Матросы — бунтовщики прятались по углам, за импровизированными баррикадами из коек, просто стояли угрюмой, молчаливой, угрожающей массой. Их оружие было направлено на него.

На поясах висели аварийные дыхательные приборы, — матросы подготовились к тому, что их будут выкуривать хлорпикрином или травить нервно-паралитическим газом.

«Хорошо, что ребята не додумались нацепить скафандры», — пронеслось у Федора. — «Теперь поздно».

Он вошел, с усилием подтянул к косяку дверь, крутанул запорное колесо кремальеры и нажал на кнопку блокировки.

— Как видите, я один, — произнес Конечников. — Кто у вас старший?

— Я старший, — отозвался знакомый голос, и из-за угла вынырнул каптер. — Сам Федор Андреевич пожаловали-с. Зря вы, ваш бродь сюда пришли. Теперь заложником будете. А попытаются штурмовать, мы им выбрасывать вас по частям будем.

— Ты это серьезно, Иваныч? Меня?

— Вот я и говорю, зря вы сюда ваш бродь пришли. Лучше б вы Ваську сюда направили. Или первого пилота, лейтенанта Комарова — та еще гнида.

— Пока не начали, может поговорим?

— Уговаривать будете, ваш бродь? — хмуро спросил каптер.

— Разговаривать, — ответил Федор.

Поражаясь себе, Федор решительно присел на кожух механизма у двери. Опасливо тыча в него стволами, матросы отодвинулись на пару метров.

— Вы ваш бродь в героя не играйте. Оружие отдайте и от двери отойдите. Открыть попробуете — в тридцать стволов изрешетим.

— Зачем мне открывать двери, если я приказал ее заблокировать снаружи? А пистолет мне положено носить, время нынче неспокойное. Мало ли чего. Вы что, боитесь? Или думаете, что я собрался в одиночку вас всех перестрелять? Поговорить я пришел.

— Смотрите, ваш бродь, слово неправильное скажете или руку не туда положите, то не обессудьте. Плохо умрете…

— Мы все плохо умрем, если будем и дальше ваньку валять. Вы заметили, что воздух в отсеке не движется?

«И вправду!» — загудели голоса матросов. — «Задушить задумали, ироды!»

— Ша, — оборвал галдеж каптенармус, гладя руку на сумку с «хрипуном». — Ваш бродь, объясните, а то ведь на куски порвем. Нашли чем нас пугать, не маленькие, чай, предусмотрели, что воздуха нас лишите.

— Объясняю, — невозмутимо ответил Конечников. — После того, как я сюда вошел, вентиляционные магистрали были перекрыты, двери наглухо заблокированы. Я перед визитом сюда исповедовался, сделал распоряжения о похоронах и имуществе.

Если вы меня тут, как ты, Иваныч сказал «рвать» начнете, откроются клапаны продувки во внешнюю атмосферу. В смысле, в безвоздушное пространство. Блокировка снята. Вы только руки ко мне протянете, как все мы кровью захлебнемся.

Матросы загудели, с тоской глядя на запертую дверь позади командира корабля. Ухо Федора уловило в угрожающих выкриках страх. В пустоте, индивидуальный дыхательный прибор мог лишь отсрочить смерть на пару минут, сделав ее чрезвычайно болезненной и мучительной.

— Тихо! Тихо! — осадил каптер матросов. — Хотели бы удушить, давно бы сделали. Мы слушаем, что вы врать будете ваш бродь. Чтобы свою жопу спасли чего только не придумаешь. Про Отечество родное и присягу.

— Вы думаете распинаться буду про присягу, веру, князя и отечество? Нет. Я напомню вам про моего друга, капитана Кинга.

— Нахрена нам твой капитан! — подался вперед старослужащий матрос Иванов.

— Вы бы за себя сказали ваш бродь. Ведь вы наш счастливый билет. Выдадим мы вас эланцам живого или мертвого, нас за это эланцы культурно в плен возьмут. Мы не звери, конечно, но жить то хочется.

— Вот недолго вы проживете, если сдадитесь, — серьезно и зло заметил Федор.

Перед глазами Конечникова проходили картинки из нереального мира созданного мертвой эланкой. Он уже видел, как умирали все эти люди, умоляя о пощаде, корчась в невыносимых муках под руками умелых и беспощадных палачей. Это страшное знание придало простым словам Федора угрожающую весомость. Смертной тяжестью они легли на всех в отсеке, парализуя волю людей.

— Ты еще про скорую победу, блядь, над эланцами скажи. Или про божью кару, — истерично выкрикнул матрос Иванов.

Народ нестройно загудел.

— Тихо! — проорал каптер и толкнул мартроса обратно в кучу. — Все молчать. Может дело скажет.

— Спасибо, Иваныч. — Конечников сделал небольшую паузу, потом продолжил. — В бою у Гало он был ранен. В числе многих он был направлен на излечение в стационарный планетный госпиталь. По дороге санитарный корабль был перехвачен эланцами. В секторе 14–28 есть участок, который нужно пройти в обычном пространстве до транспортной станции. — Федор достал сигареты, судорожно затянулся ядовитым дымком — Короче, из всех выжил только он один. Всех остальных лопатами с пола убирали. Авраам рассказал, что эланцы тогда тоже говорили красивые слова об общем Боге, клялись, что не причинят вреда матросам и офицерам. А убили лишь за то, что все они служили в нашей четвертой эскадре. Прочих же, за компанию, чтобы не рассказали никому.

А теперь подумайте, вы же люди умные, выпустят ли эланцы хоть кого-нибудь живым, если каждый видел своими глазами, как они конвенцию нарушили? Вы думаете, что они возьмут в заложницы княжну, захватят эту пушку, которую якобы у нас сделали и уйдут? Черта с два! Короче, всем нам крышка. А уж как — решайте сами. Хотите — здесь задохнетесь как крысы, хотите — эланцы пошинкуют, хотите, будем сражаться, и может быть, победим. По крайней мере, у Дубилы не будет повода не платить вашим вдовам и сиротам пенсию.

Если думаете, что сможете захватить корабль и с боем пройти сквозь наши и эланские порядки — то вряд ли получится. Вы даже отсюда, из этого помещения живыми не выйдете. А если вы думаете, что про Кинга я выдумал сейчас, вспомните слухи, которые ходили про этот злосчастный транспортник. Поразмыслите, чего ради, мы санитарные корабли эланцев стали потрошить и расстреливать. Око за око, зуб за зуб. И нам, по этой логике пощады не будет.

— Вот попали. Суки! — завыл кто-то в толпе.

Молодой матрос-первогодок выскочил, занося для удара железный ломик. Тут же кто-то из своих ударил его прикладом, отчего тот растянулся по полу. Железяка выскользнула из рук и со звоном запрыгала по ребристому настилу.

— Вы меня можете хоть на котлеты пустить, ничего в ситуации не изменится, — устало сказал Конечников. — Вера и отечество тут не при чем. Всем нам надо задницу свою спасти. Вы можете не любить меня лично, первого лейтенанта Комарова, генерала Соломатина, княжну Александру, ее отца, великого князя-императора, но все мы сейчас на одной стороне, я бы сказал в одной лодке.

Матросы молчали. Дышать становилось все тяжелее.

— Дежурный, — вызвал рубку Федор, — включи вентиляцию, я тут накурил.

— Да, но…

— Я же не прошу восстанавливать, только проветрить.

— Есть, господин капитан.

— Ваш бродь, — осторожно начал каптенармус, — что нам за то, что мы бунтошились будет?

— За бунт вообще-то, трибунал полагается. Но я бунтовщиков не вижу. Вы не стреляли, ничего не сломали, никого не убили и не ранили. Собраться и поговорить не запрещается. Палки, дубинки, заточки сдать. Инструмент — в ящики. Кто в наряде, оружие могут оставить, остальным — сдать.

— Есть, командир, — ответил каптер, вытягиваясь в струнку и отдавая честь.

— Дежурный! Вентиляцию запустить. Блокировку дверей снять… Второй лейтенант Грымзин, пришлите пару человек собрать ненужные матросам предметы. Оружие на предохранитель, обращаться вежливо. О происшествии забыть.

Через несколько минут, после того, как все закончилось, с Конечниковым связался командир «пятерки». Помехи почти прекратились, и качество передачи было вполне приличным. Он попросил перейти в капитанский кабинет.

Лапин подозрительно зыркнул по сторонам и спросил:

— Крок, у тебя все в порядке?

— В смысле?

— Ну, там ситуации нештатные… — замялся Лапин. — Попытки невыполнения приказа…

— У нас все в порядке. Хотя все, что происходит вокруг, нештатная ситуация в чистом виде.