Не то, чтобы они были грязными, но очевидно, что эта мебель повидала много чего, думать, чего именно, я брезгую. Но все же, пересилив себя, я сел на лавку.
— Кто вы? — спросил «элегантный» бандит.
— Странный у нас получатся разговор, сплошные вопросы. Но я разорву этот порочный круг и отвечу, — я сделал паузу, так как занавеска открылась и две подавальщицы стали раскладывать блюда, которые резко контрастировали с мебелью.
Вполне сносно выглядела и отварная говядина с квашенной капустой, и моченые грибы, моченые же яблоки — одна из самых распространенных закусок в трактирах. А в глиняном кувшине была жидкость, внешне похожая на вино.
— Прошу простить! Прислуга здесь плохо обучена и часто появляется не вовремя, — «вежливый» вор жестом показал, что я могу угощаться.
Прям-таки мафиози с двумя высшими образованиями. Интересный персонаж.
— Итак, меня прервали. Зовут меня Михаил Михайлович Сперанский. Я поверенный в делах и секретарь князя Алексея Борисовича Куракина. Теперь, кто вы? — спросил я, налив вина в глиняный стакан и понюхал.
Аромат был сносный. Хотя, из меня сомелье чуть больше, чем артист балета. А балет я никогда не любил, если только поглазеть на балерин в их часто нескромных нарядах. А не любил такой вид искусства в том числе из-за нарядов мужчин.
— Вы хотите, чтобы я представился своим собственным именем? Не хочу вас разочаровывать, но на данном этапе это невозможно. И, да, я, опережая ваше любопытство, скажу, что наше общение в дальнейшем не представляется вероятным, от того не стоит узнавать того, чего узнавать не стоит, — представившийся Иваном Ивановичем налил себе вина, отсалютовал мне, сделал глоток, словно пил не из глиняной посуды, а дегустировал вино из бокала, созданного из богемского стекла.
— А вот я вижу, что может быть между такого, что позволит продолжить общение. Впрочем пока я не стану удовлетворять ваше любопытство, — сказал я и тоже решился выпить вина.
Нормальное столовое вино. Хуже, чем у Куракина на столе, но не последняя дрянь, пили и по хуже. Отпив, не дождавшись продолжения разговора от своего собеседника, я взял нить беседы в свои руки.
— Вы уже знаете, кто я, и хотелось бы спросить: не страшитесь? Все же мой покровитель князь и генерал-прокурор Российской империи, — чуть приврал я про действующего генерал-прокурора.
— Нет, не страшусь, в конце конов, мы же ведем с вами разговор, всего-то. Между тем, купец Пылаев, весьма выгодно с вами сотрудничает. И я в подобные отношения между вами не лезу. И, поверьте, мною двигает не столько страх перед князем, которому вы служите, сколько принципы, — взгляд бандита изменился, стал более жестким, следом за взглядом изменился и тон. — Я этого французика уже два месяца окручивал, потратил и время, и вложил в это дело серебро. После появляетесь вы и ломаете мне все до селе созданное.
— И какие планы были на него? Очистить всю мастерскую и пользовать дочку? — зло спросил я и представил, как быстро вытяну из-за пояса пистолет.
Меня не обыскивали и оружие не забирали. Если бы подобное попытались сделать, то разговаривать я не стал бы. Пришлось бы проявить строптивость и я всю дорогу к трактиру был готов действовать
— Мне нужна компенсация за потерянное время и выгоды, — прошипел быстро теряющий свою интеллигентность бандит.
— Ты понимаешь, урка, что я не пойду на сделку с тобой? — говорил я, нависая над столом и было не важно, поймет ли он обращение «урка». — Мне проще обратиться к приятелям-гвардейцам или даже прийти с вооруженной дворней. Это я не говорю о том, что князь может посетить и обер-полицмейстера. Я не угрожаю тебе. Я только хочу, чтобы ты понял, насколько разные у нас возможности.
— От шальной пули человек не убежит. И кто такой урка? — «барон» также навис над столом.
И здесь мне в голову пришла одна мысль, которая, согласно плану, не совсем своевременна. Но вполне может случиться и сейчас.
— Сядь, барон. И просто поверь, я уйти из трактира смогу. А вот о некоторых делах стоит поговорить, — я сделал вид будто расслабился, отпил вина и продолжил уже более доброжелательным тоном. — Француз мой человек. Это не обсуждается, слишком большие деньги он станет мне приносить. И я его увезу. Второе — я знаю, что у тебя есть оружие, я знаю его стоимость, и мы будем обсуждать продажу. Не сейчас, но время такое придет. И третье, этот вопрос хочу решить, чтобы перейти к четвертому, самому главному. Есть ли в твоем мире бандитов и разбойников сирые дети?
Я не знал Барона до сегодняшнего вечера, как, впрочем, и никого из представителей преступного мира. Но я знал, что купец Пылаев предлагал мне оружие и мундиры разных полков, расквартированных в столице. Понятно, что Пылаев якшается с Бароном. Никто иной, как купчина, и мог рассказать о моих делах с ним. Отсюда я сделал вывод, что поставщиком оружия может быть именно Барон.
— Я оружием не торгую, — сказал бандит и пристально посмотрел на меня.
После того, как я пригрозил ему гвардейцами, наверное, страшно продавать мне оружие, которое было с гвардейцев и снято. А с кого еще? Солдаты, да и офицеры частенько ходят в трактиры, не без этого. Как уже понятно, в таких заведениях у криминала есть свои уши и глаза. Подпоили солдатика, упокоили, забрали все, что забирается. Вся схема.
При этом я уже сталкивался с досужими разговорами о дезертирах и о том, что в городах, особенно в столице и в Москве, чаще случаются случаи побегов из полков. И неужели никто не понимает, что большинство таких вот «дезертиров» уже лежат где-нибудь на дне или Невы, или реки Москва? Как часто бывает, все обо всем знают, но ничего не делают, чтобы не заиметь геморроя. Ну и напрочь не развита система правоохранительных органов.
— Сколько тебе нужно детей? В каких летах? И сколько ты заплатишь за них? — сказал Барон, прикусывая губу, что, как я понял, свидетельствует о его мыслительном процессе.
— Двадцать недорослей от тринадцати до пятнадцати лет, пять девочек такого же возраста. Все не калеченые, без изъянов. Девочки без уродств, красивые, — сказал я и даже не подумал о том, как это все звучит.
— Учитель, мы здесь люди грешные — это не отнять, и всяко бывает с детьми, что растут без семьи, но на такую содомию я не отдам даже этих деток. А тебя сейчас я хочу убить больше, чем тогда, когда ты влез в мои дела с французом, — зло, искренне практически рычал барон.
После такого заявления я даже несколько проникся к этому человеку. Он не спросил, сколько я готов просить за детей, но уже и обвинил в педофилии. А что? И у криминала бывают моральные принципы, сложные, малопонятные для сторонних лиц, но бывают же.
— Ты, барон, неправильно понял. Этих детей я учить буду, чтобы помощниками моими стали, а за то, что ты подумал обо мне, можно и сильно обозлиться, — сказал я, а бандит улыбнулся.
— Сирых хватает, но они приносят деньги. Так что я спрашиваю тебя, учитель, сколько платить будешь? — сказал барон, словно мысленно потирая руки.
— Два рубля за каждого, — ответил я.
И начался торг. Я чувствовал себя даже не помещиком, а самым, что ни на есть, рабовладельцем. Так легко и непринужденно, под вино, мы торгуем судьбами детей, оказавшимися беспризорными. Вот только я знаю, что могу предложить и мальчикам, и девочкам не самое плохое будущее. Уж в любом случае, лучше, чем их ожидает здесь.
Открыть специализированную собственную школу подготовки особых бойцов я планировал не раньше, чем к власти придет Павел. Впрочем, смена власти не так, чтобы сильно влияла на сроки начала такого проекта. Мне нужны специфических навыков люди к 1801 году. И думал я набирать уже людей постарше. И вот в последнем я сомневался.
Человек со сложившимся характером — это всегда сложный человек, так как он — личность. Если же с возрастом человек не становится личностью, то и мне он не нужен. И как поведет себя в той или иной ситуации самостоятельный, думающий человек, не всегда можно предположить.
Иное дело — это правильно воспитанный ребенок. Здесь можно внушить и взрастить любые ценности. Однако, все это долго и организационно не так, чтобы легко. Кроме Белакуракино организовывать такую школу негде. Пока негде. А вот, когда я стану кем-то и пойду на службу, получу дворянство, стану финансово независимым, вот тогда и можно открывать школу и воспитывать суворовцев или как-то иначе обозвать.
