— Я-я… Д-должен… — схватился он за меч и пополз, пытаясь подняться. — Должен… Вер-нутся…

Позади него раздалось утробное довольное рычание, а затем из-за густых кустов показалась голова ящероподобной твари, чешуя которой отливала фиолетовыми прожилками. Её янтарные глаза веретено внимательно наблюдали за человеком, ожидая, пока яд завершит начатое. Именно так охотился этот вид. Отравлял, а затем ожидал, преследуя жертву. И пусть это существо ранее уничтожило в открытом бою целый отряд Охотников, против инстинктов оно не пошло, растягивая агонию человека.

С трудом и болью, опершись на ствол упавшего дерева, Вильгельм поднялся с земли и обернулся. Стоило ему увидеть чудовище, как его сердце от страха ухнуло вниз, а меч в руке задрожал, будто осиновый лист.

Понимание того, что всё это время с ним играли, пронзило разум мужчины. Ему не уйти. Не вернутся домой. Не увидеть улыбки дочерей и не обнять жену, которая провожала его в походы с тревогой на сердце.

И это понимание… Вызвало гнев. Бурю ярости на несправедливость мира, жизни и судьбы. Для мужчины было неважно, что именно они начали охоту на это существо. Такова человеческая природа — винить в своих бедах всех, когда сам стал этому причиной.

— Ну давай, шайскерль! — сплюнув вязкую слюну на землю, поднял он меч. — Нападай!!!

Тварь взревела, расценив угрозу от человека и всей тушей ринулась на него. Под лапами ящера трещали ветки, мялась листва.

У Вильгельма не было ни шанса. Потрескавшийся меч даже не ранит чешую, которую не брали артефактные крюки с цепи, рассчитанные на захват опасных существ Разломов и Эпицентров. Его крик и угроза были не более чем последней волей Охотника. Мертвеца, желающего уйти с боем.

Взмахнув мечом и собираясь нанести удар, мужчина закрыл глаза и приготовился почувствовать боль, после которой настанет смерть.

Но вот прошла секунда, а за ней вторая… А когда он приоткрыл веки, то с удивлением обнаружил вокруг себя золотистый купол. И мало этого, так спустя миг возле купола мелькнула тень, а затем раздался грохот и визг!

Вильгельм уже хотел списать всё происходящее на яд, если бы не творящийся за куполом хаос, происходящий в реальности!

Человек… Обычный полуголый и босой человек, измазанный в грязи, крови и листьях, избивал голыми руками тварь, которая положила весь их отряд. От его ударов чешуя ящера трещала, будто хрупкий лёд, оголяя мясо и кровоточа. Все попытки чудовища огрызаться не приносили плодов, незнакомец будто чувствовал их и сам был похож… на зверя. Он то дело использовал местность, припадал на четвереньки, атаковал в прыжке и резко разрывал дистанцию, словно хищник, играющий с добычей. Даже его пальцы были сжаты так, чтобы походить на когти.

Завершив бой, незнакомец будто расстроился и ещё несколько секунд смотрел на погибшего, истекающего фиолетовой кровью ящера. Он что-то пытался увидеть в бездыханной туше, но стоило Вильгельму пошевелиться, как незнакомец резко дёрнул головой и посмотрел на него.

Непроходимый ком встал в горле мужчины, а его душа ушла в пятки, стоило их взглядам встретиться. В этом человеке было ЧТО-ТО ОЧЕНЬ НЕ ТАК. И дело не в полыхающих золотым пламенем глазах, а в исходящей от него ауре. Казалось бы, что маленький клочок джунглей Эпицентра, вечно живущий и дышащий, в один миг затих. Вся живность забилась в щели, боясь показаться на глаза хищнику.

Как бы то ни было, яд брал своё и Вильгельм не устоял на ногах. Он осел на землю, а когда купол исчез, то незнакомец в одно движение оказался напротив его.

— Ты умираешь, — он не спрашивал, а утверждал. В его голосе звучало полное спокойствие и безразличие.

С трудом, но Вильгельм кивнул. Нащупав на груди желтую запачкавшуюся от грязи веревочку, он сорвал с шеи открывающийся медальон и протянул незнакомцу:

— П-прошу… передайте моей семье… Вильгельм Райх… Прошу вас…

Незнакомец наклонил голову набок, будто раздумывал о чём-то, а затем произнёс:

— Этот зверь был загнан, — махнул он рукой на тушу ящера. — Его чешуя опалена и в ней застряли куски металла. Вы использовали артефактные крюки, чтобы поймать его?

Ещё один кивок умирающего мужчины.

— Зачем? В чём честь Охотника, если не в желании сразиться со своей добычей на равных?

Странные вопросы задавал незнакомец, и если бы у Вильгельма были силы, он бы даже ухмыльнулся. Разумеется дело в деньгах. Больших деньгах, обещанных за поимку твари живой. Ни о каком азарте Охотника не может идти и речи.

Мужчина не ответил, продолжая тянуть медальон.

— Держи, — бросил незнакомец к его ногам непонятный флакон с бордовой жидкостью внутри. — Отдашь медальон сам, если выживешь.

Если бы Кровавый Герцог узнал, что Райнер так бездарно потратил одно из двух зелий Кровавых Слёз, что остались с Сибирского Эпицентра и хранились в ключе, то удавился бы от внутренней жабы.

Поведя головой, словно принюхиваясь, юноша добавил:

— Пей и уходи быстрее. Я уведу стаю.

О какой стае шла речь Вильгельм не знал, да и не хотел. Даже осознавая, что в флаконе может быть отрава, он выпил содержимое. Его организм и так подвергся яду, так смысл в сомнениях?

С удивлением он смотрел на то, как нога и раны заживают, а тело стремительно приходит в норму.

Юноша кивнул и хотел было уже уйти, как мужчина спросил:

— Зачем?

Вопрос не подразумевал конкретики, но в ней не было нужды.

— Потому что тебе есть к кому возвращаться, и ты не готов отдать всё ради Охоты. Твоя суть свернула с этого пути, — кивнул незнакомец на медальон в руке Вильгельма. — А для меня, — затих голос юноши, чтобы в следующий миг прозвучать раскатом грома, отдавшимся эхом в душе мужчины: — Жизнь — это вечная Охота.

Незнакомец исчез, будто растворился в ветре, не оставив даже следов. Лишь пустой сосуд из-под зелья, что был в руке Вильгельма, подтверждал — всё произошедшее не сон.

— Жизнь — это вечная Охота… — слово в слово повторил он, облегченно улыбнулся и побежал в направлении границы.

Кто бы ни был тот юноша, он только что дал ему второй шанс. И когда Вильгельм вернётся, то расскажет своим дочерям историю, как их отца спас незнакомец, что был похож на зверя с человеческой душой.

Треск брёвен в костре слабым эхом звучал в небольшой пещере, смешиваясь с шкворчащим соком готовящегося мяса, запах которого приятно щекотал моё обоняние.

Я сидел на входе в пещеру в позе медитации, соскребая с себя куски грязь, листву и засохшую кровь.

Охота выдалась на славу. Стоило мне немного углубиться в Эпицентр, как стали попадаться достойные битвы экземпляры. Их смерть не принесла мне силы, но желеек много не бывает. В Разломы только не попал, решив для начала полностью погрузиться в себя и Охоту. Пусть мои инстинкты — притуплённые из-за сидения на заднице в городах — пробудились, но это всё не то. В Джунглях Карнака я сам стал зверем, рвущимся до добычи и чудовищ, от которых у обычных людей кровь стыла в жилах. Чтобы выжать максимум из своей прокачки в этом Эпицентре — перед встречей с Гордыней и Маркусом — мне нужно вернуть себя прежнего. Сбросить кокон подобно гусенице.

Встреча с неизвестным мне Охотником — австрийцем, судя по имени и фамилии — только подтвердила это. Саламандра, которая его чуть не прикончила, оказалась интересным для меня соперником. Да, победа далась просто, но я всё чаще замечал во время боя, что слишком торможу. Тело не поспевает за разумом, а тот за душой. Я мог быть быстрее. Мог быть точнее. Мог быть смертоноснее.

Вильгельму Райху, как он назвался, повезло. По его душу шла не только саламандра, но и стая тех тварей, которых я повстречал с командой Тихомирова. Он бы подох в любом случае, но я помог ему. Зачем? Трудно сказать. Это не было порывом альтруизма, а скорее моей собственной прихотью. Охотник, вышедший на охоту, должен понимать, что в любой момент сам может стать добычей. Я изменил порядок вещей, вмешавшись в охоту. Правильно ли это? Возможно — нет, но мне плевать. Я хотел сражения. Хотел боя. И рана Вильгельма предоставила мне это, хоть мужчина и не подозревал. Теперь мы квиты.