Впрочем, ночами тебя так мучили кошмары, что даже стражницы не могли уснуть.

Я представляла себе: бездействие, на которое тебя осудили, может свести тебя с ума.

И знала, что ты не сдашься.

Отец опять собирался в дорогу. Теперь он отправлялся на рудники. С ним уезжал и Херонимо со своими людьми и волкодавами.

Без них и надзор ослабнет...

— Петронилья! Наконец-то! Слава Богу!

Ты встретила меня, сама не своя от радости, бросилась ко мне в объятия, крепко прижалась. Эти проявления чувств, совсем на тебя не похожие, тронули меня. Ты умеешь быть такой сердечной... Только редко смеешь дать себе волю. От этого твоя любовь только ещё ценнее.

Слух об отъезде отца дошёл до тебя. Ты понимала, что матушка должна им воспользоваться, и считала минуты.

Ты казалась весёлой, но, по правде говоря, я нашла тебя очень бледной и исхудавшей... Ты не выпускала моей руки и целовала её.

— Каждый вечер, чтобы заснуть, я думала о тебе, — говорила ты. — Каждый раз, когда хотелось подумать о чём-то хорошем, вспоминала тебя. Если бы ты знала, Петронилья, если бы только знала, сколько раз я вспоминала, как ты ходила меня отыскивать после моих поединков с Херонимо... Ты уже тогда ругалась на меня.

— На твоё поведение, — уточнила я.

— Но всё равно всегда находила... Как сегодня! Я знала, что ты придёшь. Скажи мне только: эти две дуры от Херонимо... что ты с ними сделала?

— Твоя любимая Инес подсыпала им порошок из тех, с которыми так хорошо умеет управляться.

— Они умерли? Браво! Пускай теперь Херонимо их собакам скормит.

— Ну нет, не умерли. Лежат на кухне без чувств... Херонимо не уехал со всеми. Отец оставил его управлять асьендой вместо себя.

— Вместо меня, — поправила ты.

— У нас мало времени. Пара часов...

— Пара часов, говоришь? Да, значит, времени масса. Дай мне на тебя посмотреть... Петронилья, ты ребёнка ждёшь?

Я знала, что за последние месяцы не похорошела. И ребёнка я уже не ждала. Бог призвал к Себе младенца, которого я носила. Я ушла от твоего вопроса своим:

— Долго ты ещё собираешься терпеть эту пытку?

— Ни минуты больше. Пошли!

Ты потащила меня к двери. Я удержала тебя:

— Нет. Матушка не велела. Я прошла к тебе только под тем условием, что ты не убежишь.

Ты отступила. Приказа доньи Марианны ты не могла ослушаться — я это знала.

Я подвела тебя к креслам.

— Давай поговорим...

Я села. Ты осталась стоять.

Я думала, как бы навести разговор на аделантадо Менданью.

— Какие они жестокие... — вздохнула ты.

Я тебя не поняла.

Почему ты мне тогда не рассказала, что видела в Кантаросе? Почему не сказала, что не можешь одолеть отвращения к поступкам отца? Что омерзение, презрение к нему — человеку, которого ты любила больше всех на свете — стали твоим крестом? Знай я про это, может и смогла бы тебе помочь.

Ты принялась кружить по комнате.

Я склонила голову и молчала. Думала только о том, как исполнить свою миссию: добиться, чтобы твоего согласия на брак с аделантадо. Чтобы прекратились раздоры и скандалы.

— Кто жестокие, Исабель?

— Мужчины.

— Но не к тебе.

— И ко мне, и ко всем.

— Аделантадо Менданья...

— Ах, этот! Как тебя выдали за первого встречного, так и меня хотят выпихнуть за этого болвана!

— Аделантадо Менданья не первый встречный.

— Старый хрыч, который плевать на меня хотел!

— Почему ты так думаешь?

— Я знаю! Довольно на него посмотреть.

— Ты ещё такая молодая. Как ему не полюбить тебя? Свежая, чистая...

— А ты, Петронилья, несчастная.

Ты остановилась, посмотрела на меня сверху вниз. Я физически почувствовала, как ты меня ощупываешь взглядом. Ты осторожно приподняла мой подбородок и потрогала губу:

— Это он сделал?

— Кто?

— Не разыгрывай дурочку. Кто? Муж твой.

Я отстранилась и вернулась на своё:

— Отец так гордится тобой, что готов сделать маркизой Южного моря.

— Этот титул ничего не стоит. Мне это совсем не интересно.

— А что тебе интересно? — настаивала я не без ехидства. — Подвиги аделантадо Менданьи тоже нет?

— О чём ты говоришь, бедняжка Петронилья? Подвиги Менданьи? Какие подвиги?

Я знала: ты воспитана на миллионе рыцарских романов. И на рассказах нашего отца о сражениях в Чили. Засыпала в колыбели под россказни его товарищей о том, какие сокровища они ещё откроют. Как все мужчины вокруг нас, как наши родные братья, ты мечтала завоевать все четыре части света. А титул маркизы Южного моря... если что-нибудь вообще, Исабель, могло тебя соблазнить, то только это. Кроме супруг Кортеса и Писарро никто ещё не носил имени земель, открытых их мужьями в Новом Свете.

Ты пожала плечами:

— Говорят, Менданья даже золота с Соломоновых островов не привёз. Да ничего не привёз. Ни серебра, ни жемчуга...

— Но что-то он привёз наверняка, иначе король не даровал бы ему таких милостей.

Мы замолчали. Потом заговорила я:

— Я видела дона Альваро. Он мне показался красивым мужчиной.

— Слабак.

— Слабак?

— Не смельчак, если тебе так больше нравится.

Ты бросила такое тяжкое, ужасное обвинение, что оно могло бы полностью оправдать твои поступки.

— Не смельчак! Почему ты так говоришь?

— Он позволил унизить себя при мне.

— Когда?

— Да в день его так называемого сватовства. У загона для быков. Ты тоже видела его и слышала. Его прилюдно объявили стариком. Бедным, хилым, кому одна надежда — жениться на мне. Ничтожеством, готовым пасть к моим ногам из-за приданого.

— Ты преувеличиваешь...

— Ничего я не преувеличиваю. Он позволил отцу так с собой обращаться. Ни слова не сказал, не шевельнулся, чтобы остановить его. Даже не вздрогнул от оскорбления.

— Может быть, не хотел тебя огорчать?

— Ты хочешь сказать: не может быть, а точно. А ещё точнее, не хотел огорчать капитана Баррето, который давал ему богатство.

— И всё-таки, тебе следовало поговорить с ним.

— О чём говорить с трусом?

— Но если бы он вернул тебе слово...

— Я ему никакого слова не давала, нечего и возвращать!

— А вдруг он всё-таки согласится уйти с дороги?

— Я ему не поверю.

— И будешь не права. Он готов разорвать сговор.

— Откуда ты знаешь?

— Он сам мне сказал.

— Ты что, видела его?

— Я тебе уже сказала, что видела.

— Неужели и ты, Петронилья, меня заманиваешь?

— Никуда я тебя не заманиваю. Исабель, он приходит сюда каждый день. Хочет повидать тебя. А недавно...

— Что недавно?

— Он обратился ко мне.

Ты хмуро посмотрела на меня:

— Как ты всего боишься, Петронилья... Боишься отца, боишься мужа... И от страха готова кого угодно предать, лишь бы от тебя отстали.

— Не говори так, Исабель! Я делаю всё, чтобы вывести тебя из лабиринта, в который ты забрела.

— Какого лабиринта? Мой новый духовник, которого ко мне прислали, чтобы приготовить к замужеству, всегда говорит одно: брак — это жертва, которую муж и жена приносят друг другу. Не перед священником, а перед Богом. А чтобы Бог эту жертву принял, на неё должно быть обоюдное добровольное согласие. Я не согласна. Вот и всё.

— Вот именно. Послушай, что предлагает тебе дон Альваро.

— Я вся внимание.

— Он тебе объяснит всё лучше, чем я.

— Могу и его послушать.

— Здесь и сейчас.

Я вскочила, пробежала через комнату, открыла задвижку.

И впустила аделантадо Менданью, который дожидался снаружи, на галерее.

Мужчина в твоей комнате — это было так неприлично, что я дрожала всем телом.

Я вернулась назад и села. Ты стояла прямо перед незваным гостем.

Может, ты и удивилась, но виду на подала. Только сказала шутливо:

— Вы, сеньор, решительно вездесущи. Самое малое, что можно сказать, — времени даром не теряете.