— Потому что он мой сын, Елена. — Он проводит пальцами по волосам. — Неважно, считаешь ли ты меня чудовищем или нет. Лукас — мой сын, и ты не имела права отнимать его у меня.

— Он и мой сын тоже, и я имею полное право оберегать его, Доминик. — Он ударяет кулаком по столу и низко опускает голову. Проходит несколько секунд, прежде чем он поднимает голову и смотрит на меня. — Семь лет, Елена. Я пропустил семь лет жизни своего сына из-за тебя.

У меня в горле завязывается комок от того, как тихо звучит его голос. Я никогда не видела Доминика таким сердитым и таким печальным. Меня пронзает чувство вины, и я впервые осознаю, насколько эгоистичной я была.

Неважно, что Доминик — двурогий зверь. Когда-то я любила его, и мой сын заслуживает отца, а я так долго держала их на расстоянии друг от друга…

— Прости меня. Я просто хотела как лучше для нашего сына, — пробормотала я. Я посмотрела ему в глаза. — Я не думала, что правда причинит тебе такую боль.

Доминик обходит стол и встает в дюйме от меня. От неожиданной близости у меня по позвоночнику пробегают мурашки.

— Почему ты не сказала мне, когда узнала, кто я?

— Я боялась. — В горле пересохло, и я сглотнула. — Ты солгал мне. Я понятия не имела, как ты отреагируешь, если узнаешь, что я знаю твою истинную сущность. Единственное, о чем я могла думать в тот момент, это как защитить себя и нашего ребенка.

— Я не лгал тебе, Елена. — Он садится на край стола, так близко, что его нога задевает мою. — Я скрывал от тебя правду, чтобы защитить тебя.

— У тебя плохо получилось защитить меня.

Доминик молча наблюдает за мной, не выражая протеста. Воздух вокруг нас плотный, но его напряженный взгляд упирается мне в живот, согревая изнутри. Боже, как этот человек влияет на меня. Я должна ненавидеть его за то, что он такой засранец, но я даже не могу отвести от него глаз. Это битва между моей головой и моим сердцем, и я не могу сказать, кто из них победит.

— У тебя есть время до завтрашнего утра, чтобы рассказать обо мне моему сыну, — говорит он, нарушая молчание.

— Или что? — Прохрипела я, когда кровь, текущая по моим венам, зашумела в ушах.

Он наклоняется вперед, приближая свое лицо всего на дюйм к моему. Моя грудь вздымается, когда мой взгляд падает на его рот, на его очень сексуальные губы. Мой язык непроизвольно высовывается и проводит по моим губам.

Когда он снова приближается, я инстинктивно откидываю кресло, но он кладет руку на подлокотник и притягивает меня ближе, прежде чем я осмеливаюсь отодвинуться.

— Я не уверен, что ты хочешь знать, что произойдет, если ты этого не сделаешь.

Он чертовски серьезен, и я знаю, что должна послушаться его, но у меня внезапно возникает желание сделать все наоборот, что бы он ни сказал.

— Я не хочу, — бормочу я про себя. — Как ты знаешь, я не очень хорошо воспринимаю угрозы.

На его лице мелькает улыбка.

— Будешь ли ты воспринимать это всерьез, когда я переверну тебя через этот стол и буду шлепать до тех пор, пока твоя кожа не загорится и не покраснеет?

У меня перехватывает дыхание, а щеки обжигает румянец. Иисус.

— Ты не должен говорить мне такие вещи, Доминик. Мы больше не…

— Любовники? — Помогает он мне закончить. — Нам не нужно быть ими, Елена. Ты принадлежишь мне.

Гнев кипит в моих внутренностях.

— Я тебе не принадлежу, Доминик. Ты не владел мною семь лет назад и никогда не будешь. Я ненавижу тебя.

Он улыбается мне, его ледяные глаза темнеют от озорства.

— Насколько сильно ты меня ненавидишь?

— Очень сильно. — Вздохнула я.

— Не так сильно, как я. — Он скользит рукой между моих ног, и она обжигает до самых бедер, и там начинает биться сердце. — Я ненавижу тебя за то, что ты ушла семь лет назад, — шепчет он мне в уши, его теплое дыхание пробуждает каждую клеточку во мне. — Еще больше я ненавижу тебя за то, что ты отдалила от меня моего сына.

Это уже слишком.

Его прикосновения слишком горячи, и если я позволю им продолжаться и дальше, боюсь, они поглотят меня. Я кладу руки ему на грудь, ощущая под собой твердые мышцы, и пытаюсь оттолкнуть его, но он слишком тяжелый и сильный.

— Не делай этого, Доминик, — умоляю я. — Давай вместо этого поговорим о Лукасе.

— О чем тут говорить?

— Ему будет нелегко, когда я скажу ему, что ты его отец. — Не могу поверить, что говорю это. — Нам нужно найти способ организовать совместное воспитание. Ради Лукаса.

Он отстраняется от меня, и его глаза смягчаются при упоминании Лукаса. Его выражение лица стало более серьезным.

— Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты стал частью его жизни. — Он смотрит на меня как на само собой разумеющееся. — Но у меня есть два условия. Он никогда не должен быть связан с мафией, и ты должен обеспечить его безопасность.

— Можешь быть уверена, что я не собираюсь ставить его в ситуации, которые могут ему навредить, — говорит он, его голос хрипловат. — Я обещаю, что буду беречь нашего сына, mio cara(итал. моя дорогая).

Мой желудок переворачивается. Mio cara. Он так давно не называл меня так.

— Я знаю, что так и будет. — Доминик держит свое слово. Сначала я не понимала этого, но после того, как узнала, что он глава мафии, все стало понятно. Мои знания о мафии очень ограничены, но одно я знаю точно: они никогда не отказываются от своих слов.

Он встает, засовывает руки в карман и начинает уходить. Дойдя до двери, он поворачивается ко мне лицом.

— Передай нашему сыну, что завтра я представлюсь официально.

***

— Может ли тот красивый мужчина, который сегодня был в школе, быть моим папой? — Спрашивает Лукас. Он запрыгнул в мою кровать и прижался ко мне. — Он очень красивый, и я думаю, что он классный.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на сына.

— Какой мужчина?

— Я не знаю, как его зовут, но он сказал, что он твой друг. — Он ухмыляется. — Он был очень высоким, а его глаза были того же цвета, что и мои.

У меня отпадает челюсть.

— Доминик? — Я сажусь и отодвигаю MacBook в сторону. — Ты уже встретил его?

Я была слишком шокирована, когда Доминик пришел в мой офис и потребовал от меня ответов, что не подумала спросить его, откуда он узнал о Лукасе и встречались ли они уже.

— Что он тебе сказал?

Он на мгновение задумывается, прежде чем пожать плечами.

— Он сказал, что вы друзья, — повторяет он, а потом замолкает.

Мой желудок подпрыгивает.

— И что?

Лукас поджимает губы.

— Он больше ничего не сказал, мама. Может, он должен был что-то сказать?

У тебя есть время до завтрашнего утра, чтобы рассказать обо мне моему сыну.

Скажи нашему сыну, что я официально представлюсь завтра.

Моя грудь сжимается, потому что я знаю, что Доминик не блефовал, когда говорил это. Мне нужно рассказать Лукасу о нем раньше, чем это сделает Доминик, но я не могу придумать, как начать. Все, что я знаю, это то, что я должна сделать это сейчас.

Я обнимаю Лукаса за плечи и прижимаю к себе. Закрыв глаза, я глубоко вдыхаю.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, Лу. — Его голубые глаза моргают на меня сквозь темные ресницы, когда я открываю свои. — Это касается твоего отца.

Лукас нахмурил брови.

— Он умер? Мой школьный друг сказал, что ты врешь и мой папа умер. Вот почему ты не разрешаешь мне видеться с ним.

Горькая улыбка искажает мои губы, и я ерошу его волосы.

— Нет, малыш. Твой папа не умер. — Я сглатываю, чтобы заглушить комок в горле, но это мало помогает. — Он жив и… он тот человек, которого ты встретил сегодня в школе.

Он наклоняет голову и смотрит на меня прищуренными глазами, затем на его губах появляется легкая улыбка.

— Ты дразнишь меня, мама, да?

— Нет.

Его улыбка расширяется, когда он видит, что я говорю серьезно.

— Этот красивый мужчина — мой папа?

Я киваю.

Лукас вскакивает на ноги и подпрыгивает на кровати.

— Да! — Он начинает танцевать, напевая: — У меня есть папа! И мой папа крутой!