Григорий присоединяется, его позиция рядом со мной тверда.

— Я тоже.

Взгляд Ланы скользит между нами, и в ее глазах загорается огонь в ответ на вызов.

— Я не спрашивала у вас разрешения, — отвечает она, ее голос холоден, что явно свидетельствует о том, что она не видит в этом спора.

С решительным блеском в глазах Лана проносится мимо нас, хватая оружие, которое она считает необходимым для выполнения поставленной задачи. Я обмениваюсь покорным взглядом с Григорием и следую ее примеру, понимая, что попытки переубедить ее в этот момент будут бесполезны.

Подойдя ближе, я заявляю со всей властностью, на какую только способен:

— Ты идешь сзади. Мы с Григорием идем первыми, Лана.

Наступает тишина, она стоит спиной ко мне, ее взгляд непоколебим. Я протягиваю руку и беру Лану за руку, заставляя ее осознать всю серьезность ситуации.

— Ты меня слышишь?

Когда она не отвечает, я крепко сжимаю руку, и мои следующие слова звучат с интенсивностью, порожденной страхом и яростным желанием защитить.

— Если для того, чтобы обеспечить твою безопасность, придется приковать тебя к этой комнате, я, блядь, так и сделаю.

Ее глаза наконец встречаются с моими, в них бушует буря эмоций. Я продолжаю, нуждаясь в том, чтобы она поняла, услышала меня по-настоящему.

— Итак, ты должна пообещать мне, что не будешь делать глупостей, пока носишь нашего ребенка. Эти люди… им плевать на Джулию. Они хотят твоей смерти.

Взгляд Ланы смягчается, сквозь слои решимости и ярости проглядывает уязвимость. Она сжимает мою руку, и между нами проносится молчаливое признание.

— Я обещаю, — шепчет она, — я обещаю, что они заплатят.

Черт бы его побрал, если Перес думает, что готовится к войне, то он чертовски прав. И если этот ублюдок еще хоть пальцем тронет Лану, я прикончу его голыми руками. Без колебаний и пощады.

Я неохотно отпускаю ее и поворачиваюсь к Григорию, который настороженно наблюдает за нами, понимая, что между мной и Ланой произошел негласный обмен мнениями.

— Григорий, — приказываю я, — нам нужен каждый способный мужчина на борту. Лана остается позади. — Он только кивает мне, его преданность не меняется.

Следующий час проходит как в тумане: в одну минуту мы разрабатываем стратегию, в другую — заряжаем оружие и запасаемся боеприпасами. От ледяного прикосновения стали у меня по венам бегут мурашки, так всегда было перед боем — предвкушение, смешанное с яростью и отчаянием.

— Ты готова? — Спрашиваю я низким голосом, в каждом слове чувствуется тяжесть того, что должно произойти.

Лана поворачивается ко мне, ее глаза пылают яростной решимостью, которая стала ее фирменным знаком.

— Никогда не была так готова, — отвечает она, в ее тоне чувствуется решимость воина, готовящегося к битве. В ее голосе нет ни сомнений, ни страха, только несокрушимый дух женщины, которая сталкивалась с адом и возвращалась с боем.

ЛАНА

Мы в военной комнате, и все силы брошены на борьбу. Джулия, моя опора, мой якорь с тех пор, как я была четырехлетним ужастиком, разгуливающим по району, и попадающая в неприятности. Мир Братвы был для меня целой вселенной, огромной и ужасающей, управляемой железным кулаком моего отца. Он был главой синдиката, человеком, чье присутствие наполняло каждую комнату страхом и уважением.

Появление Джулии в моей жизни было столь же неожиданным, сколь и судьбоносным. Ее отец, Михаил, был одним из самых преданных людей моего отца, истинно верующим в дело, и он привлек свою семью к сотрудничеству.

В тот раз, о, это был классический трюк Ланы. Мне удалось заполучить коробку перманентных маркеров. Я подумала, что было бы здорово немного подправить белые стены особняка. Художественно гениально, я назвала это. А папа? Не очень.

Он был в ярости, кричал так, что его голос разносился по всей России, указывая на созданный мной "шедевр". Честно говоря, я думала, что у него из ушей пойдет пар. Я была в ударе, без вариантов. И тут, словно какой-то ангел-хранитель в кроссовках, влетела Джулия. Она была немного старше, но всегда казалось, что ей известны все секреты Вселенной. Или, по крайней мере, как вести себя с моим отцом, когда он был в таком настроении.

— Я сделала это, — заявила она, твердо вскинув подбородок, даже когда мой отец надвинулся на нее. Какое мужество! Я была потрясена, и до сих пор, когда думаю об этом. Джулия, взявшая на себя вину за мой творческий порыв, сказала, что думала, что это поднимет настроение. Даже тогда она была такой, что заставляла поверить, что она может уговорить всех на что угодно.

Мой отец был потрясен. Отец Джулии был его правой рукой, в конце концов. Он не мог наброситься на нее так же, как на меня. Поэтому он просто пробурчал что-то о "нынешних детях" и ушел, оставив нас наедине.

Я помню, как смотрела на нее, глаза, наверное, были огромными, как блюдца.

— Зачем ты это сделала? — Спросила я тоненьким голоском. С того момента я была в полном восторге, полностью и окончательно вошла в фан-клуб Джулии.

Она просто пожала плечами, взъерошила мои волосы (за что я обычно отругала бы любого другого) и сказала:

— Для чего еще нужны друзья, верно?

И вот так мы стали друг другу как родные. Джулия, с ее бесстрашным сердцем и злым умом, и я, принцесса Братвы, умеющая находить неприятности. Она прикрывала меня с самого первого дня, влезала в мои неприятности и поддерживала меня в самых тяжелых ситуациях.

И теперь, когда я замышляю, как вернуть ее, это не просто долг. Это личное. Они забрали мою Джулию, ту, что встала на мою защиту, когда все, что я могла предложить, это дружба и общая склонность к озорству. Я готова сжечь весь мир, чтобы вернуть ее.

Если для этого нужно убрать Романа с глаз долой, то так тому и быть. Предательство со стороны Романа глубоко ранит, но Джулия… Ее преданность непоколебима. Ради нее я пройду через ад и обратно, и, похоже, врата ада находятся прямо перед нами.

Мы мобилизуемся для подготовки к штурму склада Переса. Это крепость, но у каждой крепости есть свои слабые места. И сегодня мы используем все до единого.

Забираясь в машину, я двигаюсь медленнее, более обдуманно. Беременность — это живое, дышащее, бьющееся напоминание о том, что ставки высоки как никогда. Как только я устраиваюсь в машине, меня охватывает острая боль, жестокий поворот прямо в том месте, где находятся мое сердце и страхи.

— Уф — вырывается из меня прежде, чем я успеваю сдержаться, и моя рука инстинктивно хватается за живот, пытаясь укрыться, защитить.

Григорий мгновенно оказывается рядом со мной. Он поддерживает меня, его руки мягко, но твердо лежат на моем животе, а его взгляд встречается с моим.

— Ты в порядке?

Я киваю, делая дрожащий вдох и опираясь на его руку в поисках поддержки.

— Д-да. Я в порядке. — Но ложь горькая на вкус. Мне страшно, но не за себя, а за то, что будет дальше, за жизнь, которую я твердо намерена принести в мир, который не назовешь мягким.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — Григорий нажимает на кнопку, и на его лице проступают линии беспокойства.

— Григорий, в последний раз говорю, я в порядке, — огрызаюсь я, более резко, чем намеревалась. Смесь адреналина и страха делает меня вспыльчивой. — У нас есть проблемы посерьезнее, чем мой дискомфорт.

Он не отступает, его позиция тверда.

— Лана, то, что ты идешь впереди, не просто риск, это безумие. Ты беременна.

— И? — Раздраженно отвечаю я. — Ты думаешь, раз я беременна, то не могу с этим справиться? Я уворачивалась от пуль и заключала сделки, прежде чем смогла нормально ходить, Григорий.

— Дело не в том, с чем ты можешь справиться, — возражает он, его голос смягчается, и он пробует другой способ. — Речь идет о минимизации рисков для тебя и ребенка.

Ненавижу это, ненавижу, что это имеет смысл, ненавижу, что мое состояние означает уступки.