— Так дело не пойдет. Ты, Осип, изготовь формы для заливки свечей. И пока этого хватит. Две-три тысячи свечей сделать — уже деньги неплохие. Считали эти прибыли в своих реляциях? — обращался я ко всем присутствующим.

Считали, но приблизительно. А насчет того, чтобы пробовать эксперименты с нефтью, изготавливать парафин или идти по проторенному пути, начиная с производства стеарина, я уже думал. В моем стратегическом плане общение с химиками должно состояться уже этой зимой, после Нового года.

Есть один русский ученый, которого можно было бы назвать, с некоторой оговоркой, великим, Яков Дмитриевич Захаров. Про него пока ничего не узнавал, кроме того, что нашел в списках сотрудников Петербургской академии наук. Сейчас вот размышляю над тем, а не сделать ли мне Захарова из просто выдающегося химика, величайшим? Натрий с ним откроем, вот и парафин. Без Авагадро откроем закон этого итальянского химика. Правда, в последнем нужно чуточку поспешить и не растягивать на десятилетия.

— Что с картошкой? — спросил я.

— Здесь все по-разному. Те сорта, что брали в Одессе, дали неплохой урожай. Что взяли в Киеве — дрянной. Но есть отдельные клубни, которые на треть корзины дают плодов, — отвечал Тарасов.

Здесь все более или менее понятно. Ту, что дала плохой урожай, больше высаживать не следует. Жаль, но думать о коммерческом производстве крахмала слишком рано. Будем надеяться, что в следующем году наладим и это направление.

С кукурузой не совсем ясно, куда двигаться дальше. Большинство сортов оказались вполне высокими растениями и даже очень подходящими для производства силоса. А вот зерна мало. Иные низкие, но один полный початок и два неразвитых дают. Я рассчитывал, что урожайность кукурузы будет не ниже пятнадцати центнеров с гектара. По факту же вышло — девять. Хотя эти цифры еще приблизительные, так как кукурузу еще не собрали.

— Зерна принесли мне? — спросил я у Тарасова.

— Завтра нарочного пришлю, принесет, — ответил управляющий.

Может, я и фантаст, и увлекся прожектерством? Однако, почему бы не сделать такое лакомство, как попкорн? В моем разумении достаточно подогреть зерно — и получится то самое лакомство. Можно посолить, а можно и «искупать» в карамели. Последний вариант будет зашкаливать в цене из-за отсутствия доступного сахара. В современной России нет арахиса или семечек, причем, и подсолнечника, и тыквы. Так что попкорн мог бы очень быстро завоевать популярность, и в народе, и даже в высшем обществе.

Сахар…

— Свекла, бурак сладкий есть? — спросил я.

— Знать бы еще какой сладкий, а какой нет, — отвечал от чего-то Карп.

— Да пусть и на вкус выбрать самый сладкий и от него брать семена, — сказал я.

Нынче на сахаре огромные деньги делает Англия, чуть меньшие Испания. В основном, сахар приходит из Центральной Америки, меньше из Индии и Египта. Стоимость его немалая. Но сколько будет строить сахар, если он даже удастся, выделанный по неотработанной технологии из свеклы? В той истории только Континентальная блокада Англии способствовала бурному росту производства свекличного сахара. При этом понадобился «волшебный пендель» лично от Наполеона.

Подумаем еще. Для начала нужно, чтобы свекла была более-менее сахарная. Нынешняя мало пригодна. Но все равно буду на следующий год пробовать работать по сахару. Это золотое дно, если отработать технологию. И сахар это не только лакомство, это еще и спирты.

Далее разговор зашел о скотине. Жаль, но существенного прироста не было, хотя брюхатыми заделали всех коров и свиней, которые только для этого подходили. Жаль, что животные не могут быстро размножаться. Ну а покупать скот — это существенные затраты.

— Ладно, поговорили чуть. Завтра поедем все смотреть на местах. Так что можно и выпить. Только приглашу одного француза, — сказал я и пошел позвать Агафью, мою, ну или Куракина, единственную слугу.

— Вашбродь. Это… там девица была, так такая смачная, аж жуть! Кто такая? То жонка хфранцуза? — спросил Северин.

— Вахмистр, ты чего этого кобеля никак не женишь? — обратился я к Карпу, но, не дожидаясь ответа, вышел.

*……………*………….*

Петербург

14 октября 1795 года.

Екатерина Алексеевна пребывала в отличном расположении духа. Ничего не болело, третий раздел Речи Посполитой, почитай, состоялся, Станислав Понятовский сидит в Петербурге и заливает слезами дорогой персидский ковер, а документы все готовы. А неча было подымать восстание! Хотя, нет. Участь Польши была предрешена, а восстание Костюшко — это лишь ускоритель для исчезновения польского государства.

А еще императрице нравилось, что она дала по носу Пруссии. Те заключили сепаратный мир с Францией, ну а Россия показала, что так делать нельзя, иначе тебя будут просто игнорировать в европейской политике.

Все молчали, никто не возмутился вероломством, коварством русских. Англичанам было понятно, что без России Англии придется, по факту, один на один сражаться Францией. И в этом противостоянии островитяне явно не в лучшем положении.

Великобритания никогда не стремилась сражаться на суше, напротив, всячески избегала таких ситуаций. В самой же Англии и существенной армии не имелось. Если бы островитяне содержали такие сухопутные силы, как та же Россия, давно уже по миру пошла. Так что воевать в континентальной Европе англичане предпочитали чужими руками.

Осуждать за это? Поворчать можно, но такое положение дел устраивало и саму Англию и те страны, которые за нее воевали. Если бритты платят за войну, так отчего бы не повоевать? Так думали и в Петербурге, когда принималось решение о вступлении в антифранцузскую коалицию. А еще выгода в том, что, хоть, Россия забери нынче же у турки проливы, так англичане и слова не скажут, так как без Российской империи ни одна коалиция не будет действенной. Жаль, что турки сами не отдают Босфор с Дарданеллами, и с ними воевать еще нужно.

Франция была вполне самодостаточной страной. Большинство товаров, более всего нужных для французского государства, тут же и производили. Франции не нужен русский лес, как и пенька, в производстве которой французские буржуа конкурировали с русской державой. Да и от Англии не так, чтобы много нужно было французам, за редким исключением. И это исключение почти полностью нивелируется мощным потоком контрабанды в северные французские регионы, или через французскую же Бельгию.

Англии же жизненно важно торговать, как и приструнить Францию. Без России этого не сделать. И пусть пока такого понятия, как «Континентальная блокада» и нет, но по факту Франция и Англия уже вели торговые войны.

Но не только внешняя политика веселила императрицу. Более всего, ее интерес был прикован к фавориту. Платон Зубов был в большой степени ревнивец, ну или патологически боялся перестать быть тем, кем сейчас являлся. Екатерине, как женщине, нравилось, когда Платошка ревновал ее к своему брату Валериану Зубову. Валериан признавался более красивым мужчиной, а до того, как потерял ногу в Польше, этого Зубова считали вообще самым красивым среди всех мужчин при дворе. Но государыня лишь подразнила Платошку, отыгрывая флирт с Валерианом.

И не только флирт, но и искреннюю заботу. Когда Валериан получил ранение, то его, зная, что государыня, случить что, разгневается, оперировали в первую очередь, пока рядом, истекая кровью, умирал другой человек.

А сегодня, вернувшийся с переговоров о свадьбе Александры Павловны, Платон Александрович услышал фамилию «Сперанский» и что государыня в шутку говорила, что такой ушлый пиит может высоко взлететь. Басня про лебедя, рака и щуку, моментально разошлась по всему Петербургу, как только она была зачитана самой Екатериной Великой.

— Душа моя, Екатерина Алексеевна, да чего ты этого незнакомца все поминаешь? Что он сделал такого? — спрашивал Платон у государыни.

На самом же деле, Платон уже был накачан одним из людей, чьими радениями Зубов оказался в постели императрицы. Николай Иванович Салтыков имел разговор с Платоном Александровичем.