем и накрытый легкой дымкой тумана.

Высота позволяла взглянуть сразу на все: березовые рощицы, в которых петляли маленькие речушки и ручейки, далекие голубые озера, зеленые луга, мерно бредущие стада. Временами доносилось щелканье бичей пастухов и лай пастушеских собак.

Цвет неба, угловой размер светила, растительность, не встречающийся на Алой, подсказали Конечникову, что он видит пейзаж совсем другой планеты. В голове мелькнула безумная мысль — вылететь в распахнутый проем и навсегда затеряться на нетронутых человеком просторах. Рука сама потянулась за пределы кабинета к вольному ветру и яркому погожему дню. Вдруг пальцы Федора натолкнулись на холодную как лед преграду. Конечников провел рукой вперед и назад, вверх и вниз, даже поднял кресло почти к самому потолку, чтобы убедиться, что в пяти сантиметрах за окном пространство непонятным образом заканчивается.

«Иллюзия… Фокус…», — сказал сам себе Федор, преодолевая желание разогнаться и протаранить препятствие тяжелым антигравитационным креслом, надеясь, что это поможет ему оказаться по ту сторону…

Федор долго уговаривал себя не делать глупостей. Он занялся детальным осмотром помещения: открыл дверки мебели, заглянул в пустые выдвижные ящики, в которых никогда ничего не лежало.

Затем пробежал взглядом по корешкам книг. Большинство названий было на каких-то непонятных языках, давно забытых в Обитаемом Пространстве. Конечников мог читать и довольно бегло говорил на техно, не говоря уже о совсем простом неоло — языке эланцев, но сложить знакомые буквы в совершенно непроизносимые слова у него не получилось. Мозг отказывался верить в то, что люди могли так странно изъясняться.

Причалив своим креслом к одному из книжных шкафов, Конечников не без труда вынул альбом из линейки книг. Внутри были репродукции совершенно неизвестных ему картин. Большинство полотен было написано в седой древности, если судить по датам рядом с нечитаемыми словами.

Конечников внутренне похвалил себя, сообразив, что его действия вполне соответствовали намеченному шаблону: пришел, скучающе огляделся, вытащил полистать книжечку, убивая время в ожидании заказа.

Он продолжал скучающе переворачивать страницы, внимательно всматриваясь в лица людей в нарядах прошлых эпох, изображенных то нарочито примитивно, то почти голографически точно.