— Уж не похвалу ли я слышу? — поддразнил её Рейдж, снимая куртку и набрасывая её на плечи Фэй. — На воде всегда холоднее, рискуешь замёрзнуть.

Издав восхищённое «Ах!», Ида незамедлительно впилась в меня взглядом, намекая, что и ей будет не жарко. Заржав, я стянул с себя футболку и, скопировав Рейджа, предельно благородно вручил девчонке, оголившись по пояс.

Хорошенько провонявшаяся потом, с огроменными пятнами и тоненькая, она явно была неспособна согреть временного владельца, о чём Ида незамедлительно мне сообщила, негодующе отвергнув «дар»:

— Фу, какая гадость!

— Ну и мёрзни, — хохотнул ничуть не задетый я, натягивая её обратно. — Что там по времени, Рейдж?

— Пять минут, — сообщил он, рассеянно оглядываясь по сторонам. — Сколько детёнышей… печально.

Глубинная память услужливо выдала замшелую — времён моего бати — песню, звучащую из каждого утюга в Новый год, и я гнусаво затянул: «Пять мину-ут, пять мину-ут»[6], чтобы не отвлекаться на бесполезные страхи. Слова Рейджа насчёт «детёнышей», впрочем, ржавым гвоздём царапнули мою беспокойную душу, вынуждая нервно заозираться.

Два условных детёныша отирались рядом с усталым отцом, мальчик и девочка. Первый с диким ором бегал по палубе, размахивая руками и выпучив глаза. Девочка, напротив, восхищённо осматривалась, словно речная прогулка была её давней мечтой.

Чуть дальше — трое девиц моего возраста, причислить которых к детёнышам было гораздо проблематичнее, но раз им нет восемнадцати, вай нот?[7] С нижней палубы доносился младенческий вопль, свидетельствовавший о том, что кто-то решил приобщать ребёнка к прекрасному сызмальства.

Мимо прошли две молодые мамаши, крепко сжимавшие детские ручонки, на каждую — по две души. И только я хотел успокоить свою нечистую совесть словами: «Разве ж это много?», на борт взошла тяжёлая артиллерия в лице учительницы и бредущих за ней гуськом младшеклассников.

Экскурсия-хуюрсия.

— Ре-ейдж… — сдавленно пискнул я, надеясь раскопать в его демонической душонке подобие человечности. — Тебя ничего не смущает? Ни капельки?

— С чего бы? — отрезал тот. — Фэй же тебе ясно объяснила: такова участь смертных, и они сдохнут при любом раскладе. Хочешь погибнуть, впрягаясь за незнакомцев — мри в одиночку. Если же дело в совести — поставь свечку за упокой в ближайшем храме, как всё закончится. Или что вам там человеческая религия предписывает?

Ебланище.

Штук пятнадцать экскурсионщиков. Четверо мамкиных отпрысков. Детишки отца-одиночки. Младенец с нижней палубы. Всех не вывезу, разумеется и, как правильно, заметил демонюка, рискую сдохнуть в процессе.

Чем бы его заинтересовать, чтоб подмогнул, а?

— Ты ж любишь торговаться! — настигшее меня озарение было таким ярким, что я в восторге хлопнул себя по коленям. — Возьмёшь года моей жизни в обмен на спасение малышни?

— Вадим, ты… дебил, — медленно проговорил Рейдж. — Тебе же ясно сказали, что на твоём благополучии завязано сохранение существующего порядка. Никто в здравом уме не станет заключать с тобой контракт до того, как всё не успокоится. Думаешь, хоть кто-то рискнёт целым миром ради сиюминутной выгоды? Уймись!

Фэй склонила голову набок, о чём-то размышляя. Давно отзвучал гудок теплохода, знаменующий начало смертельно опасной речной прогулки. Разлилась по палубе незатейливая музыка, призванная скрасить досуг отдыхающих. Шумно загалдела толпа отправленных на экскурсию младшеклассников во главе с училкой.

И она таки придумала.

— Что насчёт сделки между тобой и родителями? — медленно, ощутимо колеблясь выдала зелёнка. — При обычном раскладе любой родитель отдаст жизнь за потомство.

— Ага, любой, как же, — внезапно прошипела Ида, из глаз которой полились крупные, злые слёзы. — Лично я бы предпочла вовсе не рождаться, чем… чем так. Из-за меня мама заболела, а вскоре и умерла. Остались мы с Сенькой.

Ругнуться бы, обозвать её драма-квин, но слова Иды звучали искренне и быстро стало понятно, что слова Фэй задели давнюю рану. Мне-то, присоединившемуся к легиону безмамных относительно недавно, было куда как проще, но Ида, считай, не знала матери вовсе.

— Эм-м… не плачь, — растерянно похлопав себя по карманам, я извлёк относительно чистый носовой платок и протянул его отчаянно хлюпавшей носом девчонке. — Сморкайся! Смело сморкайся!

— Моя мама пыталась убить меня сразу после рождения — и что с того? — огорошила нас нисколько не изменившаяся в лице Фэй. — Нужно понимать, что у каждого свои обстоятельства, и всех слёз мира не хватит, чтобы оплакать выпавшие на человеческую долю горести.

Чего-о?!

— По-твоему, лучше быть чёрствым? — взвился я. — Твою паршивую судьбинушку, может, никто и не оплачет, но не мешай утешать достойных, ясно? Вообще, такую, как ты не особо жалко. Сдохла бы и сдохла, невелика потеря.

Любая нормальная девчонка уже давно бы взвыла или принялась яростно доказывать обратное. На крайняк, ударилась бы в слёзы, как та же Ида, чья нижняя губёшка начала многообещающе подрагивать, но Фэй лишь устало переглянулась к Рейджем и потеснила меня к борту.

Эдакая никому не всравшаяся отвага напополам с тщетной надеждой припугнуть, не иначе.

Уступать зарвавшейся твари я не собирался и, лениво ухмыльнувшись, наблюдал как невысокая — ниже примерно на полголовы — девчуля собирается меня «поучать». Бледная, изнеможённая, шатающаяся подсолнушком, Фэй тургеневской барышней[8] пёрла напролом, пытаясь то ли образумить, то ли раз и навсегда доказать, что есть два мнения: её и неправильное.

Ага, сейчас, разбежалась.

Расправив плечи, я окинул её высокомерным взглядом, в котором без труда читалось: «Да что ты мне сделаешь, убогая?», но… проблема в том, что она таки сделала, ёб твою мать. Нежным, почти интимным жестом, Фэй ухватила меня за шею и всё с теми же ненужными предосторожностями вытянула руку над бортом, позволяя моим ногам свободно болтаться в воздухе.

И куда только подевалось «мимолётное видение»?

— Э-э-э… Фэй? — полу придушенно позвал я, раскачиваясь над не такой уж и условной бездной.

— Да, Вадим? — невозможно вежливо отозвалась она. — Хочешь мне что-то сказать?

— Ну, вроде того, — признался я, опасливо кося взглядом вниз. — Может, отпустишь?

— Нет, — просто ответила зелёнка и, спокойно продолжая удерживать меня одной рукой, поправила сползшую на глаза шляпу. — Обождём немного. Вдруг случится чудо и тебя настигнет… не знаю, скажем, прозрение? Слышала, чудеса иногда случаются

— М-м-м, — сдавленно замычав, я решил не дожидаться обещанных чудес и отчаянно задёргался. — Пусти меня, немедленно отпусти! Чего ты вообще взъелась? Разве я не прав? Никто, кроме Рейджа не станет оплакивать твою смерть. И то ты ему нужна постольку-поскольку. Доберётся до твоей мохнатки — финиш.

Ох и зря я это сказал.

Спокойно взиравший на импровизированную картину моего удушения демонюка подорвался с места и, встав рядышком с Фэй, задушевно поинтересовался:

— Убить его для тебя?

Блядская романтика, разве что без пошлых розочек по краям.

— Нет, сама справлюсь, — ровно ответствовала та и, пару раз встряхнув меня для острастки, повторила: — Что-нибудь успел осознать, Вадим?

— Ты — бездушная тварь, — произведя в уме нехитрые расчёты, я понял, что шансы на выживание стремительно сокращаются, а просто так «уходить» — скучно и плюнул разъярённой девице в лицо: — Сказал и сказал. Что. Здесь. Такого?!

Молча утерев плевок, Фэй задала встречный вопрос:

— Хорошо, поставим вопрос иначе. Кто будет скорбеть по тебе, Вадим? Если я прямо сейчас отпущу руку, ты утонешь… если раньше тебя не разрежет теплоходом. Нелепая смерть, результат твоей собственной глупости. Жить и жить бы, но увы, увы. Итак?

— Батя и будет скорбеть, — не понял вопроса я, в поисках опоры впиваясь ногтями в удерживающую меня руку. — Зачахнет он без меня, в обнимку с бутылкой ночи проводить станет. Как-то так вот.