«Мы не договоримся – сквозь слёзы ответила она, – я не хочу разводиться».

Прошло двенадцать лет. Сейчас её пятки были безупречно гладкими, розового оттенка. И она не плакала оттого, что предстояла разлука. Совсем наоборот, это Игорь готов был разрыдаться.

– Я понял, – Игорь не мог смириться, – ты показала, как было тяжело тебе, когда мы развелись. Хотела, чтобы я мучился. Тебе удалось.

Елизавета недоумённо хмыкнула.

– Я не хочу замуж. Просто не хочу замуж, – она вырвалась из объятий. Собрала одежду, стала одеваться.

Он слез с кровати, подошёл.

– Но ты будешь приезжать ко мне.

Елизавета не ответила.

А Игорь не нашёл убедительных слов.

Тогда он молча решил, что заберёт к себе Дашу.

Подошёл к шкафу, открыл дверцу. Достал чемодан и стал, как и тогда, складывать вещи.

Только Елизавета в этот раз лишь бросила равнодушный взгляд.

В самолёте на обратном пути Игорь ещё был полон оптимизма.

– Отличные выходные, – пока самолёт не взлетел, казалось, что это ещё не конец, – почему мы раньше никогда не отдыхали на море?

Елизавета пристегнула ремень.

– Потому что ты оставался вечно на дежурстве в своей больнице, и при этом денег не было.

Игорь тоже пристегнулся. Щелчок был как выстрел.

А тишина после не оставляла надежд.

Перед взлётом, перед тем, как перевести телефон в режим полёта, Елизавета позвонила Сергею. Говорила трогательные и нежные слова, справлялась о здоровье, обещала скорую встречу.

«Завтра будем лечить твою ногу вместе».

Елизавета не стала в этот раз просить Дашу поменяться местами. Игорь сидел рядом. Он слышал весь разговор. Усилия четырех дней напрасны, счастье тает за бортом. Игорь как-то забыл, что поездка изначально затевалась ради Даши.

– Ты приедешь ко мне на новогодние каникулы? – спросил Игорь у дочери, когда самолёт набрал высоту.

Даша вопросительно посмотрела на маму.

– Тебе решать, – безразличным тоном проговорила Елизавета, глядя на облака. За миниатюрным стеклом иллюминатора царила ледяная бездна. И никакого просвета, лишь самолёту облака не мешали следовать выверенным курсом.

В этом году в Пороге выдался снежный декабрь. Ноябрь был на удивление тёплым, а в первый день зимы – бац – вывалила месячная норма осадков. Пушистый снег сыпал две недели, ваял на улице предновогоднюю сказку.

Хозяин фотоателье, фотограф и кассир создавали уют и атмосферу праздника на работе.

Рядом с камином поставили ёлочку, и уже наполовину украсили её. Фотограф Саша энергичным, размашистым жестом водрузил на белую полку новогодний подсвечник. Пришлось немного подвинуть перекидной календарь. Дата на странице удивила Сашу.

– Пятнадцатое декабря! Две недели до нового года, – он повернулся к Юле, – ровно два месяца, с того дня, как ты впервые отказалась выйти за меня замуж.

Кассир Юля, молодящаяся женщина в юбке подросткового фасона, недовольно фыркнула. Порылась в коробке, выбрала шар и повесила его на ёлку.

Они оба знали, что идея с замужеством глупая. Саша младше Юли на десяток лет, если быть точнее, то на девять – ему двадцать пять, ей тридцать четыре. Саша хотел спасти Юлю от безнадёжной связи с женатым мужчиной. И от вторых отношений, с ревнивым агрессором. Юле спасение было не нужно. А вот утешение – да. И Юля охотно пользовалась Сашиной добротой, благо он был молодым парнем приятной наружности.

Саша напевал вполголоса: «Jingle bells, jingle bells» и с надеждой поглядывал на клетку с волнистым попугаем, которая стояла тут же, на каминной полке. Саша единственный сохранял веру в то, что попугай заговорит.

Саша был романтиком и верил в чудо. Более того, он считал, что чудеса можно творить своими руками. Он наглядно показывал это в работе, делая бесподобные фотографии. Так он стал самым популярным фотографом в Пороге.

Он выловил на ёлке вилку от электрической гирлянды, и воткнул её в розетку.

Гирлянда вспыхнула разноцветными огнями. Саша наклонился к клетке с птичкой, попугай широко раскрыл глаза и вытянул шею.

– Раз – два – три, ёлочка – гори! – обратился Саша к попугаю, – повторяй, Фотий: «Раз – два – три, ёлочка – гори»!

Попугай бесстрастно хранил молчание.

Юля фыркнула точно так же, как в ответ на слова о замужестве.

– Не говорящий он, – сердито напомнила она, – не мучай животное.

Саша отошёл от клетки, не переставая напевать: «Jingle bells, jingle bells», и затем, вместо «Jingle all the way», на тот же мотив: «Ёлочка гори».

Взял из коробки фигурку – хрустальную ёлочку, снова подошёл к попугаю и поставил фигурку рядом с клеткой.

– Повторяй, Фотий, терпеливо напутствовал он: «Jingle bells, jingle Bells».

Попугай упорно молчал.

Зато раздражалась Юля.

– Фотию пять месяцев, поздно – говорить не научится.

– Я настойчивый, – возразил Саша.

Из арки, из подсобного помещения вышел Лёлик, хозяин ателье – мужчина среднего возраста в яркой рубашке.

Лёлик оценивающе окинул взглядом украшенную ель. Подошёл и осторожно выдвинул её немного вперёд.

***

В посёлке Большой Спуд тоже чувствовалось приближение Нового года. Во дворе школы, где раньше работала Галина Семёновна, нарядили ёлку. Галина Семёновна прожила в Большом Спуде всю жизнь, и помнила времена, когда ель была ростом с ребёнка. Дочь Наташа предлагала забрать её домой. Галина Семёновна разрешила Наташе украсить ёлочку и объяснила, что забрать её нельзя. Дочка принесла дождик из фольги и с радостью раскидала его по веткам.

Сейчас во дворе школы росла четырехметровая красавица с пушистыми лапами. Глядя на блестящие шары, Галина Семёновна заплакала. Вспомнила о дочери.

Наташи больше нет.

Придя домой, она подлетела к антресоли. Крикнула Анатолия.

Он выглянул из своей комнаты. Галина Семёновна молча указала наверх.

Анатолий понуро поплелся в кладовку и вернулся со стремянкой в руках. Поставил стремянку под антресолью.

Он не понимал, зачем матери нужны ещё новогодние украшения. Ёлка наряжена.

– Те игрушки особенные, – завела свою песню Галина Семёновна, – я покупала их с Наташей ещё до твоего рождения.

Анатолий не мог спокойно слышать о сестре.

– До моего рождения был ребёнок, которым ты была довольна, – процедил Анатолий сквозь зубы. – Наташе повезло. Она умерла. Увы, с мёртвыми невыгодно соперничать.

Высказав, Анатолий послушно встал на стремянку, открыл дверцу антресоли. Чихнул, отмахнулся от пыли.

Галину Семёновну его слова ранили.

– Повезло?! – возмущению её не было предела, – Толюшка, Бог с тобой!

Анатолий молча снял с антресоли коробку, отдал Галине Семёновне. Вгляделся в освободившийся просвет, вглубь полки.

– А что там за ведро? – заинтересовался он, – очень кстати, надо достать. Завтра начну обливаться холодной водой.

Галина Семёновна, не обращая на сына внимания, открыла заветную коробку. Старые ёлочные игрушки согрели душу, вихрем ворвались воспоминания.

Унося коробку в комнату, Галина Семёновна сентиментально улыбалась.

Анатолий продолжил рыться на антресоли.

– Тяжёлое, – сказал он вслух, вытаскивая ведро.

Поднял крышку и не поверил своим глазам: на дне ведра лежали перевязанные эластичными бинтами гантели. Бинты от времени растянулись. Но гантели были в порядке.

Анатолий нервно почесал затылок. Рано или поздно находишь, что искал, подумал он. Но тебе это уже не нужно.

Он посмотрел в угол, где лежала ещё одна пара гантелей, купленная на днях.

Второго января Игорь обедал в кафе «Мечта» со своим отцом, Валентином Евгеньевичем.

Игорь всегда готовился к приезду отца, нетерпеливо ждал новой встречи, а когда отец приезжал – с ещё большим нетерпением дожидался, когда тот отчалит домой.

Валентин Евгеньевич знал, как нужно жить. К семидесяти годам носить в себе багаж накопленных знаний тяжело. Поэтому папа Игоря щедро делился опытом и правильными взглядами на жизнь.