Мы сражались долго, проливая литры своей и чужой крови, извергая пламя и ломая друг другу кости. Анугиразус делал ставку на стремительность и силу, я делал ставку на силу и стремительность. Звучит странно? А по-другому драконы сражаться и не умеют.

Каждый удар отдавался по огромной арене эхом. Мы уже давно сровняли деревушку с землёй своим дыханием и грузными телами, падающими на дома. Публика рукоплескала, когда один из нас наносил другому травму, например, ломал какую-то кость. У меня уже была сломана ключица, раздроблено левое запястье, в железной ноге теперь зияла дыра, пробитая лапой Анугиразуса, а часть рёбер уже давила своими разломанными кусками на мои лёгкие.

Анугиразус тоже сильно пострадал. Я ему сломал правую руку, раздробил левую ступню, изорвал шею и выдрал два правых глаза.

Анугирская кровь постепенно возвращала себе лидирующую позицию. Она толкала меня в драку, заставляла принимать необдуманные решения, принимать удар за ударом, убеждая меня, что так будет лучше.

Несмотря на это, мы оба всё ещё сражались, пусть и с меньшим остервенением. Анугиразус, похоже, и правда уравнял наши шансы, он мог легко раздавить меня своей энергией, обратив против меня саму арену и раздавив мне сердце, но, похоже, всё же решил следовать плану Пенутрия. Драконы и правда невероятно выносливые существа. Было больно, но боль легко переводилась в творящую или кинетическую энергию, иногда мы, останавливая поодаль друг от друга, начинали борьбу разумов: «щупальца» сплетались и пытались передавить друг друга, обжечь сознание. Анугиразус пытался пугать меня галлюцинациями, но я оказался стоек к его трюкам.

Но вечно так продолжаться не могло, у каждого есть свой предел. Земля уже стала бордовой, когда постепенно я начал слабеть. Постепенно всё больше ран стали появляться на моём теле, всё сильнее размывалась картинка перед глазами.

«Раздави его… – шептал Абдоцерий. – Уничтожь его…»

Анугирская кровь вновь подала свой голос. Каждая минута давалась мне всё тяжелее, тот запал, что я получил недавно, начинал истощаться, взгляды на Свету-драконицу перестали вдохновлять меня, а благородная ярость начинала принимать обличие безудержной и слепой. Русанарская кровь медленно, но верно уставала.

«Раздави его… Уничтожь его…»

Анугирская кровь, ведомая желанием выжить продолжала давить на мозг. Я совершил очередной выпад, Анугиразус уклонился, и я свалился на землю в изнеможении. Разум гудел, сердце прыгало от перенапряжения, мышцы застыли в тетанусе. Дышать стало слишком тяжело. Лишь глаза в тот миг слушались меня, я видел, как Анугиразус медленно подходит ко мне. Весь в крови, изорванный, хромающий, но до сих пор бодрый. Вокруг него витала энергия, огромное её количество. Откуда у него её столько?

– Вот и всё, Виталий Чудов, – прохрипел Анугиразус. – Твоё поражение очевидно всем и каждому, присутствующему на Жаркаде...

«Раздави его… Уничтожь его…»

Я хотел сражаться, но не мог встать. Моё тело постепенно умирало, лишь разум был способен принимать хоть какие-то мысленные решения. Мускулы одеревенели, сердце замедляло темп, раны истекали кровью уже не так интенсивно, ибо становилось её всё меньше и меньше.

«Раздави его… Уничтожь его…»

– Теперь ты навеки станешь моим рабом, – продолжал хрипеть Анугиразус. – Будешь исполнять мою волю…

«Раздави его… Уничтожь его…»

Тело моё умирало, но разум жил. Более того, он всё сильнее и сильнее разгорался в адской злобе к этому самодовольному дракону-карателю. Хотелось встать, раздавить его голову, уничтожить его разум…

«Раздави его…»

Мысль пришла ко мне неожиданно, словно её подсунул кто-то другой. В мгновение ока я украл витающую вокруг Анугиразуса энергию, вскочил и молниеносным движением ухватил его длинную шею. Дракон-каратель не успел уклониться. Или не захотел уклоняться.

«Уничтожь его…»

Ещё мгновение, и челюсть, многократно усиленная чистой кинетической энергией, раскусила шею. Голова Анугиразуса пала на землю, тело медленно осело. Я осел вместе с ним. Мой разум постепенно слабел, его брал под свой контроль Абдоцерий.

Я осознал тогда, зачем он бросал меня в пучину битвы. Он питался каждой эмоцией, каждым моим движением, каждой мыслью. Его не мог остановить ни я, ни Витарис, эта сущность оказалась гораздо более сильной, чем казалось на первый взгляд. И теперь он хотел вытеснить меня из моей собственной головы.

Краем глаза я успел заметить, что отделённая голова Анугиразуса, казавшаяся уже мёртвой, вдруг устремила на меня взгляд уцелевших глаз. Из его чуть приоткрытого рта тихо прозвучало:

– Прекрасная битва. Прощай.

В тот миг я мог умереть навсегда, распылённый Абдоцерием на бесконечное число частей. Он разрушал меня, пытался стереть мои воспоминания. Получись у него, Абдоцерий излечился бы всё ещё витающей вокруг тела Анугиразуса, встал и прямо на глазах местной публики родился бы очередной анугир. Не чистокровный, но преданный их делу.

Но Человек не мог дать волю резвиться этой поганой сущности. План анугиров был безупречен, но он забыл учесть одну маленькую деталь – русские не сдаются.

Я знал, что не смогу выжить. Но мне нельзя было дать себя уничтожить. Нельзя было дать родиться новому дракону-карателю. Я собрал все свои оставшиеся силы и рассыпал своё тело на миллиард частей. Не для того, чтобы собраться заново, а наоборот, чтобы никто не смог меня собрать. Что-то подхватило меня и унесло в пятый мир-измерение. Кровь анугиров и русанаров потеряла свою власть, Абдоцерий и Витарис погибли, превратившись в первоначальную энергию. А я принял свою первую настоящую смерть.

Я и не подозревал, что умирать – это так странно. Пятый мир-измерение – штука удивительная. Здесь одновременно темно, одновременно и светло. Одновременно пусто, одновременно и до жути тесно. Одновременно холодно, одновременно и жарко. Причина тому объяснима – расплывшийся после смерти разум не воспринимает окружающий мир так, как нужно. Нет порядка в разуме – нет порядка ни в чём. Даже в мыслях. Однако разум существовал и функционировал, пусть и на грани абсолютной смерти.

Сергей Казимирович говорил, что в пятом мире-измерении можно много о чём подумать. Однако первое, с чем я столкнулся, было вовсе не раздолье для умственной активности, а самый настоящий распад личности. В перерывах между раздумьями мне приходилось спрашивать себя: «Кто я такой?». Я легко отвечал: «Я Виталий Александрович Чудов, гражданин РФПК и Посвящённый Евгения. Во всяком случае, бывший». В подавляющем большинстве случаев я отвечал на вопрос верно и продолжал висеть в пространстве, не ощущая собственного тела. Однако изредка мой разум сбоил и выдавал до жути странные ответы.

– Кто я? – спросил я себя однажды, почувствовав некоторые возмущения со стороны разума.

– Я славный полководец Александр Васильевич Суворов, – ни капли не смутившись тогда, ответил я сам себе. – Я смелый и волевой человек, что не проиграл ни одной битвы, и…

– Так, стоп! – остановил я себя тогда. – В каком смысле Суворов? Нет, нет, нет, никакой я не Суворов. Кто же я?

Лишь затем мой разум ответил мне правильно. Не на шутку испугавшись, я стал тщательнее следить за собой, не допуская даже малейшего отступления от хрестоматийного ответа.

Для раздумий разного рода место находилось всё же легко. Я прогонял сотни сценариев своей победы без самоубийства в конце, сотни сценариев поражения и даже несколько сценариев ничьей. Но был ли в этих раздумьях смысл? Отнюдь.

Я думал о Свете. Думал о том, что она будет делать без меня. Думал о том, что она почувствует, когда узнает о моей смерти. Она, наверное, уже узнала от своей второй личности – Светы-драконицы.

Её наверняка выселят из моей квартиры, ибо она принадлежала мне по праву службы в вооружённых силах, а передать её по наследству я Свете не мог, ведь я с ней не заключал официального брака. Да и завещания никакого я не писал. Думал ведь, что в живых останусь, а тут вон оно как получилось.