Интересно было наблюдать, когда вначале Невского проспекта выхаживают Преображенцы, в то время как в конце улицы с фонарями, навстречу гвардейцам, строевым шагом идут гатчинцы. На середине проспекта они встречаются, но даже не смотрят друг на друга.

Кроме как смотреть в окна, я более ничего не придумал. Выходить на улицу посчитал неуместным, или даже глупым. Что я могу там узнать? Все петербуржские слухи и сплетни с самого утра для меня узнала Агафья. И это ей ничего не стоило, так как все говорили о том, что происходит. Правда даже в доме Куракина имели ход три версии. Как утверждали носители каждой из них: «Верьте люди! Истину говорю, так и было».

Все шло почти по плану, за тем исключением, что и Платон жив и Екатерина, но тут, как говориться, есть нюансы. И я даже не расстроен, что Платошка выжил, хотя, уверен, что выстрел для него будет не без последствий. Фаворит после смены власти превращается в кудрявого рыжего позера, которого не грех и пнуть ногой.

Алексей Борисович должен, обязан, стать рядом с Павлом Петровичем, ну и я там, рядышком с Куракиным, но не так, чтобы сильно далеко от трона.

К обеду прибыл форейтор [человек, сидящий верхом на передней лошади, либо младших кучер] Куракина. Князь стребовал свой парадный мундир, а также траурное платье. И все это нужно было привести в Зимний дворец. Причем было сказано, что охрана пропустит, нужно лишь сказать, что к князю Куракину.

— Данила, обо мне его светлость ничего не говорил? — спросил я у форейтора.

— Как же ж не говорил, сказывал князь, — ответил Данила, чинно попивая чай.

Он чего-то почувствовал себя сильно важным, загордился тем, что побывал в императорском дворце, когда ехал следом за князем. И тут я, не дворянин…

— Ты, остолоп, видать, забылся? Коли спрашиваю, отвечать должен! Али князю рассказать, что ты замест того, кабы его волю выполнить, дорогой княжий чай попиваешь! — вызверился я, пробуждая инстинкты у слуги.

Так-то я тоже пока не дворянин, но ведь ученый человек, свободный, поповский сын. А еще все-таки меня в доме князя воспринимали, как человека высокого статуса. Такого, чтобы тот же форейтор Данила обедал с князем, невозможно представить. А я зачастую именно с Алексеем Борисовичем и принимаю пищу, да князь советуется со мной, а такие вещи слуги всегда просекают на раз.

— Простите, ваше благородие. Устал, стало быть, я, ночь не спал. Все куда-то спешили, — повинился кучер. — Его светлость сказывал, что, коли вы согласные быть в сторонке, да помогать его светлости одеваться, да чего подать и это не буде уроном чести, то да, приехати, значит, можете. Тама только одного слугу и дозволено. Думал, я помочь князю. Но, как на духу передал все.

Ничего, можно побыть и за слугу. Нахождение в эпицентре глобальных событий стоит чуточки холопства. А-то и гляди на глаза Павлу попадусь или еще как судьба вывернет. Если Куракину разрешено каким-то регламентом позвать одного слугу, то пусть это буду я.

В любом случае, планы понемногу реализуются. Первые маленькие шаги сделаны, впереди дворянство, слава, успех и возможности.

* * *

Зимний дворец

15 декабря 1795 года. Вечер

Охраны никакой. Нет, у Зимнего дворца даже много гвардейцев и гатчинцев, но пропускная система не работает от слова «совсем». Стоило мне с младшим кучером подъехать к воротам, лишь сказать, что мы к Куракину, как нас без досмотра пропустили. Вот, где рай для террористов. Впрочем, то, что стало заметно сразу за воротами, было еще более печально. И речь здесь не о том, что было траурное состояние, а о порядке, который должен присутствовать на любом массовом мероприятии. Толпы снующих туда-сюда дам, кавалеров, благо не видел пьющих из горла гусар и игры на гитаре. И, ведь, не пугает никого мороз, хотя все в шубах и меховых шапках.

Почему так много людей в парке и у парадной, мне было не понятно до тех пор, пока я не вошел во внутрь дворца. Хотелось бы поставить акцент на том, что меня, неизвестно кого пустили во дворец, опять же, стоило только стоять, что мы приехали с платьями для князя Куракина. Правда, с центрального входа не разрешили зайти, но со служебного — без проблем. Вот здесь обнаружился дежурный офицер, который, приказав Даниле остаться снаружи, соблаговолил провести меня в нужное место, и я, навьюченный вешалками с одеждой, побрел за подпоручиком.

На втором этаже Зимнего дворца меня передали уже другому офицеру, и тот указал уже комнаты, выделенные для сопровождавших Павла Петровича людей. Так что не все настолько сильно плохо, и какая-то организация в этом хаосе присутствует.

Положив вещи, я попытался пройти к тронному залу или к покоям императрицы, рассчитывая на все ту же халатность охраны, однако, меня далеко не пропустили. Так что расчет на то, чтобы увидеть своими глазами происходящее и после в мемуарах описать, не получится.

* * *

Мы ехали до Зимнего дольше, чем могли бы в любое до того время. Дважды, на мостах, карета досматривалась, несмотря на то, что Данила показывал разрешительную бумагу с печатью. Но, вот что интересно — печать была Павла Петровича. Однако, на мостах, как и на проспектах, были сводные патрули из гатчинцев и всех остальных, но гатчинцев было больше.

Когда-то читал, что современники описывали события прихода к власти Павла Петровича, как Петербург превратился в город, будто оккупированный пруссаками. Сейчас об это не напишут, так как, пусть гатчинцев в прусской форме и было много, но мелькали и иные мундиры. Как же хорошо, что русские не стали стрелять в русских, даже когда одни были в чуждых русскому глазу мундирах.

Долго ли коротко, но мы оказались у пункта назначения.

Охраны никакой. Нет, у Зимнего дворца даже много гвардейцев и гатчинцев, но пропускная система не работает от слова «совсем». Стоило мне с младшим кучером подъехать к воротам, лишь сказать, что мы к Куракину, как нас без досмотра пропустили. И пусть стража была предупреждена, но проверить нужно было бы. Или они надеялись, что две проверки на мостах достаточно, чтобы считать нас безопасными.

Вот, где рай для террористов. Впрочем, то, что стало заметно сразу за воротами, было еще более печально. И речь здесь не о том, что было траурное состояние, а о порядке, который должен присутствовать на любом массовом мероприятии. Толпы снующих туда-сюда дам, кавалеров, благо не видел пьющих из горла гусар и не слышал игры на гитаре. И, ведь, не пугает никого мороз, многие на улицах, у парадной, хотя все в шубах и меховых шапках.

Почему так много людей в парке и у парадной, мне было не понятно до тех пор, пока я не вошел во внутрь дворца. Хотелось бы поставить акцент на том, что меня, неизвестно кого пустили во дворец, опять же, стоило только сказать, что мы приехали с платьями для князя Куракина. Правда, с центрального входа не разрешили зайти, но со служебного — без проблем. Вот здесь обнаружился дежурный офицер, который, приказав Даниле остаться снаружи, соблаговолил провести меня в нужное место, и я, навьюченный вешалками с одеждой, побрел за подпоручиком.

На втором этаже Зимнего дворца меня передали уже другому офицеру, и тот указал комнаты, выделенные для сопровождавших Павла Петровича людей. Так что не все настолько сильно плохо, и какая-то организация в этом хаосе присутствует. Интересно, но при звучании имя Павла Петровича не произносились никакие титулы. Видимо, сама охрана дворца до конца не понимала, что происходит. Может тут дело в присяге или в чем, но разбираться недосуг.

Положив вещи, я попытался пройти к тронному залу или к покоям императрицы, рассчитывая на все ту же халатность охраны, однако, меня далеко не пропустили. Так что расчет на то, чтобы увидеть своими глазами происходящее и после в мемуарах описать, не оправдался.

Лишь после, когда князь быстро пришел переодеться я узнал о происходящем.

— Все, как нельзя, к лучшему, — сказал князь, но спохватился, быстро перекрестился. — Прости меня, грешного!