— Проклятый Грасс, — сказала она через минуту. — Он не просто убил меня. Он уничтожил дело моей жизни. Когда я умру, после меня не останется совсем ничего.

Взгляд Госпожи переместился к Роману. Он замер, чувствуя, как внутри разрастается огромная глыба льда. Понимание того, что сейчас прозвучат последние слова его хозяйки, наполняли несуществующее физически сердце тоской и неизбывной болью.

— Ты будешь жить. Слышишь? Это мой тебе последний приказ. Ты должен выжить. А сейчас я сделаю тебе последний подарок.

Она закрыла глаза и быстро-быстро зашептала себе под нос. Это явно было заклинание, но зачем? Роман терялся в догадках, не понимая, что же задумала Госпожа. Потом ему в голову пришла простая и очевидная мысль. Миньоны намертво привязаны к своему хозяину. Если он только пожелает или банально умрёт, то все призванные марионетки тут же превращаются в тех, кем были изначально. Неподвижными мёртвыми телами. Если Госпожа умрёт, то и он…

«Вот и хорошо. Я уйду вместе с ней в лучший мир. Там я смогу служить ей верой и правдой…»

Дурацкие мысли о вечном служении и счастье находиться рядом с Госпожой во всех возможных мирах лезли в голову, толкаясь и пихаясь. В какой-то степени от них была польза. Их мельтешение несколько снижало жуткую горечь предстоящей потери.

Борьба с говорильней в собственной голове настолько увлекла Романа, что он пропустил момент, которого боялся. Только услышав звенящую тишину, скелет понял, что Госпожа умерла. Умерла, а он остался жив!

Два чувства — горечь потери и радость от факта продолжения собственного существования, сошлись в центре, породив настоящий взрыв в переутомлённом непривычными за последние годы переживаниями. Голова закружилась, в глазах потемнело — и Роман банально отключился, на время полностью утратив связь как с реальностью, так и с собственным телом.

В себя он пришёл через несколько часов. Это не было похоже на пробуждение ото сна. Никаких образов в голове не плавало. Будто повернули выключатель — и Роман уже снова в теле костяного воина. Воина, оставшегося без хозяйки.

Слабость исчезла, поэтому он без проблем поднялся на ноги и шагнул к лежащей у стены красавицы. Один взгляд на Госпожу выворачивал душу наизнанку. Несмотря на то, что её техника и власть над ним развеялась, привязанность никуда не делась. Наоборот, она будто бы стала сильнее. Будь у Романа возможность поразмыслить над тем, что творилось в его голове, он понял бы причину такого. Фактически, Госпожа была единственным живым существом, которое он знал в этом мире. И с её гибелью у него не осталось совсем никого. Одиночество — самое страшное чувство, которого Роман избегал с младых ногтей. Теперь же оно настигло его, впившись ледяными когтями в то, что сейчас находилось на месте сердца.

Плакать Роман не мог, как и кричать. Его страдания были безмолвными, но от этого нисколько не менее слабыми. Даже наоборот, невозможность выразить разрывающую душу боль словно бы разжигала её мучительную силу. Он стоял на коленях перед своей богиней и молча раскачивался, раздираемый горечью потери.

Так прошла ночь. Когда солнце поднялось над горизонтом, позолотив облака, Роман почувствовал, как боль отступила. Она не исчезла полностью, став частью сущности. И теперь скелет мог думать о другом, он мог… Жить? Разве не в этом был Её последний приказ? Жить ради Неё? Как же это сделать?

Ответы на все эти вопросы он будет искать позже. Пока же нужно похоронить Госпожу. Нельзя, чтобы падальщики нашли её тело и разорвали на части. Нет, этому не бывать! Она найдёт покой в земле. Той земле, что некогда принадлежала ей.

Роман осторожно взял тело хрупкой женщины на руки. Госпожа казалась ему легче пушинки и вместе с тем тяжелее горы. Стиснув зубы, скелет направился к выходу из лачуги.

Едва перешагнув порог, Роман понял, что его опасения по поводу падальщиков полностью беспочвенны. Что бы ни находилось в той склянке, которую ему было приказано раздавить, оно уничтожило всё живое на сотню шагов во все стороны. Птицы, звери, насекомые — все погибли. Даже трава почернела, полностью потеряв последние крохи жизненной силы. Кстати, в нескольких шагах от порога обнаружился и толстяк. Он лежал, уткнувшись лицом в землю. Мёртвый, как и все остальные. Госпожа оказалась права, её средство не знало промаха. Как, впрочем, и пощады.

Могилу Роман выкопал руками. Возможно, в лачуге или покосившемся сарайчике рядом можно было бы найти лопату или нечто похожее, чтобы копать неподатливую сухую землю, но он не стал тратить время на поиски. Более того, скелет был рад такому повороту. Остервенело загребая твёрдую землю и отбрасывая её в сторону, Роман выплёскивал накопившуюся внутри ярость и злость. Он копал и копал, не ведая усталости. Будь он живым человеком, то быстро бы выдохся, с него градом бы лился пот, дыхание бы клокотало в груди. Но мертвецы не устают. Его движения не замедлялись, скелет продолжал откидывать сухие комки в стороны.

Выкопав достаточно глубокую яму, он осторожно положил туда тело Госпожи. Затем, сообразив, что так будет не очень хорошо, Роман вернулся в лачугу и вышел оттуда уже со слегка испачканной скатертью. Она стала своеобразным ложем для мёртвой женщины. Уложив её и сложив руки на груди, скелет помедлил несколько минут. Ему никак не хватало решимости бросить первую горсть земли. Лицо Госпожи было таким расслабленным, таким умиротворённым, что казалось, будто она вот-вот откроет глаза и встанет. Но этого не случилось. Пришлось задавить робкие ростки надежды и начать закапывать могилу.

Надгробие Роман сделал из найденных неподалёку камней, крест — из двух крепких на вид досок. Наибольшие затруднения вызвал вопрос, что же написать на кресте. Он в принципе не знал местной письменности. Можно было, конечно, написать и по-русски, но что именно? Имя Госпожи он не знал. Не писать же прямо так: «Здесь покоится Госпожа, повелительница нежити»? Глупость несусветная. Роман ломал голову долго, пока, наконец, не решил вернуться в лачугу. Там, в дальнем углу, за небольшой ширмой, скелет обнаружил бадью, наполненную водой. Ему не требовались ни пища, ни вода. Однако, стоило Роману наклониться над бадьёй, как он увидел собственное отражение. И то, что он увидел там, ответило на мучающий его вопрос.

Конечно, он знал, что его шею венчает голый череп. И что в глубине глазниц его горит зелёное пламя. Но вот то, что на лбу его находится круглая, с пятирублёвую монету, медная пластина, стало для Романа открытием. Он склонился ниже и разглядел нацарапанный на ней знак. Мгновенное озарение подсказало скелету, что этот символ является личной печатью Госпожи.

Рисунок не был сложным. Такой мог бы нарисовать и ребёнок. Напоминало волны, а над ними галочка одинокой летящей птицы. Скорее всего, чайки. Роман вспомнил, что толстяк называл Госпожу Буревестником.

«Решено, этот знак и нарисую. Тот, кто знал Её, поймёт. И остальным… Пусть гадают.»

Справившись с похоронами, Роман повернулся к лежащему в пыли толстяку. Его он хоронить не собирался. Правда, кое-что сделать следовало. Насколько бы убийственной не было зелье Госпожи, всегда оставалась одна крохотная проблема. Мертвец может быть оживлён опытным некромантом. Следовало позаботиться о том, чтобы подобное не случилось.

Средство Роман выбрал самое радикальное и надёжное. Он просто подобрал камень и размозжил голову толстяка, превратив его череп и мозги в однородную кашицу. Теперь о возрождении злобного гада можно было не переживать.

Решив проблему с умершими, Роман снова застыл, соображая, что ему делать дальше. Приказ «живи» был слишком размытым, отчего оставалось слишком много свободы для того, кто последние годы был простым орудием убийства, безмолвным и не рассуждающим.

В конечном итоге, размышления привели к тому, что скелет решил познать этот мир. Скитаться, путешествовать, познавать то место, куда его забросила судьба. Да, сейчас он один и… Горечь снова сдавила грудь, пришлось собрать волю в кулак, чтобы не погрузиться вновь в пучины горя.