Мне не нужно спрашивать, сожалеет ли он. Это очевидно по едва заметному изменению выражения его лица, потемнению в глазах и теням, пролегающим по его лицу.

— Верно.

Возникает неловкий момент, когда мы слишком долго удерживаем зрительный контакт.

Оливер нарушает тишину, задавая мне еще один вопрос о моей семье. После того, как мы поговорили о Рейчел и моих родителях, я прошу прощения, чтобы подготовиться к ужину.

Оставаться дольше на моей кухне стало казаться опасным. Оливер здесь, чтобы доказать, насколько он несовместим с моей жизнью.

ГЛАВА 14

ОЛИВЕР

Ханна появляется в гостиной, пока я осматриваю ее книжную полку. Если это все ее, то у нее эклектичный вкус. Это странным образом сочетается с остальной частью ее дома. Я ожидал, что пространство будет правильным и отшлифованным. Вместо этого кажется, что каждая комната оформлена в немного другом стиле.

Она не переоделась, как я думал. По-прежнему в поношенных джинсах, на которых видны несколько пятен, и хлопчатобумажной футболке. Она заплела волосы в косу, так что часть их убрана с ее лица, но это единственное изменение в ее внешности. До этого момента я даже не осознавал, что запомнил каждую деталь того, что на ней было надето.

Ее брови поднимаются, когда она смотрит на мою одежду.

— Ты переоденешься, верно?

Я смотрю вниз на темно-синий костюм, который на мне. Он не такой уж мятый, что впечатляет после пятичасового перелета и долгого сидения в пробке.

— Э-э, нет.

— Ты наденешь костюм на ужин? — Ханна поднимает брови, глядя на меня, и я поднимаю свои в ответ.

Я ношу костюм каждый день. Везде, кроме дома. А иногда и там.

Я не пошел в офис этим утром. Я надел этот костюм, чтобы лететь сюда, ожидая, что надену его на ужин.

— Мы поженились в Вегасе, Ханна. Я пытаюсь произвести хорошее впечатление.

Ее губы подергиваются. Почти улыбка.

— Это барбекю на заднем дворе. Единственное впечатление, которое ты произведешь, — это чрезмерно разодетый тип.

— Ну, костюмы — это все, что у меня есть.

Она бросает взгляд на мой чемодан, который все еще стоит у входной двери.

— Можно? — Она кивает на мой багаж.

— Конечно.

Я наблюдаю, как она просматривает содержимое моего чемодана. Два костюма — один серый, другой темно-синий — носки, трусы, майки и пара фланелевых пижам — вот и все, что я смог найти из одежды для сна. Ханна останавливается на последнем.

— Что это такое?

— Пижама.

— Ты в этом спишь?

— Я никогда их не носил, — признаюсь я.

— А в чем ты спишь?

Я не уверен, что правда — подходящий ответ для женщины, которую я едва знаю, но я оставил осторожность в Нью-Йорке. С тех пор как я приземлился в Лос-Анджелесе, я избавился от своих осторожных, сдержанных ответов.

— Ни в чем. Я сплю голым.

По крайней мере, правда приносит удовлетворение, заключающееся в осознании того, что я могу повлиять на Ханну. Она не смотрела на меня взглядом, близким к желанию, с тех пор, как нашла тот клочок бумаги в гостиничном номере. И поскольку она меня безумно привлекает, приятно видеть, как румянец распространяется по маленькой части ее щеки, которую я вижу.

Она прочищает горло — дважды, — что, как я заметил, является признаком ее нервозности. Застегнув молнию на моем чемодане, она встает, глядя на меня со своей прежней маской на лице.

— Тебе следует, по крайней мере, снять галстук и пиджак

Я ослабляю галстук, а затем снимаю пиджак, все время удерживая зрительный контакт с Ханной. На этот раз я вижу, как меняется все ее лицо. То, как она прикусывает нижнюю губу и как ее глаза кажутся еще голубее, когда они полностью сосредоточены на мне.

Повесив пиджак и галстук на подлокотник ее дивана, я снимаю запонки и закатываю рукава своей белой рубашки. Ее горло подпрыгивает от сглатывания, прежде чем она отводит взгляд, направляясь к подносу у двери, где она оставила свои ключи, ничего больше не сказав. Я так понимаю, это означает, что она одобряет.

Покидать ее дом вдвоем — это так по-домашнему. В моей истории свиданий никогда не было ничего подобного. Все женщины, с которыми я встречался, были членами семей, которые я уже знал. Такого масштабного официального представления, как это, никогда не было. И это особенно странно, поскольку я приступаю к нему, ожидая, что никогда больше не увижу этих людей. Намеренное стремление произвести несовершенное впечатление.

— Что-нибудь еще, что я должен знать? — Я спрашиваю Ханну, пока мы едем.

— Нет, я думаю, мы все обсудили.

— А как же твоя работа?

Она сосредоточена на дороге, но ее руки крепче сжимают руль, костяшки пальцев бледнеют на фоне ее кожи.

— А что с моей работой?

— Ну, по сути, это единственное, что мы обсуждали до того, как поженились.

— Они не знают, что я чувствую.

В ее голосе слышится предостерегающая нотка, поэтому я не давлю. Мы едем в тишине, пока она не заезжает на кольцевую подъездную дорожку и не паркуется.

Дом, перед которым мы останавливаемся полчаса спустя, не такой большой, как я ожидал. Это красивый дом, гостеприимный и ухоженный. Но после прочтения отчета, который я получил от нанятого мной частного детектива, который включал приблизительную оценку состояния отца Ханны, я знаю, что они могли бы жить в месте, в пять раз превышающем это.

— Это здесь ты выросла? — Спрашиваю я, уже зная ответ.

Я уже знал ответы на большинство вопросов, которые задал ей сегодня, вероятно, поэтому я рассказал ей о Кэндис. Мне казалось справедливым обнажить что-то от себя после того, как я таким образом тайно вторгся в ее личную жизнь.

Пальцы Ханны барабанят по рулю.

— Ага. — Это все, что она говорит, прежде чем выйти из машины.

Мы молча поднимаемся по дорожке из серых камней, которая ведет к крыльцу, покрытому решеткой, утопающей в зелени.

Входная дверь открывается еще до того, как мы подходим к ней, являя улыбающуюся блондинку.

Ханна качает головой.

— Ты серьезно смотрела в окно, мама?

— Рейчел смотрела, — отвечает мама Ханны.

Откуда-то из глубины дома доносится «Эй!», которое отдается эхом. Я не прячу свою улыбку, немного расслабляясь, несмотря на мои опасения по поводу этого ужина.

Сходство между матерью и дочерью очевидно. Обе женщины — блондинки и стройные. Но волосы миссис Гарнер подстрижены в короткое каре, а глаза у нее теплого карего цвета, а не голубые. На ней сарафан с ярким рисунком, который помогает мне чувствовать себя немного менее разодетым.

Ханна смотрит на меня.

— Мама, это Оливер. Оливер, это моя мама.

— Очень приятно познакомиться с вами, миссис Гарнер. — Мои манеры срабатывают автоматически, годы общения на важных мероприятиях укоренились во мне. Ни одно впечатление не имеет значения, — всегда говорил мой отец. Мой дедушка говорил то же самое, так что я знаю, откуда он это взял.

— Просто Синтия, — мать Ханны пожимает мою предложенную руку. Ее улыбка дружелюбна и открыта, но в глазах любопытство, они разглядывают меня с неожиданной интенсивностью.

Я понятия не имею, что Ханна рассказала обо мне своей семье, а выражение лица ее мамы ничего не выдает. На ее лице только любопытство, никакого одобрения или враждебности.

— Проходи.

Я следую за Ханной внутрь, оглядывая прихожую. Впереди изгибается лестница, ведущая наверх. Слева есть проем, за которым видна гостиная. Кресла у окна расположены по двум сторонам комнаты, стеклянные панели над подушками демонстрируют всю зелень, окружающую дом. Здесь есть камин, который выглядит так, словно им никогда не пользовались, кирпичи под решеткой чистые. Стены оштукатурены и окрашены в нейтральные, успокаивающие тона.

Мы проходим через гостиную и попадаем на кухню. Она длинная и прямоугольная, по центру расположены французские двери на дальней стене. Все остальное выполнено из плитки или дерева. Это напоминает мне винодельню.

Синтия продолжает проходить через открытые двери и выходит наружу. Деревянные полы переходят в терракотовую плитку. Зона отдыха на открытом воздухе огромна, двор за ней намного больше, чем предполагает фасад дома.