Телевизор по доброй современной традиции во время обеда не включали – зачем отвлекаться от пищи и светской беседы? А поговорить было о чём.

– Вам понравилась поездка? – спросил Слава.

– Понравилась, конечно, – ответила Света-драконица. – Только потряхивало иногда неприятно.

– Это да, тут пока ничего не поделать, ведь корабли раньше для роботов предназначались, им всегда без разницы, – сказал Слава. – Жаль, что у нас больше нет особенных мест для посещения, кроме Крутого Ущелья.

– Ничего страшного, – сказал я, – мы найдем, как себя развлечь. Хотя бы и в гости к вам ходить можно, верно?

– Разумеется, – Зина улыбнулась. – Будем музыку слушать, кино смотреть. Столько ведь фильмов хороших есть.

– Например? – спросил Сергей Казимирович.

– Хм, вот, например, «Чудный вечер», он про любовь, – ответила Зина. – Или «Берёзка», про то же.

– Да что ж нам, лишь про любовь смотреть? – спросил Сергей Казимирович и усмехнулся. – Может, приключенческие фильмы какие есть? Или военные?

– Знаю я один военный и приключенческий одновременно, – сказал Слава. – «Домой из пустыни» называется. Угадаете, про кого он?

– Про вас, я так понимаю, – ответил Сергей Казимирович. – Ты, Владислав Трофимович, как раз возвращался из пустыни. Это я точно помню.

Слава кивнул и улыбнулся.

– А что, хорошая идея, – сказала Света-драконица. – Можем посмотреть.

– Можем, – сказал Слава. – Фильм хороший, точный. В художественном плане, разумеется. А ещё есть «Карманник», он юмористический, про воришку. А ещё «Рубль» есть, про Валентина Рублёва. Помните такого искателя приключений, который нервы портил губернаторам в малых государствах? «Копейками» их называл смешливо. Забавный мужик, что в фильме, что в жизни.

– Мне не нравится этот фильм, – сказала Зина. – Жестковат он. И дурашлив одновременно.

– В каком месте? – спросил Слава, удивившись. – Ты про ту сцену, где он убивает Джонни Ферра? Кто ж виноват, что так в действительности было?

– А что там было? – спросил Сергей Казимирович. – Я не смотрел, не знаю.

– Можно я? – спросил я у Славы, хотевшего объяснить самостоятельно. Он кивнул. – Джонни Ферр – главный злодей фильма, а в действительности его прототипом послужил Джон Бишоп – губернатор города Смолфайр и жестокий рабовладелец. Валентин Рублёв убил его, отдав собственным рабам, которые его разорвали на части. Не знаю, что в той сцене ты, Зина, такого увидела, но там даже капли крови не показали.

– Фантазия у меня слишком хорошая, – ответила Зина и положила голову на руку, опёртую о стол. – Да и много подобных казней я на Гросстерне видела, пока ждала Посвящённого. Там народ дремучий живёт, у них судебная система совсем дурная.

– Расклеилась ты, Зина, совсем за десятилетия спокойной жизни, – вздохнул Слава. – Забыла, наверное, уже, как спасла меня от тыловых охотников? Там ты ничем не ограничивалась.

– Не напоминай, – отмахнулась Зина и состроила недовольную гримасу. – Хорошо, что в фильме этого не показали.

– Видите, что жизнь мирная с людьми делает? – спросил Слава у нас. – Война – это, конечно, не дай Бог, но встряска всё равно нужна, а то совсем можно хлюпким стать.

– Не вредничай, Владислав Трофимович, – сказал Сергей Казимирович и улыбнулся. – Женщины – существа-то, конечно, нежные и иногда чудные, но без них жизнь совсем скучна станет. Я, вот, без жены уже миллионы лет живу. И что, думаешь, весело мне живётся? Скучаю я очень по женской вредности и излишней эмоциональности, даже ссорам. Отнюдь не потому, что я самобичеванием люблю заниматься, а потому, что баланса я в своей жизни больше не чувствую. Я хорошим солдатом был, а Лена – певицей в театре. Я – ремесленник военного дела, она – делец искусств. Я – спокойный, как удав, она – эмоциональная, как настоящий актёр. Чувствуете разницу? И вот эта разница нас дополняла. А теперь нет этой разницы. Когда я пришёл с войны, на которой для меня жизни не было, Лена мне подарила эту жизнь заново. Вы, как энерговеды, отлично знаете, что эмоция – отличный способ передать энергию, сотворить что-то. Вот и она, не ведая того, вселила в мою каменную душу тот заветный огонёк женской чувственности, не угасающий до сих пор. Ты, Владислав Трофимович, кажется, говорил Виталию, чтобы он берёг свою Свету. Потрудись и ты поберечь свою Зину. Вселенная широка и бесконечна, но второй такой ты не найдёшь.

Слава выслушал Сергея Казимировича и покивал, устремив застенчивый взгляд в стол.

– Верно вы всё говорите, Сергей Казимирович, – сказал он. – Просто, понимаете ли, скучаю я по тем лихим временам. Вечная жизнь в третьем мире-измерении даровала мне вечную молодость, моя кровь до сих пор кипит, желает свершений, а что я могу сделать тут, на планете, где даже хищников нет? Я скучаю по тем неделям, когда я с Зиной вместе выбирался из вражеского тыла. Там не было показной удали, не было полчищ врагов, которых мы одной левой побеждали, зато была тяжёлая дорога, в которой крепла взаимовыручка, рождалась настоящая боевая любовь, проверенная испытаниями. Я смотрю наши фотографии, и во мне рождается печаль, смотрю «Домой из пустыни» и не чувствую ничего, кроме пустоты от давно ушедших дней. Ностальгия – приятное чувство, но не для энерговеда, вроде меня, ибо энергия, оказывается, отлично хранит воспоминания.

Слава постучал по столу пальцами, о чём-то раздумывая, а затем продолжил:

– Вы сказали, что на войне для вас жизни не было, Сергей Казимирович. Я читал воспоминания нескольких ветеранов Третьей мировой, там говорилось о некоторой неопределённости, ибо политическая ситуация тогда заставляла выкручиваться военно-политическое руководство как только можно, ибо враг имел огромное влияние на всей планете. Тем более, прошло много времени между мировыми войнами, многие выросли в неге и тепле, не зная о войне ничего. В такой ситуации, наверное, и правда тяжело сражаться. Однако в моё время такого уже не было, для каждого из нас война стала обыденностью, простым трудом, подобно труду следящего за роботами у станка рабочего или конструктора боевых кораблей. Война для меня – не развлечение, но и не страшный кошмар, от которого каменеет душа, это лишь тяжелая и благодарная работа для сильных духом. Я как был ефрейтором, так и остался им, хотя всегда хотел стать командиром. Не повоевал я, считайте, на своём веку. И меня это до сих пор злит, ибо, попав под влияние Владимира, я оказался оторван от России. Она воюет и побеждает без меня. Нет в Красной Крепости армейского уклада, нет радующего глаз поднимающегося каждое утро родного стяга, не ласкает слух гимн, нет того патриотического напряжения в душе каждого здесь присутствующего. Каждый здесь – лишь работник театра имени Пенутрия, участвующий в бесконечной постановке с простым в целом, но запутанным в частностях сюжетом. Мало кому тут есть дело до России, стране, что подарила мне счастливую жизнь, ибо нет здесь родившихся в ней, выросших в её величественных городах, учивших русский язык, познававших обширную культуру, сражавшихся за её жизнь на многочисленных ратных полях. Лишь одна мне напоминает тут о Родине – моя Зина.

Слава обнял сидящую рядом Зинаиду и грустно улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.

– Лишь она одна вкусила настоящей русской жизни – жизни, полной трудностей, но всегда вознаграждающей тебя за труд. Лишь она одна знает всё, что знаю я, чувствует то же, что и я, – Слава осторожно коснулся щеки Зинаиды. – Глупец я, что позволил себе слишком привыкнуть к этому благу. Прости меня, Зина, за всё, что я наговорил тебе.

– Я прощаю тебя, – мягко ответила Зинаида и поцеловала мужа. – Не беспокойся, я никогда не обижалась на тебя, я всё понимаю. Быть может, когда-то наступят времена, когда твои тревоги уйдут.

«Сентиментально очень это всё, - сказал Сергей Казимирович мысленно, – но очень приятно видеть, как супруги мирятся, доказывая друг другу свою любовь».

«Странно, что Слава не упомянул Владириса, – сказал я. – Неужели ему, брату Славы, всё равно на Россию?»