Не знаю, зачем я это сказал. Слова покидают мой рот прежде, чем я успеваю их остановить.

Наступает тишина — пауза для размышлений, которая позволяет тяжести нашего разговора по-настоящему улечься. В этой тишине я борюсь со своими чувствами, с желанием оставить Лану в одиночестве. Это желание я сдерживаю, понимая, что наше соглашение, каким бы нетрадиционным оно ни было, приносит пользу всем нам. Лана счастлива, даже довольна, а сложность нашей жизни не превращается в хаос.

Но признание вслух борьбы Романа выводит на первый план мою собственную. Это зеркало, поднесенное к моим желаниям, отражающее общее потрясение от желания чего-то или кого-то — исключительно.

— Мне жаль, что я заставила вас всех пройти через это… Это эгоистично с моей стороны — испытывать чувства более чем к одному мужчине, — говорит Лана, в ее голосе смешались извинение и вызов.

Я не могу удержаться от хихиканья, и этот звук удивляет даже меня. Она явно не ожидала такой реакции, судя по тому, как она вскинула на меня бровь.

— Что? — Требует она.

— Это не эгоизм, Лана. Это… нормально, в сложившихся обстоятельствах, — говорю я, хотя часть моего сознания вздрагивает от этого признания. — Сложно, но нормально.

— Нормально? — Повторяет она, на ее лице написан скептицизм. — С каких пор хоть что-то в нашей жизни стало нормальным?

— Справедливое замечание, — ухмыляясь, соглашаюсь я. — Но действительно, кто скажет, что для нас нормально? Мы не совсем обычные соседи.

— Представь, если бы мы были. Соседские барбекю были бы… интересными.

— Утверждение года, — говорю я в ответ. — Ты с пистолетом на бедре подбрасываешь бургеры, а я слежу за тем, чтобы салат не испортился.

— А Роман? — Спрашивает она с озорным блеском в глазах.

Я фыркаю.

— Роман будет очаровывать всех бабушек и, возможно, уйдет с большим количеством телефонных номеров.

Хихиканье Ланы — явный признак того, что я попал в точку.

— А Григорий? Какова его роль в нашей пригородной фантазии?

— Он будет загадочным соседом, о котором все интересуются, но боятся с ним заговорить. Появляется на мероприятиях, стоит в углу с рюмкой и исчезает, не попрощавшись, — размышляю я.

Она кивает, улыбаясь.

— Может быть, нам было бы… легче, если бы мы были "нормальными", понимаешь?

— Что ты имеешь в виду под "нормальными"? — Спрашиваю я, хотя понимаю суть ее вопроса. — Нормальность у всех разная.

Она выдыхает.

— Как обычная гребаная семья, которую показывают по телевизору. Никаких бессонных ночей с мыслями о том, не следит ли кто-нибудь за твоей спальней со снайперской винтовкой… это нормально, понимаешь? Или… счастливая семья.

Я делаю паузу, обдумывая ее слова и мир, который они вызывают в воображении — мир, настолько далекий от нашего собственного, что может оказаться выдумкой.

— Не знаю, как насчет снайпера, но… счастливая семья в наших условиях все еще возможна.

— И как мы этого добьемся?

— Безупречным планированием, конечно, — язвительно отвечаю я. — И, возможно, сокращением нашей еженедельной нормы взрывов.

Лана ухмыляется, закатывая глаза.

— О, точно, ведь взрывать вещи, это такая рутина. Как я могла забыть?

— И давай не будем забывать о регулярных семейных ужинах, — продолжаю я. — Ничто так не говорит о "нормальности", как споры о том, кому достанется последний кусок чесночного хлеба.

— А, значит, путь к счастливой семье лежит через чесночный хлеб. Понятно. — Ее тон легкий, но в ее взгляде я уловил что-то более мягкое и задумчивое.

Может, мы и не нормальные по меркам общества, но это не значит, что мы не можем найти счастье, удовлетворение… семью, по-своему.

Затем, нарушив молчание, Лана говорит:

— Знаешь, вчера я почувствовала ее толчок.

— Ее? Это будет девочка?

Лана кивает, на ее губах играет слабая улыбка.

— Я чувствую, что будет. Не знаю… просто предчувствие.

Я протягиваю руку и осторожно кладу ее на живот Ланы, ощущая любое движение. Проходит мгновение, потом еще одно, пока наконец я не ощущаю легкое трепетание на своей ладони.

— Вот она, — бормочу я, не в силах оторвать взгляд от вида моей руки, лежащей на животе Ланы.

Лана накрывает мою руку своей, переплетая наши пальцы.

— У нее будет чертовски интересная история о том, как она появилась на свет, — говорит она с язвительной усмешкой.

Я тоже не могу удержаться от смеха, представляя, какими глазами будут смотреть на нас люди, если мы когда-нибудь осмелимся рассказать всю правду без прикрас.

— Это еще мягко сказано. Ты можешь представить нас на родительском собрании?

— О боже, нет, — простонала Лана, решительно качая головой. — Ее бедной учительнице понадобилась бы интенсивная терапия после того, как она услышала бы о наших карьерных путях и семейных отношениях. — Спасибо, что… ну, знаешь, успокоил меня без того напитка, который, как я думала, мне нужен, — говорит Лана, и в ее голосе появляется новая легкость.

— О, ничего особенного. Я просто использовал свое обычное обаяние и остроумие. Срабатывает всегда.

Она слегка подталкивает меня под руку — жест легкий, как перышко, но в то же время несущий в себе невысказанную благодарность. Я не отстраняюсь, просто смотрю на нее с улыбкой, чувствуя редкое удовлетворение в этот тихий момент между нами.

— Роман в конце концов придет в себя. Его гнев подобен летней грозе — сильный, но быстро проходящий, — говорю я, пытаясь ее успокоить.

— Да, так и будет. — Лана вздохнула, ее мысли уже переключились на следующую задачу в ее бесконечном списке. — Мне нужно идти и готовиться к дорогому ужину с другими лидерами группировок. — Она слегка поморщилась: одевание, особенно сейчас, когда она заметно беременна, тяготит ее. — Джулс все время уговаривала меня надеть это нелепое платье, — продолжает она, и ее презрение к ситуации становится очевидным.

Я не могу не улыбнуться, представляя, как Лана борется с благонамеренными, но зачастую слишком ревностными советами Джулии по поводу моды.

— Знаешь, ты выглядишь прекрасно во всем, что носишь, — говорю я, и в моих словах проскальзывает больше искренности, чем я намеревался. Но это правда. Лана умеет носить свою силу, решительность и даже уязвимость с большим изяществом, чем может дать любое дизайнерское платье.

Она смотрит на меня. Этот взгляд еще раз напоминает мне о том, какая она сложная женщина — неистовый лидер, заботливый друг и будущая мать, — и все это в одном неукротимом пакете.

— Спасибо, Лука. Это… очень приятно слышать, особенно сейчас, — говорит она, и на ее губах появляется искренняя улыбка.

Момент затягивается, редкая передышка от требований нашей жизни, прежде чем решимость Ланы возвращается.

— Но мне лучше заняться нарядами, пока Джулс не отправила поисковую группу.

Я киваю, понимая, что это невысказанное прощание — возвращение к нашим ролям, к обязанностям, которые никогда не давали нам покоя.

— Тогда вперед. Покажи этому платью, кто в доме хозяин.

Когда она уходит, какая-то часть меня мечтает, чтобы мы могли подольше сохранить этот мир. Но наш мир никого не ждет, и Лана, как всегда, встречает его лицом к лицу. А я? Я буду поддерживать ее и в бурю, и в штиль, потому что так поступают ради тех, кто тебе… ну, ради тех, кто тебе дорог, независимо от того, какой ярлык ты на это навесил.

Я наконец обращаю внимание на свой телефон, пролистывая уведомления, которые я игнорировал. Одно уведомление привлекает мое внимание, выделяясь среди обыденных обновлений и напоминаний.

Это уведомление о транзакции на банковском счете Романа, операции, которой не должно быть.

Какого черта Роман затеял?

ЛАНА

Под люстрами, от которых веет роскошью, как от сенатора неискренностью, я здесь, играю королеву проклятого ужина. Григорий, моя тень сегодня, возвышается рядом со мной, скорее крепость, чем человек. Роман уклоняется от меня, и я не видела его с недавних пор, что меня вполне устраивает. Его обаяние растрачивается на дежурство по периметру, но пусть будет так.