— Что ты хочешь знать? — Спрашиваю я.

Она на мгновение задумывается.

— Ну, он сказал, что большинство мальчиков счастливы стать мужчинами. Он сказал мне, что был одним из таких мальчиков. Ты был счастлив?

Мои мысли возвращаются к тому моменту двадцать один год назад. Это воспоминание застыло в моей голове как клей.

— Мне было девять, а Маркусу пять. Наши родители ушли на вечеринку, и я уже засыпал, когда услышал плач Маркуса.

Опершись локтями о стойку, она опирается головой на руку. Все ее внимание сосредоточено на мне.

— Отец учил меня никогда не выходить из своей комнаты безоружным. Я взял из-под подушки пистолет, который он мне дал, и побежал в комнату Маркуса, но его там не было. Я сбежал вниз и увидел, как человек в черном плаще пытается вывести его через заднюю дверь, несмотря на сопротивления Маркуса. Я направил на него пистолет, нажал на курок и выстрелил.

Я сделал паузу.

— К моему удивлению, мой выстрел попал в человека. Я не знаю, что именно ты хочешь узнать, принцесса, но я спас своего брата и сделал бы это снова.

В ее глазах что-то меняется, и она сглатывает.

— Ты хорошо поработал, — мягко говорит она. — Я не должна была осуждать тебя, пока не услышала всю историю.

Я стараюсь не улыбаться.

— Я не рыцарь в сияющих доспехах, Елена. Если уж на то пошло, то нажатие на курок той ночью пробудило во мне жажду крови. Я хладнокровный ублюдок, так что не жди ничего другого. Я такой, какой есть.

— Я знаю, но ты еще и хороший отец.

У меня кровь застывает, потому что это последнее, что я ожидал от нее услышать.

Она не забирает свой комплимент обратно, вместо этого на ее лице появляется теплая улыбка.

— Я видела тебя с Лукасом. Я видела, как ты нежен и добр с ним. Мне кажется, ты недооцениваешь свою способность быть хорошим.

— Я не хороший.

— Нет, это не так. По крайней мере, не в обычном смысле, но ты не так уж плох.

Мои мышцы подергиваются.

— Черт, Елена. Как я могу держаться от тебя подальше, если ты так сильно заставляешь меня колебаться?

Она пожимает плечами.

— Я не знаю.

Она доедает и ставит тарелку в посудомоечную машину. Я наливаю каждому из нас по бокалу красного вина и включаю тихую музыку.

— Как ты справлялась одна?

Она поворачивает голову и смотрит на меня.

— Что?

— Ты была так молода, и у тебя больше никого не было. Как ты растила Лукаса в одиночку?

Она глубоко вдыхает.

— Я не знаю. У меня была сила воли, чтобы не сдаваться, и у меня была Мойра. Это была не прогулка по парку, но оно того стоило.

Мой желудок скрутило.

— Мне жаль. — Эти два слова я ненавидел всю свою жизнь. Два слова, которые, кажется, я никогда никому не говорил. И они словно пыль во рту. Я делаю глоток вина, чтобы смочить язык. — Я должен был быть там с тобой. Мне жаль, что меня не было.

Глаза Елены наполняются слезами. Она откидывает голову назад и нежными пальцами вытирает уголки глаз, а затем возвращает взгляд на меня.

— Это не твоя вина, Доминик. У меня был выбор, но я не дала тебе его.

Я не могу не почувствовать укол вины. Ее слова эхом отдаются в моем сознании, постоянно напоминая о прошлом, о тех ошибках, которые мы оба совершили. Прошло семь долгих лет с тех пор, как мы в последний раз были вместе, а раны все еще свежи, все еще болезненны. Больше всего мне больно от того, что я ненавидел ее все эти годы, и пока я погрязал в своей ненависти, она жила в аду.

Я наклоняюсь вперед, опираясь локтями на кухонный остров, не сводя с нее взгляда.

— Елена, — говорю я мягким голосом, — я знаю, что ты приняла решение не потому, что хотела этого. Я могу только представить, как тебе было тяжело. Я должен был быть честен с тобой с самого начала.

Она встречает мой взгляд, ее глаза ищут мои.

— Доминик, даже если бы ты признался, я не думаю, что поступила бы иначе. Я сделала то, что считала лучшим на тот момент. Я не жалею об этом, и я не виню тебя. Я хочу, чтобы мы прошли через это. Ради Лукаса.

Ее слова проникают сквозь мою защиту, разрушая горечь, которая разъедала меня все эти годы. Но в ее глазах появляется тоска, когда она смотрит на меня. Ее дыхание сбивается. Она пытается восстановить свои барьеры против меня.

Она пытается не пострадать снова.

Я делал это столько лет. Семь долбаных лет я пытался не искать ее, даже когда умирал от желания. Я игнорировал свои чувства к ней, потому что не хотел, чтобы она во второй раз разорвала мое сердце на части. Поэтому я лучше, чем кто-либо другой, знаю, что защита, которую она пытается держать, это лишь временное решение для того, что невозможно отрицать. Рано или поздно она сгорит в луже чего-то более глубокого и дикого, чем ее упрямство.

В ее потребности в моих прикосновениях и ласке.

Она возвращает себе самообладание и выпивает все вино.

— Я вымою это, и мы сможем лечь спать. — Она убегает к раковине, избегая смотреть мне в глаза.

Ополоснув бокал, она вытирает его полотенцем и ставит в шкаф. Затем она бормочет "спокойной ночи" и начинает выходить из кухни. Я встаю и направляюсь к ней, хватаю ее за запястье и поворачиваю к себе. Ее глаза впиваются в мои, и она вздрагивает от моего прикосновения. Я слышу ее дыхание. Ее грудь вздымается, соски твердеют.

Это прекрасное зрелище.

— Доминик, — шепчет она. Больше она ничего не говорит.

Я притягиваю ее ближе и обхватываю рукой ее талию. Она теплая, мягкая и нежная.

— Я скучал по тебе, Елена, — шепчу я, заправляя прядь пепельно-белых волос ей за ухо и слегка касаясь ее пальцем. — Я действительно скучал по тебе. — Наклонившись, я вдыхаю ее аромат ванили и клубники.

Она кладет ладонь мне на грудь, и от ее прикосновений кровь закипает, посылая огонь прямо к моему члену.

— Доминик, я тоже скучала по тебе, — шепчет она, ее глаза ищут мои, дыхание учащается.

Я наклоняюсь к ней, не в силах сопротивляться.

— Я никогда больше не отпущу тебя. Никогда.

Я нахожу ее губы и целую.

ЕЛЕНА

Губы Доминика прижимаются к моим, и я замираю, не зная, целовать ли его в ответ или оттолкнуть. Когда его язык требует проникновения, я теряюсь. Он целует меня с жадной потребностью, и вся моя сдержанность тает, и я целую его в ответ.

Он такой приятный на вкус и напоминает мне о том, как все было между нами. Я скучала по его грубым поцелуям и по тому, как он исследует мое тело, словно поклоняясь ему.

Когда он прижимает свои бедра к моим, а его эрекция трется о мой низ живота, я стону ему в рот, и по мне пробегает электричество.

Боже!

Мое сердце диким зверем бьется в груди, бешено колотясь и требуя вырваться на свободу. Мое тело горит от его поцелуев, а в глубине души зарождается глубокая боль. Я поглощена прикосновениями и поцелуями Доминика, и я бы не хотела, чтобы было иначе.

Его руки обхватывают мою талию, и он поднимает меня на стойку. Он раздвигает мои ноги и делает шаг между ними, выпуклость его брюк встречается с пульсацией между моими ногами. Я подаюсь вперед, прижимаясь к нему. Я уверена, что пожалею об этом решении утром, когда мои гормоны станут более стабильными и меня не будет переполнять желание, но сейчас я не хочу думать о последствиях.

Я хочу его, даже если это всего лишь ночь.

Только сегодня.

Он отстраняется на мгновение и смотрит мне в глаза, его пальцы ласкают мои бедра. Его глаза темные от вожделения. Он такой опасный и темный, что меня передергивает, и я обхватываю его за шею.

— Пойдем наверх, — говорит он хриплым голосом, от которого мой позвоночник вибрирует. Мне хочется еще больше его поцелуев и ласк.

Я не уверена, что это вопрос, но я киваю.

— Лукас…

Он улыбается.

— Комната звуконепроницаемая. — Он наклоняется и облизывает мои губы. — Он нас не услышит.

Доминик снова находит мои губы и приникает к ним. Я целую его в ответ, наслаждаясь восхитительным вкусом. Каждое его движение — собственническое. Он напоминает мне о том времени, когда я была его. Он требует меня и ставит на мне метку, чтобы я не забывала, что даже после стольких лет разлуки я не принадлежу никому, кроме него.