И вот, что еще важно — тут так поступают все или почти все. Это как в анекдоте, когда еврей устраивается работать на склад, ему сообщают о мизерной оплате труда, а он и отвечает: «А, что тут еще платят?». И я был почти уверен, что и Куракин сыграл свою роль и не был настроен к тому, чтобы выгонять Тарасова. Найти мало-мальски грамотного управляющего крайне сложно, а такого ушлого, как Николай уже можно считать удачей. И пусть ворует, так раскаялся, ноги целовал.

— Сергей Семенович, — обращался я на уроке истории к своему ученику — племяннику князя. — А как бы Вы поняли и восприняли такие слова: православие, самодержавие, народность?

Настроение было замечательным и я немного куражился, предлагая Сергею Уварову, будущему министру народного просвещения подумать над лозунгом, который он же и должен был придумать в будущем. Пусть с юности будущий функционер размышляет над проблемой, может так быть, более обдуманно будет вносить изменения в идеологическую систему Российской империи. Наверное, я многого ждал от мальчика. Но слова прозвучали и в нужной последовательности.

Уроки закончились и я направился к себе в дом, где и пообедал. Скромненько, но более чем достаточно. Щи были вполне себе, на подкопченном сале, пшенная каша с тушенной говядиной так же пошла в прок, как и соленые огурчики с солеными грибами. Вместо кофе мне подали кисель, от чего я так же сильно не расстроился, хотя кисель этот был, словно пудинг и поедался ложкой.

Почему князь не пожелал пригласить меня за свой стол, я не знал, надеялся только, что в игнор-лист Куракина я не попал. А так, принимать пищу в спокойном уединении для меня более предпочтительно. Можно и поразмыслить и не напрягаться, чтобы поддерживать беседу и быть интересным.

— Вашбродь! — стучал в дверь и одновременно выкрикивал Северин.

Его я уже могу распознать, уж больно узнаваем голос у молодого мужчины, — с некоторой, больше присущей старику, хрипотцой и… вот как братки разговаривали в пресловутые 90-е, с чуть тянущими гласными, так и он. Учитывая внушительную внешность мужчины, то хоть прямо сейчас ставь на рамку любого ночного клуба.

— Чего тебе? Хлеба хочешь? — оглядев свой стол, понял, что только краюха хлеба и осталась.

— От чего же нет! — сказал Северин и взял хлеб. — Но там это… Николай Игнатьевич прислал меня, чтобы проводить к дядьке Осипу Руке.

Я степенно накинул верхнюю одежду и вышел из дома, увлекая за собой и Северина. Было интересно узнать, почему прозвище «Рука», но я все же стал позиционировать себя, как человека с высоким статусом, чем все окружающие меня люди, уж тем более Северин. Потому и терпение нужно проявлять, манерность.

Мы направлялись к большому, относительно соседских, дому с пристройками и навесами. Сразу было видно, что тут живет человек, который занимался то ли кузнечным делом, но кузнец живет на краю села, то ли какой плотник. В последнее верилось больше, хотя что-то похожее на наковальню заприметил.

Осип «Рука» — это потому, что у него нет левой руки. Вот такие добрые прозвища у людей. Почти нет руки, я увидел культю чуть ниже локтя.

— Что ж вы вашбродь придумали этакое? — не особо чинясь, спросил Осип.

— Да вот, братец, хочу много меда раздобыть, кабы и себя побаловать и на продажу, — улыбнулся я.

Слово «братец» немного покоробило, но лишь часть той сущности, которой является сознание Надеждина. Вполне нормальное обращение от человека с более высоким статусом по отношению к тому, кто стоит чуть ниже, как минимум на пару ступенек социальной лестницы.

— Мед — это хорошо. Я сразумел твою задумку. Добре, коли работать станет, никогда такого и не бачив, — сказал Осип и ухмыльнулся, отследив мой взгляд, который был направлен на почти отсутствующую руку.

У меня, действительно, был вопрос, как однорукий человек сможет изготовить ульи, которые, вроде бы и кажутся несложными в исполнении, но требующие определенных навыков и, как минимум, двух рук. Да и вообще интересно было, где он руку потерял. Тут, в отсутствии новостей и общения и то, как кобель лапу задирает, начнешь в упоением обсуждать, лишь бы поддержать беседу.

— Ты, вашбродь не гляди, что я без руки. У меня за тое иное работает справно, — пожилой мужчина рассмеялся. — Вот тем иным я помощников себе и заделал.

Я сперва не понял, что он имел в виду, не думал, что селянин может отпускать такие скабрёзные шутки. Вот и не вдумывался, пока мы не прошли в сарай, который с превеликой натяжкой можно было назвать ремесленной мастерской. Хотя я всеми своими сущностями, даже не имел понятия, как именно могла выглядеть та самая мастерская.

Тут были пять парней. Вернее, двоих можно было и вовсе назвать молодыми мужчинами, два подростка и один парень лет десяти, не старше. Каждый имел небольшое, но все же сходство с Осипом.

— Сыны мои, — сказал Осип, вошедший следом за мной в сарай. — Я же казав, что есть у меня нешта рабочее. А еще три девки нарадил. Ты, барин, жанатый, али как?

Пришлось смутиться. Не хотелось этому человеку отвечать, что жениться я и не против, но позже и явно не на его дочерях, а вот в гости прийти они могли бы, да хоть и все разом. Отсутствие чистой и светлой любви, той, что на разочек на сеновале, напрягало. В этом отношении Надеждин полностью завоевал нишу в сознании. Сперанского подобные низменности никогда не волновали.

— Жинка моя взвар добрый варит. Не желаете испить? — спросил Осип и у меня сложилось впечатление, что этот человек умеет общаться с людьми более высокого статуса, но, от чего-то со мной ведет себя беспардонно.

— А, давай! Но ты же расскажешь, где руку потерял? — не стал я чиниться и согласился на взвар.

Что-то подсказывало, что начни я нос задирать, так просто получил бы отворот-поворот и дело с концами. Так что придется побыть простоватым.

Осип лишился руки во времена очаковские и покоренья Крыма, которые, впрочем, были весьма близки к современности. Вот рекрута, умудрившегося дослужиться до сержанта, и отправили со службы. Не годен он оказался даже для обучения молодняка. Но Осип не отчаялся, у него уже была зазноба, к которой бегал даже в самоволку. Вот и женился, как оказалось, удачно.

К слову, подворье Осипа одно из самых богатых среди крестьян в имении, хотя он и не крепостной, а числится слугой при княжеской усадьбе. Где починить забор, выезд, даже мельницу, почти что угодно. Может даже сам умудриться это сделать, но теперь, когда правильно воспитал сыновей, образовывалась целая артель рукастых мастеров-Кулибиных. Кулибин… а как он там поживает?

Мои руки не были заточены под плотницкую работу, такие себе — аристократические ручки. Все равно придется это менять, но не сейчас. Тут нужно было держать фасон. Некоторое панибратство с людьми подлого сословия я уже себе позволил, на грани, но возьмись я за пилу, топор, или молоток, то такой порыв только повредил бы.

Я не сноб, самооценку не поднял к облакам. Тут иное. Это время не Петра Великого, когда увидеть власть имущего за работой было чудно, но в рамках поведения государя. Сейчас иная эпоха. И я просто рисковал перестать быть для людей «барином». Но я же к высотам устремился. И так папович — клеймо на всю жизнь, а тут еще якшаться с крестьянами.

Потому я бросал деловые, короткие, но внимательные взгляды на то, как работала плотницкая артель, претворяя в жизнь проект улья. Мое участие заключалось в том, что я чуть поправлял и нагружал всех действующих лиц работой. Все равно за сегодня не удалось сделать и одного домика для пчел, но изделие, когда я уже возвращался домой, имело контуры окончательного варианта улья.

— Господин Сперанский, меня послали Его Светлость, чтобы служить Вам, — встретила меня возле дома девушка.

Вот это поворот! Лучшая красотка из всех служанок, дочь одной, особо уважаемой женщины из прислуги, если не ошибаюсь, молоденькую зовут Агафья. Это проверка от князя? Хочет посмотреть, как я с такой вот прислугой начту чудить? Змий искуситель!

— Проходи! Жить будешь со мной? — сказал я, любуясь, как девушка зарделась.