Джулия поднимает бровь от моей решительности, но ей лучше не сомневаться. Она делает еще несколько заметок, а затем снова смотрит на меня, готовая к следующему указанию.

— И, — добавляет Джулия, понизив голос, — тебе нужно, чтобы я договорилась о встрече с врачом?

Упоминание о враче, о выборе, перед которым я стою, вызывает такой острый приступ горя, что меня едва не передергивает. В моей голове мелькает моя мать, ее сила, ее любовь, ее непоколебимое присутствие в жизни, в которой было мало стабильности. Она сумела стать маяком света во тьме нашего мира, показав мне, что даже среди хаоса можно любить и заботиться.

Я колеблюсь, тяжесть моего решения давит на меня. Принести ребенка в эту жизнь, в нашу жизнь, — это не так уж и мало. Но потом, вспомнив о своей матери, о любви, которую она дарила безвозмездно, несмотря на цену, я принимаю твердое решение.

— Я оставлю ребенка, — говорю я, мой голос сильнее, чем я чувствую. Это заявление, обещание самой себе, и крошечной жизни, за которую я теперь отвечаю. — И да, договорись о встрече. Пришло время позаботиться о… нашем будущем.

Джулия встречает мой взгляд, ее глаза сияют эмоциями, которые я не могу назвать. Возможно, облегчение или просто общее понимание того, что две женщины стоят на пороге чего-то судьбоносного.

— Я позабочусь об этом, Лана. Даю слово.

Пока она идет договариваться, я даю себе время отдышаться, чтобы ощутить всю тяжесть своего выбора. Это путь, чреватый опасностью и неопределенностью, но впервые я смотрю на него не через призму синдиката, нашей преступной империи. Я смотрю на него как мать, и это все меняет.

Дальнейший путь неясен, но одно я знаю точно: я буду защищать этого ребенка всеми фибрами своего существа, как это делала для меня моя мать. А с такими людьми, как Джулия, Григорий, Роман и даже Лука, рядом со мной я не так одинока, как мне казалось.

На данный момент этого достаточно.

Джулия кивает размеренно, осторожно, молчаливо свидетельствуя о серьезности ситуации.

— Ты хочешь, чтобы я поделилась этим с Лукой? — Спрашивает она, ее голос нейтрален, ничего не выдает. — Он играет важную роль… во многом, что мы делаем.

Упоминание о Луке, о том, что нужно сообщить новость ему и, соответственно, двум другим мужчинам, которые составляют основу моей жизни — и, возможно, жизни, растущей внутри меня, — вызывает во мне толчок опасения. Одно дело принять решение в одиночестве собственного разума, совсем другое — столкнуться с реальностью его последствий. Эти люди: Григорий, Роман и Лука, не просто мои лейтенанты высшего ранга, они — потенциальные отцы. И это добавляет целый ряд сложностей, с которыми я не уверена, что готова справиться.

Я вздрогнула, и тяжесть предстоящей задачи на мгновение склонила мои плечи.

— Я сама с ним поговорю.

Джулия бросает на меня слишком понимающий взгляд, молчаливое признание предстоящего тонкого танца. Она кивает, и в ее глазах появляется напряженность, которая говорит мне о том, что она понимает, чего я не говорю. Последствия появления ребенка в нашем мире огромны и коварны, и все же это риск, на который я готова пойти по причинам, которые кажутся мне столь же инстинктивными, сколь и непостижимыми.

Я выпрямляю спину, отгоняя страх, который грызет меня со свирепостью, способной соперничать с любым из наших врагов.

Глубоко вздохнув, я поворачиваюсь лицом к надвигающемуся вызову. Я пробираюсь через шумную штаб-квартиру, вокруг меня бурлит энергия нашей операции. Когда я приближаюсь к кабинету Луки, мои шаги слегка замедляются, нервы трепещут в животе, как птица в клетке, отчаянно жаждущая освобождения.

Выровняв дыхание, я стучу в тяжелую дубовую дверь. Звук эхом отдается в комнате, а затем глубокий голос разрешает войти. Войдя внутрь, я застаю Луку за рабочим столом, его пристальный и оценивающий взгляд устремлен на меня.

— Чем могу быть полезен, Лана? — Его голос ровный, но с нотками настороженности. Лука всегда был самым проницательным из нас, способным уловить малейший сдвиг в приливах и отливах нашего мира.

Я прочищаю горло, внезапно ощущая, как тяжесть моего решения давит на меня, словно гнетущая сила.

— Нам нужно поговорить, — начинаю я, тщательно подбирая каждое слово. — О чем-то важном.

ЛУКА

— Лука, нам нужно поговорить.

Голос Ланы, твердый, но с нотками… чего-то, вырывает меня из лабиринта мыслей, в котором я заблудился. Стоя в тусклом свете моего тщательно организованного кабинета, ее силуэт обрамлен дверью, она являет собой образ силы и уязвимости одновременно. Это обезоруживает и настораживает.

В этом вся Лана.

Я потратил месяцы, черт возьми, может быть, даже годы, создавая слои самоконтроля, возводя стены, чтобы держать это… влечение на расстоянии. Но видеть ее сейчас — это как удар в живот, напоминание о том, что однажды ночью мы переступили черту, которую не должны переступать. Лучшая, блядь, ночь в моей жизни, и с тех пор я бегу от нее.

— Что случилось? — Мой голос спокойный, собранный, не смотря на бурю эмоций, которую вызывает во мне ее присутствие.

— Я беременна.

Слова обрушиваются на меня, как грузовой поезд. На мгновение я теряю дар речи, мой рот приоткрыт, пока я пытаюсь обработать бомбу, которую она только что бросила. Миллион мыслей проносится в голове, но одна застревает: но у нас был секс всего один раз. Как это вообще возможно?

— Ты уверена? — Вопрос вырывается наружу прежде, чем я успеваю его остановить, в нем смешались неверие и иррациональный всплеск… надежды? Страха? Черт, я уже даже не могу сказать.

Она кивает, выражение ее лица не поддается прочтению.

— Да, я уверена. Но, Лука, ребенок может быть не твой.

Черт возьми, я знал, что она не святая — никто из нас не святой, но мысль о том, что она может быть с кем-то еще, закручивает что-то глубоко внутри меня. Ярость? Ревность? Неважно. Сейчас все мое внимание приковано к Лане, и я не уверен, обнять ее или задушить.

— Кто еще это может быть?

Я даже не смотрю на нее, вместо этого поворачиваюсь лицом к стене — жалкая попытка скрыть бурю ревности и страха, бушующую в моих глазах.

Голос Ланы ровный, нервирующе спокойный перед лицом хаоса, в который вскоре может превратиться наша жизнь.

— Есть еще два варианта… Григорий и Роман.

— Кто-нибудь еще знает? — Мой голос холодный, отстраненный, как будто я обсуждаю бизнес, а не возможное отцовство женщины, которую, как я не могу признаться, хочу больше, чем когда-либо.

— Джулия и Григорий знают. Роман нет. Пока.

Повернувшись лицом к Лане, я придаю своим чертам выражение безразличного любопытства.

— И когда ты планируешь рассказать Роману? — Мой тон легкий, почти дразнящий, но в нем чувствуется неподдельный интерес. То, как она справится с этим, как мы все справимся с этим, изменит динамику нашей маленькой извращенной семьи.

Лана встречает мой взгляд, ее глаза — зеркало той решимости, которой я успел в ней восхититься.

— Скоро. Мне просто… нужно было сначала поговорить с тобой.

Я смотрю на Лану, сердце колотится в груди. К черту все, мне нужно выпить. Я подхожу к бару и наливаю себе крепкий напиток, а затем делаю большой глоток. Жгучий запах алкоголя отвлекает от хаоса в голове.

Черт возьми, я никогда не хотел детей. Они грязные, нуждаются в помощи и усложняют все до предела. И все же… мысль о том, что Лана будет носить моего ребенка, делает со мной то, чего я не совсем понимаю.

— Что ты собираешься делать? — Спрашиваю я, делая еще один глоток из своего бокала.

— Я собираюсь родить этого ребенка, — твердо отвечает она.

— Молодец, — просто говорю я, испытывая странное чувство гордости за ее решение. Не то чтобы я заботился о ребенке или что-то в этом роде, верно? Нет, это просто делает ситуацию интересной, вот и все. — В таком случае, — говорю я, стараясь держать голос ровным, а эмоции под контролем, — я позабочусь о том, чтобы мы все были готовы к тому, что будет дальше.