— А сам? Кто Виктора Конечникова убил? Чем Живому Богу честный имперский служащий помешал?

— Знал много. А сейчас так и думаю, что совершенно правильно. Нам одного Колывана хватило.

Управители посмотрели друг другу в глаза и вдруг рассмеялись, поняв глупость это перепалки.

— Да уж, — сказал Пастушонок. — Правда смешно?

— Да, — ответила девушка. — Есть дела грязные, есть еще грязнее, а есть такие, что никому другому не поручишь. Для прикрытия критических огрехов… И кричать об этом, как пьяные мясники на скотобойне, — себе дороже.

— Может, так и надо было, как случилось, — в раздумье сказал Живой Бог.

— Что? — не поняла Рогнеда.

— Мы практически напоказ выставляли бессмертие. Лезли на высокие посты, на первые полосы, и не сильно задумывались, как мы выдаем себя. Вот и провели в тени тысячелетия, уже после джихана, вынужденно читая мантру Проклятого, чтобы не сдохнуть. Спасибо Колывану.

Управитель грязно выругался.

— Не в этом дело. Живые Боги никогда и ничего не делают своими руками. Они действуют из тени, влияя на ключевые точки процесса не афишируя свои магические штучки.

Ведь это настоящая магия высокого уровня, заставить человека самого захотеть сделать то, что тебе нужно и избежать ответственности. Зачатки этого всеобъемлюще правильного подхода мы применяли даже во времена, о которых пишет Колыван.

И нападение на Гало, и атака запрещенным Конвенцией оружием орбитальной крепости Солейна из этой серии. Уже тогда мы понимали, что все должно быть сделано так, чтобы отказаться от "ошибок" подчиненных, превысивших данные им полномочия.

Мы, Управители, должны быть всегда в стороне, всегда чисты. Без этого мы прямым ходом скатимся к единственному способу вознаграждения за послушание — обязательной раздаче долгой жизни, и даже бессмертия по факту заслуг перед вечными Хозяевами — заметила Рогнеда.

— Я думаю, — это неплохой способ добиться эффективного влияния на определенных этапах, — ответил ей Пастушонок.

— И, как следствие, — миллиарды бессмертных?

— Да ладно, — усмехнулся Живой Бог. — Что дано, то всегда отнять можно. Но твои слова я запомню… Пойду я.

— Хорошо, — согласилась девушка.

Через несколько минут черная масса корабля поднялась над землей и исчезла в темной синеве вечернего неба.

Рогнеда снова принялась за чтение.

Дома его ждал дед. Он дремал за столом, положив голову на тетрадку. Комнату освещал трепетный, колеблемый сквозняками огонек в масляной плошке.

Федор вошел, стараясь ступать как можно тише. Но старик все равно услышал шаги.

— Кто это? — испуганно спросил он, спросонья пытаясь разглядеть вошедшего.

— Я, деда, — ответил пакадур.

— Ну слава Богу, внучок, слава Богу, — вытирая непроизвольно выступившие слезы, сказал дед Арсений. — Витьку не встречал часом?

— Нет. Это он что, с собакой меня искать пошел? Зря. Волки в лесу воют.

— Ну как же, — резво переменил тему старик. — Свадьбы у них, вот и поют робяты.

— Как бы ему свистнуть, чтобы домой шел — сказал Федор.

— Он это…рацию взял. Сейчас я ему крикну по переговорнику, чтобы домой бежал.

Он произнес в рацию несколько слов. Виктор вскоре отозвался. Слышно было плохо, но Федор всеже разобрал что с братом все в порядке и он возвращается домой.

Федор бросил взгляд на стол, где осталось все его добро. На всякий случай скачал на новомодные микрокассеты все данные из компьютера, отстыковал древний накопитель и вернул его в сени, на старое место.

— Убрал? — спросил дед, когда Федор вернулся.

— Убрал, — ответил Конечников.

— Завтра надо его подальше спрятать, от греха.

— Я его в Гремячку кину, — сказал Федор.

— Хорошо, — согласился дед. — Ложись спать, Федечка. Утром поговорим обо всем.

Ночью Конечникову снилась Лара. Что происходило во сне, Федор не запомнил. Осталось только ощущение чего-то хорошего и радостного.

Утро субботнего дня выдалось сумрачное. Временами накрапывал мелкий противный дождик, облака, казалось, касались верхушек деревьев.

После завтрака, который прошел практически в полном молчании, старик напомнил внуку, что надо пройтись до речки.

Федор оделся, подождал деда, и они направились к Гремячке, которая шумно несла свои воды через перекаты и омуты. Конечников выбрал место поглубже, и швырнул туда увесистый прибор. Накопитель с шумом плюхнулся в воду, оставив на поверхности расходящийся след от падения и цепочку пузырьков.

— Вот и все, — сказал Федор.

— Уж лучше бы внучок мы не смотрели, — размышляя, сказал дед.

— Не знаю, — в задумчивости глядя на поверхность воды, морщинящуюся от потоков быстрого течения, ответил Федор. — Я давно стал догадываться, что тут что-то не так.

— Как это, Федечка? — поинтересовался старик.

— Говорил я с одним эланцем. Он ничего не отрицал… Что транспорты санитарные жгли, что раненых пытали и расстреливали, но про это… Еще так удивился…

— А ему-то, откуда знать? — пожал плечами дед Арсений. — Что ему в детстве читали, то для него и правда.

Старик вздохнул, нахмурился, махнул рукой, вздохнул.

— Не только он… Лара мне рассказывала.

— А кто это, Лара? — живо поинтересовался дед. — Зазноба твоя?

— Типа того, — ответил Федор.

— Небось, красавица? А чего ж не женился? — спросил старик. — Не надоело одному? Пригласил бы, свадьбу справили. Все как у людей…

— Красавица, — согласился пакадур. — Но она эланка.

— Ну и что? — удивился дед. — Коли люба, то какая разница.

— А чего ее приглашать, — усмехнулся Федор. — Тут она. Приходит, когда зову.

— И часто приходит? — с беспокойством поинтересовался дед.

— Уже много раз, — честно ответил пакадур.

— А отчего не познакомил? — поразился старик. — Поговорили бы. Или стесняешься меня, лапотника?

— Нет, деда. Не видишь ты ее. Да и никто уже не видит. Родилась она в этой жизни на Гало, там же и умерла. Фамилия ее — Убахо. Адмирал Убахо, командир второй эскадры бессмертных, что напала на нашу космокрепость, ее родной дядя.

— Умерла? — с сожалением сказал дед. — Это что, получается, оттого, что корабель этот, который ты подбил, на планету упал?

— Да…

— Ты, Федечка, совсем со своим космонаутством с ума спрыгнул, — со вздохом сказал дед. — Все, будя. Сам слышать не хочу и другим говорить запрещаю. Пусть хоть они тебя нормальным считают.

— Да нормальный я, нормальный, — со вздохом сказал Федор. — Если тебя так легче, считай, что меня просто совесть мучит.

— Бедный внучок, — сказало дед. — Зачем именно тебе это выпало?

— Чему учили, то и правда… — с горькой усмешкой сказал Конечников.

— Так мы тута, по земле ползаем, — начал дед. — Ох, лучше бы ты не ходил космонаутствовать.

В глазах старика появились слезы. Они прочертили дорожки по морщинистым щекам и исчезли в бороде.

— Как вот мне теперь с этим жить, деда? — спросил Федор. — Если раньше я был героем, я гордился тем, что совершил, то, как мне жить сейчас? Я разбойник с большой дороги, убийца. Мне все намекали, что я заблуждаюсь, ответ под носом в сенях лежал, а я все равно пер напролом, как сохатый по подлеску.

— Значит, так тому суждено было быть, — печально сказал старик.

— Идите вы все! — вдруг взорвался Федор, в крайнем волнении двигаясь вокруг старика и крича, точно выталкивая из себя злые и оскорбительные слова. — Придумали себе сказочку и лелеяли. Носились как дурень со ступой… Оказалось — все сами просрали. А вдобавок, этих придурков еще и бросили… Чтобы честь мундира соблюсти. А сейчас наши добрые правители снова на нас выспаться хотят. Ненавижу!!! Это вы во всем виноваты!!!

Одна часть Федора готова была броситься на деда, другая отстраненно наблюдала за взрывом эмоций.

— Так да? — распалился старик. — Тогда бей меня внучек, убивай. За то, что растил, за то, что кормил… Потом могилы можешь разрыть на погосте. Они ведь тоже виноваты… Моего деда, твоего пра-пра деда Кондрата обязательно выкопай. Ведь это он мне про все это рассказывал, когда я еще читать не умел. Да всех вырой и развей по ветру. Тебе ведь не привыкать, ты — убийца.