Наша машина, черная Audi A8, рассекает ночь. Гул двигателя — единственное, что заполняет тишину. Тихие всхлипывания Ланы, тоже присутствуют, если прислушаться. Но я не могу. Не могу. Это как смотреть, как ураган проносится по городу, который ты любишь.
Я достаю телефон и набираю номер Луки на быстром наборе. Линия оживает.
— Лука, надо поговорить. Что-нибудь не так со счетами?
Наступает пауза. Затем голос Луки, настороженный.
— Да, Григорий. Есть одна сделка. Крупная. Выглядит не очень, поэтому я отметил ее. Вышел на Переса.
Я крепче сжимаю руль.
— Перес, да? — Мой желудок скручивается. Этот ублюдок делает свой ход, и Роман прямо в гуще событий.
— Да. Извини, чувак. Похоже…
Я прервал его.
— Нет, хорошо, что ты его поймал. Следи за ним. Я должен знать все, что движется.
Я заканчиваю разговор, в горле стоит комок. Как я скажу Лане? Она и так едва держится на ногах. Но она должна знать. Лана — голова, королева на этой шахматной доске, беременная и запутавшаяся в паутине лжи и предательства.
Я делаю глубокий вдох, слегка поворачиваюсь, чтобы обратиться к ней, не глядя в глаза.
— Лана, что-то со счетами. Сделка с Пересом. Это… Это нехорошо.
Тишина. Потом я слышу, как она садится, как будто готовится к удару.
— О чем ты говоришь, Григорий?
— Роман. Он может быть… Он может быть связан с Пересом. Лука нашел сделку.
Как только я сообщаю Лане эту новость, атмосфера в машине меняется. Перемена ощутима. Она выпрямляется, как королева, готовящаяся к войне.
— Если Роман предал меня, он будет страдать. Несмотря ни на что. — Ее голос — сталь, ее решимость — бетон. Она утирает слезы, стирая уязвимость, которую проявила за мгновение до этого. Это как наблюдать за тем, как кто-то по кусочкам собирается в броню.
Я пытаюсь снять напряжение, внести немного разума.
— Лана, мы еще не все знаем. Давай не будем торопиться…
Она прерывает меня молчанием. Молчанием, которое говорит больше, чем тысячи слов. Ясно, что она не готова к дискуссии. Она уже все решила. Если Роман против нас, то он против нее. А Лана не любит предательства.
Мы подъезжаем к дому, и ночь вокруг нас жутко тихая. Мы выходим из машины, не обмениваясь ни единым словом. Лана, хранящая решительное молчание, устремляется вперед. Я следую за ней, мысли мои путаются.
Роман, выглядящий так, словно он только что ступил на минное поле, следует за нами с замешательством, которое почти убедительно. Почти. Его глаза, мечутся, между нами, ища ответы на наших каменных лицах. Но мы ничего не предлагаем. Пока ничего.
Я знаю Романа всю свою жизнь. Выросли вместе, сражались бок о бок, делились секретами в темноте. Этот человек, обвиненный в предательстве, не похож на того Романа, которого я знаю. Неужели он действительно продал нас? Ради денег? Эта мысль вызывает у меня горький привкус, она сама по себе является предательством.
Я наблюдаю за ним, пытаясь собрать воедино головоломку, в которую превратились наши жизни, и разрываюсь. Сомнение закрадывается в душу, заслоняя собой все мои мысли. Роман с его растерянным взглядом и немыми вопросами не похож на предателя, каким его рисовала Лана. Но что я могу знать? Что вообще можно знать о человеке?
Мы входим в дом молчаливой процессией. Напряжение висит тяжелым плащом, который заглушает любые попытки нормальной жизни. Лана идет впереди, ее решимость тверда, как алмаз. Роман следует за ней, в его чертах застыло смятение — человек, идущий на свой суд, не понимая, зачем.
А я? Я нахожусь посередине, сомневаюсь, гадаю, боюсь. Роман, брат от другой матери, теперь потенциально наш главный враг. От этой мысли у меня сводит живот, такого сценария я не представлял себе даже во время наших самых диких эскапад. Это не тот Роман, которого я знаю. Но, опять же, люди меняются. А может, они просто показывают, кем были всегда.
Как только за нами закрывается входная дверь, Лана набрасывается на Романа, и буря в ее глазах вот-вот вырвется на свободу.
— Как ты мог, Роман? После всего, как ты мог предать нас?
На лице Романа — смесь гнева и неверия.
— Предать вас? Лана, я ничего не делал!
— Не лги мне! — Голос Ланы повышается, резкий, как разбитое стекло. — Твой счет, Роман. Там есть транзакция, связывающая тебя с Пересом. И Перес имел наглость сказать мне, как легко тебя подкупить. Что это, черт возьми, значит?
— Клянусь тебе, я понятия не имею ни о какой транзакции. Мой счет? Я ничего не разрешал. Лана, ты должна мне верить. — Отчаяние Романа ощутимо, в его голосе звучит разочарование.
— Как я могу тебе верить? Ты был таким отстраненным, таким чертовски молчаливым. А теперь это? Как будто я тебя больше не знаю! — Ярость Ланы нарастает, и вместе с ней начинают лететь предметы — вазы, книги, все, что попадается под руку.
Роман уворачивается, и ваза разбивается о стену, где мгновение назад была его голова.
— Лана, остановись! Это не я. Мы можем разобраться с этим.
— Разобраться?! — Лана смеется, но в ее смехе нет юмора, вместо него — горькая нотка. — Как мы разберемся с предательством, Роман? Как мы вернемся после этого?
По ее лицу начинают течь слезы, свидетельствующие о том, что ее решимость рушится.
— Я доверяла тебе, — рыдает она, ее голос срывается. — Я доверила тебе свою жизнь, наше будущее. А ты… ты просто выбросил все это.
Роман делает шаг вперед, протягивая руки, как бы оправдываясь.
— Я не предавал тебя, Лана. Я бы никогда не предал. Пожалуйста, ты должна мне верить.
Лана, ее глаза пылают гневом и болью, отвечает:
— Тогда докажи это! Докажи, что ты не лжешь мне сейчас.
— Все эти годы я служил тебе, Лана. Мне даже в голову не приходило предать тебя. Как ты вообще можешь так думать? — В голосе Романа смешались гнев и отчаяние.
— Из-за того, что сказал Перес! Из-за того, что на твой счет поступают деньги, которые ты не можешь объяснить! Потому что в последнее время ты был таким чертовски молчаливым, словно что-то скрываешь! — Голос Ланы разрывает тишину в доме, как гром.
— Я ничего не знаю об этой сделке, Лана! Клянусь тебе. Кто-то подставляет меня, это должно быть так! — Роман горячо отрицает, его растерянность неподдельна.
Лана качает головой, в ее глазах снова начинают появляться слезы.
— Как удобно, Роман. Все это происходит, а ты ничего не знаешь? Перес практически злорадствует по поводу того, как легко было тебя подкупить!
— Это чушь, и ты это знаешь! — Крик Романа эхом прокатился по комнате. — Зачем мне все бросать? Ради чего? Ради денег? Думаешь, я продам единственную семью, которая у меня есть?
Лана не отступает, ее печаль переходит в ярость.
— Я больше не знаю, чему верить!
Она не слушает. Она слишком далеко зашла, ее душевная боль переходит в ярость.
— Убирайся! Я не могу даже смотреть на тебя сейчас.
В стороне мы с Лукой обмениваемся взглядами, на нас давит вся тяжесть ситуации. Я вижу в его глазах ту же печаль, осознание того, что это может стать переломным моментом для всех нас. Наше единство, наша сила распадаются на глазах.
Я оглядываюсь на хаос, на залитое слезами лицо Ланы и отчаянные попытки Романа доказать свою невиновность. Это катастрофа, душераздирающее зрелище разрушенного доверия и отношений на грани.
Лана на грани срыва, голос как лед:
— Убирайся, Роман. И не возвращайся. — Она не ждет ответа, просто уходит к себе, оставляя после себя тишину, которая бьет сильнее, чем любые ее слова.
Роман стоит на месте, его лицо окрашено смесью гнева и неверия. Он поворачивается к нам, ища глазами:
— Теперь вы счастливы, ребята?
— Черт, Роман. Конечно, нет, — говорю я, не повышая голоса и пытаясь придать этому беспорядку хоть какой-то смысл. — Это не то, чего мы хотели.
Лука кивает, молча, но его лицо говорит все. Мы оказались в центре катастрофы, которую предвидели, но не смогли остановить.
Гнев Романа понемногу утихает, сменяясь чем-то сырым, уязвимым. Он смотрит на нас, действительно смотрит, и, клянусь, я вижу момент, когда его сердце раскалывается на две части.
