— Вы были в море? — задал неожиданно вопрос князь.

— Нет, ваша светлость, — отвечал я, стоически выдерживая осмотр.

— Странно, такие образы использовали, незнакомые, но весьма поэтические, — задумчиво говорил Куракин, он резко остановился и воскликнул. — Ну, это никуда не годится! Мой секретарь должен выглядеть идеально. Что это за платье? Не комильфо!

— Простите, ваша светлость, но вы меня фраппируете, — сказал я, используя ранее мне незнакомое слово.

— Я? Тебя, Миша? Это ты меня удивляешь и шокируешь, — сказал Куракин, а я понял, что слово «фраппируете» использовал не правильно.

Я же хотел сказать, что поведение князя вызывающее… Впрочем, чихать мне на все. Согласится ли пригласить к себе в секретари, или нет, все равно освоюсь во времени и сделаю себе имя. Талант пробьется везде, а я талантлив. Без ложной скромности. Если нужно, то для достижения цели, я использую таланты других людей. Хорошо, что на память никогда не жаловался, оттого, и стихи, и школьную программу, как и не только школьную, помню. Ну, а что не прямо сейчас могу выложить, то обязательно вспомню после.

— Сегодня же придет мой портной и противьтесь быть обряженном в достойное платье, — князя больше задевала моя одежда, но он так и не сказал главного.

Из того, что мне предлагают сменить гардероб, понятно, что я принят, да это уже и прозвучало. Но вопросов только прибавилось: сколько платить будут, как сопряжать работу в семинарии и у Куракина, тем более, что без разрешения митрополита, я никуда. Такие правила. Ну, и хотелось тогда понять, где я буду жить и когда, наконец, тут покормят?

— Вы хотите предложить мне работу? — задал я насущный вопрос.

— А это, разве, не понятно? — удивился Куракин.

— Безусловно, ваша светлость. Но каковы условия моего приема на работу, и как договориться с митрополитом? — сказал я, прикрывая свое нетерпение церковным иерархом.

— С митрополитом Гавриилом договорюсь. В конце концов, это он посоветовал мне тебя, Миша. Оклад будет четыреста рублей. Жить будешь у меня, еще учить станешь сына и племянника, — озвучил условия Куракин [такие же условия Сперанский получил в РИ].

— Благодарю, ваша светлость! — искренне сказал я.

Четыреста рублей — это… А не знаю я, насколько это много. Я не так, чтобы сильно интересуюсь ценами, только если поверхностно, и то в отношении одежды. Кормят в семинарии, теперь и у князя столоваться стану, а на большее и не трачу деньги. Нет, вспомнил, что несколько раз ходил в театр, покупая самый дешевый билет за двадцать пять копеек. На книги мог тратится, но это уже за счет семинарии.

Так что я вообще хотел бы оставить преподавательскую стезю и искать возможность заработать денег. Я не бессребреник, деньги люблю. Не казнокрад, не сибарит, однако, и не аскет. Мне деньги не для роскоши нужны, хотя и глупо отказываться от комфорта, если он возможен, а для того, чтобы я имел дополнительные инструменты для своего становления и развития. А взятки? Принципиально буду честным. Нужно же быть кому-то и таким в сонме русских чиновников. Ну, и для честности также лучше иметь доход.

— Митрополит Гавриил не отпустит меня, — произнес я.

— Пока я в некотором отпуске, работы много не будет. Только два-три письма в день и обучение детей. Так что справишься и успеешь преподавать в семинарии, — сказал Куракин.

Тупенький у меня покровитель, но это, скорее всего, для меня в плюс. Я ему намекаю, что нужно уговорить митрополита, а он только усложняет. Уже понимаю, что примерно может меня ждать, и нельзя, чтобы история пошла по другому сценарию, а я, Сперанский, в лучшем случае, остался бы при своем статусе, никому не известным преподавателем. Что-то в будущем я не слышал об удивительных исследователях-преподавателях Александро-Невской семинарии.

— Как чуть потеплеет, мы отправимся в имение Белокуракино. Императрица… — Куракин вздрогнул, словно прозрел. — Я не должен тебе это рассказывать.

— Смиренно прошу прощения, ваша светлость, но был бы я более волен в своих решениях, то отправился бы с вами, если таковая вероятность присутствует, — сказал я.

— Я поговорю с митрополитом, — решил для себя что-то князь.

— Премного благодарен, Ваша Светлость, — не так, чтобы искренне отвечал я, но титулярное обращение выделил.

Принимаем условия игры, если сам не модератор игрового процесса. Стрессоустойчивость во мне есть, это одна из главных характеристик разведчиков, или других сотрудников, работающих под прикрытием. Поэтому я не стал исполнять истерику, кричать о невозможности реальности, щипать себя до синевы, чтобы проснуться. Отчего-то сразу пришло понимание, что нужно работать под прикрытием, осмотреться на местности, постараться не выдать себя ничем.

Здесь и приходят на ум слова, которыми только иногда заигрывал с женщинами. Это те, что: сударыня, а не совершить ли нам адюльтер? Позвольте заглянуть Вам в душе… в душу. Ну, и всяко-разно. Сложность была определиться: князь — это «светлость», или «сиятельство»? И тут приходит на помощь Михаил Михайлович, оставивший свой слепок в уже моей голове.

— Коли все так, как тебя, Миша, отрекомендовал Владыко Гавриил, то мне нужен такой человек… МОЙ человек, — Куракин пристально посмотрел на меня.

Не тот это взгляд, от которого стоит содрогаться. Конъектурный он человек, этот князь, не сказать, чтобы с сильным характером. И это понимание пришло, после быстрого сопряжения мнения бывшего хозяина тела и оценки меня, Михаила Андреевича Надеждина. Такими людьми можно пробовать манипулировать, хотя это и опасно. Если, вдруг, подобный типчик поймет, что озвучивает не свои мысли, или поступает не сообразно обыденному, то горе манипулятору.

— Прошу простить мою дерзость, ваша светлость, но что вы имели в виду под эпитетом «мой человек»? — спросил я, не без участия слепка сознания другого человека.

Вот только вопрос дался мне сложно, были силы внутри меня, которые протестовали от подобного тона, как и вообще поднятия вопроса о личной свободе. Но лучше я окажусь вдалеке от царственных особ, чем стану, по сути, чиновником в крепости.

— Не во всем был прав Владыко, — после некоторой паузы сказал князь. — Ты, Миша, еще ничего для меня полезного не сделал, чтобы являть строптивость. Да — мне нужен МОЙ человек.

— Прошу простить меня, ваша светлость, — я даже не заметил, не успел среагировать, как стоял покорнейше склонившись в глубоком поклоне.

Это как? Я не хозяин тела? А мои мысли могут быть быстро скорректированы? Но, наверное, правильно было повиниться. Я, Сперанский, хотел сотрудничества с князем. Не для того, чтобы прорваться в российскую элиту, об этом я ранее и не думал, и не предполагал, что такое вообще возможно. Мое второе сознание, которые было грубо потеснено сознанием Надеждина, требовало чуть большего кругозора, вырваться из замкнутости кельи в семинарии.

А еще… митрополит Гавриил. Это он окрутил меня и решает какие-то собственные задачи с Куракиным. Владыко манипулирует мной, как хочет. Накидывает должностей, а достойно не оплачивает мой каторжный труд, работающего на разрыв. Я же преподаю три предмета, фактически исполняю обязанности руководителя Александро-Невской семинарии, участвую в коррекции некоторых текстов от Гавриила. Пользуется он мной, сыном сельского священника. А что взять от поповича? Он должен быть благодарным, что сам митрополит одаривает своим вниманием. Оплата труда? Нет, не слышали.

Но это я так понял, а вот для Сперанского подобное стечение обстоятельств было более чем привычным, приемлемым и не встречало противление жизненной позиции.

— Через месяц мы уезжаем. Поговорю с Гавриилом, чтобы дал отпуск тебе, Михаил. Если покажешься полезным и мои недоросли станут покорно учиться словесности и математике, поговорим о будущем. К середине лета я имею планы вернуться в столицу, но надеюсь, что сие случится ранее, — Алексей Борисович пристально посмотрел на меня. — И почему я тебе рассказываю о своих планах?

— Покорнейше благодарю, — отвечал я, заполняя начавшуюся паузу.