Хуже всего, что в невнятном говоре толпы, похожем на стон, отчетливо различались характерные черты неолы, эланского языка.

Как можно выйдя из камеры орбитальной крепости оказаться на чужой планете было выше понимания Федора. Он аккуратно лавируя, выбрался из толкучки и скорым шагом двинулся прочь.

Что-то во внешней следе было неестественным, странным. Не густой до непрозрачности дым, траурной вуалью налетающий с порывами ветра. Не хлопья черного снега, идущего с ясного неба. Ни ослепительное, темное солнце в зените. Конечников не мог подобрать определения — будто ночь и день сосуществовали одновременно. Анализировать было некогда.

Сзади раздался треск, это подплавленные жаром реакции полного распада складывались конструкции здания. Конечников побежал.

Удалясь на приличное расстояние от сборища, он чувствовал себя лучше. Федор скосил глаза вниз и с ужасом увидел, что на нем «техничка», армейский рабочий комбинезон. Он оказался во вражеском городе в деметрианской военной форме. На какой-то миг первого лейтенанта охватил страх, что в нем признают врага, но к нему никто не обращался. Более того, эланцы старательно отводили глаза, делая вид, что не замечают его. Большинство мужчин были или совсем молодыми или старыми. Сверстников Федора было совсем мало, причем все с видимыми физическими недостатками.

Леденящей кровь особенностью встреченных им людей, была их полная заторможенность. Эланцы двигались деревянной размеренной походкой, говорили практически без интонаций, не меняя отстраненного выражения лиц.

Какая-то часть сознания подсказывала ему, что он не должен показывать страха, а главное не пускать его вглубь, иначе живые манекены вокруг обратят на него внимание. Что тогда будет, Конечников не захотел себе даже представлять. Он и так слишком напуган.

Чем дальше уходил Федор от взорванного торгового центра, тем менее реальным становился мир. Ослепительно блестели громадные стекла зданий. В неживом зеленоватом свете отражений все вокруг теряло фактуру, становясь условно очерченной, выглаженной картинкой без деталей.

Ноги несли Федора сами, не подчиняясь его воле. Поначалу Конечников не обращал на это внимания, но потом ему стало совсем страшно.

Шаг за шагом, он выбрался из толчеи центральных улиц пока не вышел на широкий, тенистый бульвар, засаженный огромными, незнакомыми ему деревьями. Без этого сводящего с ума зеркального блеска все вернулось в норму. Федор вздохнул с облегчением.

И оказалось напрасно. Если люди в плотной, компактной группе имели хоть какое-то человекоподобие, то здесь они были похожи на зацикленную на бесконечный повтор голографическую запись.

Особенно поразил Конечникова человек, непонятного возраста, глаза которого едва виднелись через чудовищно опухшие черные веки.

Он совершал движения руками, словно бы неуклюжий, старинный робот, изображающий оживленную жестикуляцию. При этом ему не хватало оперативной памяти, и каждые 2–3 минуты он снова в точности повторял свои движения. Самое странное было в том, что буквально на половине шага человек исчезал, растворялся в воздухе, чтобы вновь возникнуть в начале своего пути в тени дерева, рядом с ларьком мороженого и прохладительных напитков, где Конечников его впервые увидел.

Но вот ноги-предатели повернули к одному из двухэтажных домов, нельзя сказать, что роскошному, но и не бедному.

Несмотря на ужас ситуации, это строение Федору понравилось. В жарком климате такой особняк с огромными террасами и крытыми галереями был очень удобен для жизни.

Дверь сама собой распахнулась. Повинуясь чужой силе он вошел вовнутрь. Чуткий нос дикаря сразу уловил присутствие какого-то еще запаха, старательно забитого хорошим, дорогим дезодорантом.

Внутри дома стоял прохладный полумрак. В неосвещенном холле угадывались ковры и кресла, темные панели стен и прямоугольники картин. У затемненных почти до полной непрозрачности окон угадывалось какое-то смутное движение. Федор сначала обомлел, подумав о том, что нечто живое бросится на него сейчас из мрака. Но в следующее мгновение он понял — это всего лишь занавески, колышущиеся от сквозняков.

Его потащило дальше, через длинный, полный черноты коридор к далеким отблескам света. Там была лестница, залитая сверху рассеянным сиянием дня.

Первый лейтенант стал подниматься, разглядывая снимки в простеньких металлических рамочках на стенах: папа, мама, любимая кошка и ребенок. Стало совсем светло. Конечников прошагал еще один пролет и оказался в зале бельэтажа. Тут были большие, от пола до потолка окна, камин, столик и несколько диванчиков в центре. В отделке белые плоскости стен странно сочетались с темно-коричневым, почти черным деревом пола, опор и потолочных балок. Бросился в глаза большой голографический портрет. На нем девочка с стереоснимков была уже взрослой — черноволосая, кареглазая девушка типично эланской наружности. Она старательно улыбалась в объектив, словно пыталась влезть в зрачки тому, кто будет смотреть на фото.

Тут Федор почувствовал, что чужая сила отпустила его ноги, и первым делом подошел к камину, чтобы позаимствовать совок для углей. Длинная, массивная ручка делала его неплохим оружием.

— Не надо разжигать огонь молодой человек, — раздался голос. — Сегодня и так жарко.

Конечников обернулся. Хозяйка дома стояла в дверном проеме, открыто и радостно улыбаясь ему. Она была молодой, высокой, длинноногой. На бледной матовой коже лица проступали трогательные веснушки. Светлое платье с глубоком вырезом подчеркивало большую крепкую грудь и тонкую талию эланки.

Изображение не передавало и десятой доли прелести этой молодой, полной жизни девушки.

Рядом с ней Федор, одетый в немыслимо грязную робу, выглядел последним оборванцем. Федор смутился, и не нашел лучшего, чем выдавить из пересохшего горла:

— Извините меня за вторжение, но дверь была открыта.

— Открыта? — девушка почти смеялась. — Или открылась?

— Открылась сама собой.

— А ты испугался? — девушка хихикнула. — Это я открыла ее тебе. Пора привыкнуть к дверным приводам.

— У нас все вручную.

— И твоя бабушка унитаза боится? — не удержалась хозяйка дома.

— А при чем моя бабушка? — не понял он.

— Тедо, кончай эту комедию, — со смехом сказала девушка. — Я понимаю, что тебе не слишком хочется идти к Софочке на свадьбу… Но по-моему это слишком. Являешься в каком-то затрапезном виде и пытаешься изобразить будто видишь меня впервые в жизни.

— Я правда вас не знаю, — сказал Коненчиков чувствуя мучительное неудобство. — Я никогда не был тут раньше. Я не знаю как оказался в этом месте… Вы наверное принимаете меня за другого.

— Ну приехали… — иронически заметила девушка. Она еще улыбалась, но на лицо легла тень страха и тревоги. — Вот обижусь… Будешь тогда 2 недели под окнами серенады петь, умоляя о прощении.

Она демонстративно сложила руки на груди, сложила на хорошеньком личике недовольную гримаску и слегка топнула ножкой.

— Извините, правда в голове сумбур. На бульваре бродит какой-то странный тип… Он словно сгорел заживо, а потом вдруг воскрес. И вообще… Там все словно зомби…

Девушка переменилась в лице. Она подошла к Федору, с тревогой заглянула ему в глаза.

Она взяла первого лейтенанта за руку и подвела его к креслу.

— Хорошо, Тедо… Присядь. Рассказывай, что случилось.

— Я стал спускался по лестнице. Раздался взрыв. Лестница стала обваливаться, я едва успел выскочить из здания. Вокруг оказалось много людей. Они все выглядели как мертвецы — белые лица, красные глаза, черные запекшиеся губы.

— А где это произошло?

— Не знаю, — ответил Конечников. — Вроде недалеко. Минут пятнадцать хода отсюда.

— Подожди, — прервала его девушка и подошла к окну.

На фоне ясного неба был виден высокий столб дыма.

— Бог мой, — сказала она. — Опять террористы… Кажется взорвали торговый центр.

— Очень на то похоже, — заметил Федор. — Много витринного стекла валялось.