— Надеюсь, с вашим руководством я далеко пойду.

— Вы очень умная. Я уверен, что вы достигнете многого.

Он уже собирается что-то сказать, как вдруг откуда-то появляется телохранитель и что-то шепчет ему на ухо. Когда телохранитель отходит, Вадим улыбается, но улыбка не достигает его глаз.

— Простите, но мне нужно кое-что сделать. Прошу меня извинить.

— Конечно.

— Я буду с нетерпением ждать встречи с вами в один из дней, — добавляет он, прежде чем уйти. Дэвид Петерсон присоединяется к нему, и я остаюсь одна.

У меня кровь стынет в жилах, когда я бросаю взгляд на то место, где стоял Доминик, и вижу, что оно теперь пусто. Куда он делся? Мой пульс слабеет, а внутренности сжимаются от нервного напряжения.

В сумочке зажужжал телефон, и когда я достаю его, на экране высвечивается номер моего сына.

Я должна ответить.

Выйдя из комнаты, я нахожу тихую веранду. Когда я выхожу на улицу, то не могу понять, дрожу ли я от того, что нервничаю, или это мягкий ветерок заставляет мои руки холодеть.

— Привет, мам. — Лукас звучит взволнованно, когда я отвечаю. — Как дела?

Каким-то образом разговор с Лукасом заставляет все мои заботы исчезнуть, и на моем лице появляется улыбка. Клянусь, мой сын — ангел-хранитель, посланный с небес, чтобы спасти меня от самой себя.

— Привет, Лукас. У мамы все хорошо. А как ты?

— Хорошо. Мамочка, тетя Мойра не разрешает мне смотреть бурундуков.

Я не чувствую себя в безопасности, оставляя Лукаса на ночь с няней, поэтому, когда Мойра предложила посидеть с ребенком, пока я буду присутствовать на вечеринке, я с готовностью согласилась. Впрочем, это уже не первый раз: время от времени она сидит с Лукасом, когда я в командировке или слишком занята работой.

Они как лучшие друзья, и хотя они не кровные родственники, Мойра любит Лукаса, как тетя любила бы племянника. У меня так много причин быть благодарной за то, что она моя лучшая подруга.

— Что тетя хочет посмотреть?

Я чувствую, как он закатывает глаза.

— Русалочку. Это ее девчачьи штучки.

Из моей груди вырывается смех. Мойра — большая поклонница Холли Бейли, и она буквально одержима "Русалочкой" с тех пор, как фильм вышел в прошлом месяце.

— Можешь кое-что сделать для мамы?

— Конечно. Все, что угодно для тебя, мам.

— Ты можешь разрешить тете Мойре смотреть все, что она хочет? — Спрашиваю я, надувшись, как будто он меня видит. — Она делает маме одолжение, присматривая за тобой сегодня вечером. Мы должны быть добры к ней, не так ли?

Он на мгновение замолкает.

— Я разрешу ей только потому, что ты попросила.

— Ты жалуешься обо мне своей маме? — Голос Мойры доносится издалека. — Ты как маленький ребенок.

— Я не ребенок, — протестует Лукас. — Я уже большой мальчик.

Голос Мойры теперь ближе и отчетливее. Она смеется.

— Да, ты такой. Только малыши доносят на своих тетушек своим мамам.

— Я не ребенок!

— О-о. Кто-то начинает злиться, — поддразнивает его Мойра. — Видишь ли, большие мальчики не злятся, когда спорят.

— Я не злюсь.

— Тогда позволь мне поговорить с твоей мамой.

Я представляю, как Лукас протягивает ей телефон, чтобы доказать, что он большой мальчик.

— Привет, детка, — говорит Мойра, — весело проводишь время на вечеринке?

Я шумно выдыхаю, жалея, что не могу сообщить новости по телефону. Но не могу. Мне нужно вернуться на вечеринку.

— Да все хорошо, только не весело. Как дела с Лукасом?

— К счастью, он не слишком капризничает. Развлекайся и не беспокойся о нас, хорошо?

— Хорошо. Спасибо.

— Веселись, мамочка. Я люблю тебя, — кричит Лукас на заднем плане.

Я смеюсь.

— Повеселись с тетей Мойрой. Мамочка тоже тебя любит. — Я целую телефон. Моя улыбка не исчезает еще какое-то время после того, как я вешаю трубку, а грудь становится менее тяжелой, как будто с нее только что сняли груз.

Разговор с Лукасом и Мойрой каждый раз поднимает мне настроение.

— Приятно снова встретиться с тобой!

Я замираю от его глубокого хрипловатого голоса, и от итальянского акцента, от которого у меня кровь становится ледяной.

Это не может быть он. Должно быть, я ошиблась.

Когда я оборачиваюсь, темно-карие глаза впиваются в меня с такой силой, что у меня замирает сердце.

— Доминик, — бормочу я, мой голос — едва слышный шепот.

Искры напряжения вспыхивают в воздухе, заставляя мир остановиться вокруг нас.

Его взгляд полностью поглощает меня.

— Елена, — произносит он мое имя, его голос звучит бархатисто и вызывает мурашки по позвоночнику. — Ты выглядишь потрясающе.

ДОМИНИК

Я вернулся в ту ночь, когда мы впервые встретились.

Ее лицо сияет под лунным светом. Ее глаза сверкают так, что полностью захватывают и опьяняют меня. На ней сапфировое платье без бретелек, которое сверкает, как бриллиант, когда на него попадают солнечные лучи.

Она прекрасна.

Об этом свидетельствуют резкое сердцебиение в моей груди и пульсация члена. Я не могу оторвать от нее глаз ни на секунду. Она слишком опьяняет меня, и я даже не пытаюсь.

Когда два часа назад я увидел, как она вошла в парадный зал, я был близок к тому, чтобы потерять всякий самоконтроль. Я видел, как она смотрит на меня, и мне стоило большого труда не смотреть на нее, как я смотрел бы на закат. Эта женщина, стоящая передо мной и смотрящая на меня своими мерцающими ореховыми глазами, прекрасна. Я ненавижу ее, но еще больше скучаю по ней.

И я ненавижу себя за это.

Она бросила меня, не задумываясь. Не было никаких причин для того, чтобы мое сердце так колотилось рядом с ней. И все же я не могу контролировать свои эмоции. В ее глазах блестят слезы. Я не могу понять, расстроена ли она, увидев меня, или счастлива. Мне все равно. У меня есть все намерения помучить ее сегодня вечером.

— Ты выглядишь потрясающе, — повторяю я на всякий случай, если она не услышала меня в первый раз.

Я замечаю, что ее губы дрожат, а горло дергается, когда она тяжело сглатывает.

— Спасибо. — Она отводит взгляд и смотрит на что-то в небе. — Я не ожидала увидеть тебя здесь.

— Я тоже.

После ужина с Маркусом два дня назад я решил прийти на этот гала-ужин только по одной причине — чтобы увидеть Дэвида Петерсона. Чтобы преподать ему урок или два о том, почему он не должен совать свой нос туда, где ему не место. Но когда я увидел, как он уводит Елену с лукавой улыбкой на лице, я понял, что это было предупреждение. Он должен был знать, что я не оставлю без внимания тонкое нападение и найду его.

Я не знаю, зачем он пригласил ее сюда, но предполагаю, что это как-то связано с тем, что он предупредил меня держать дистанцию.

Глупый человек.

Он, должно быть, думает, что я все еще чувствую что-то к Елене. Эмоции, запертые где-то в глубине моего сердца. Если бы он только знал правду, что мое сердце бьется только для того, чтобы отомстить за родителей и доминировать в этом городе.

— Извини. У меня есть незаконченное дело. — Она пытается поспешить прочь, но останавливается, когда я хватаю ее за руку.

— Разве это не грубо… так уходить? Такое ощущение, что ты все еще влюблена в меня, но изо всех сил пытаешься это отрицать.

Она вздыхает.

— Я не влюблена в тебя. Мне просто некомфортно рядом с тобой.

Верно. Именно этого я и хочу, чтобы ей было некомфортно рядом со мной. Она заслуживает такого наказания за то, что отвергла меня так, как сделала это.

— А семь лет назад тебе тоже было некомфортно рядом со мной? — Мой вопрос сгущает воздух, как туман.

Выражение ее лица меняется, в нем мелькает боль, омрачающая ее черты.

— Доминик, давай не будем этого делать.

— Я решаю, что нам делать. — Гнев кипит в глубине моего желудка. — Ты сама решила, когда наши отношения закончились. Теперь ты не можешь этого делать.

— Чего ты хочешь? — Ее голос дрожит. Он дрожит, затуманенный эмоциями, которые она пытается сдержать.