Неплохое настроение улетучилось, как дым благовоний от ветра, а усталость навалилась на плечи с новой силой. Сил едва наскреблось, чтобы до дома добраться.

На лестнице Гилота опёрлась на перила всего лишь раз — от этого усилия предплечье под тугой повязкой обожгло острой болью. Это была внушительная подсказка о том, что руку теперь некоторое время придётся поберечь. Но иного выхода, чтобы спасти чужую жизнь, у неё не было, а значит, нечего и сожалеть.

Мужчина ещё крепко спал, и лицо его во сне выглядело напряжённым. Гилота опустила свёртки с покупками на край стола. Приложила ладонь ко лбу спящего. Веки дрогнули.

— Эй, — тихо позвала Гилота.

Но он не очнулся. Значит, у неё есть ещё немного времени для себя.

В голове было пусто и тяжело. Она очень устала. Хотя, что же в этом странного? Сама ведь решила помочь «ближнему». Она размотала повязку, чтобы убедиться — частица чужой раны на её руке выглядит куда лучше, чем накануне. Жуткое воспаление спало. Гилота присела у стола. Всего на пару минут — перевести дух.

— Знаешь, в тот момент, когда я увидела тебя… Меня будто иголкой укололо. И потом всё не давало покоя некое смутное прозрение. Я долго мучилась, пытаясь разобрать, что же засело в мыслях, будто заноза, но теперь это ясно, ведь есть один лишь вопрос: почему ты сейчас жив? Глупее нет способа избавиться от человека — выставить на торжище…

Гилота не смогла сдержать ухмылку, ведь она и сама только что осознала, что это может означать на самом деле:

— Только если такова не была цель — чтобы тебя увидели. Ах, как это просто. Приманка для дурака. Какого-нибудь распоследнего дурака, который окажется в нужном месте в нужное время и будет настолько самоотвержен, что не пройдёт мимо…

Она тронула мужчину за руку, но тот никак не отреагировал на прикосновение.

— Что это означает, а? — поинтересовалась Гилота.

Ей показалось, что теперь-то он точно притворяется. Нет, он в самом деле был ещё без сознания.

— Потрясающе, сэр Томас. Просто потрясающе, какими иногда путями удаётся узнать интересные новости. Даже если вовсе не желаешь этого.

Конечно, он ей не ответил, а Гилота чувствовала себя слишком усталой.

«Время есть. Если беда ещё не случилась, она может подождать хоть пару минут», — сказала она себе, прикрыв глаза.

***

Двенадцать лет назад

— Чего вы хотите?

— Я хочу убить её, — ответил Томас Вьятт.

Рогир Колетт заметил, что в его голосе не было никаких ярких чувств. Юнцу ещё простительна горячность слов и дел, но нет, этот был хладнокровен настолько, что внушал уважение. Рогир поднял брови, улыбнулся отечески и уточнил:

— Вам нужна месть?

«Я хочу убить эту потаскуху. Забрать её жизнь так, как её псы забрали у меня всё», — подумал Томас Вьятт.

— Именно это привело меня к вам, — сказал он вслух.

— Я догадывался о том, куда вы пытаетесь добраться, — кивнул Рогир Колетт.

Томас искал этих людей с конца весны и успел отчаяться.

За день до этой судьбоносной встречи берега реки Элы покрылись первым, ещё тонким льдом. Выбравшись из леса, Томас обнаружил, что старого моста больше не существует. Он долго стоял среди обломков, кутаясь в многослойные лохмотья и глядя на бегущую в русле тёмную воду. От каждого вздоха в студёный воздух поднимались облачка пара.

Где-то далеко отсюда река спешила среди скал и камней, чтобы повстречаться с водами Чёрного пролива, землёй, издревле принадлежащей его роду. А здесь она стала непреодолимым препятствием. Лезть в ледяную воду — самоубийство. Он не сможет просушить одежду у костра так, чтобы сохранить тепло. И к ближайшей переправе ему пути нет. Это здесь, у рухнувшего моста, земли были оставлены людьми много лет назад из-за какого-то проклятья, в которое поверили простые селяне. Выше по течению по берегам рассыпались десятки деревень, рыбарен, хуторов, мелких городков. Много месяцев подряд сторожевые отряды хватают всех бродяг, что пройдут по их земле. В каждом крошечном селении жители предупреждены о беглом преступнике, и сумма императорской награды за его шкуру такова, чтобы не оставить ни малейших сомнений. Ворон учёл все пути, которыми мог воспользоваться сбежавший пленник. Стоит оказаться слишком близко к человеческому жилью — его схватят. Вьятт знал об этом, но не мог ничего придумать. Слишком устал.

Голодный сезон собрал на охоту лютые стаи хищников, и даже короткая дрёма в лесу стала небезопасной. Не видя сна уже несколько суток, Вьятт просто шёл по берегу, и шёл, и шёл… Когда в глуши дорогу ему преградили вооружённые люди, а путь к отступлению был отрезан, Томас уже и подумать не мог, что это — конец пути. Решил, что хотя бы заберёт с собой побольше нападающих. Но те пришли не за его смертью.

— И я не скрою, что такой союзник был бы для меня весьма ценен в нынешние времена.

Томас постарался сохранить равнодушное выражение лица. О, ещё бы! Они скрывались в руинах какой-то старинной крепости, продуваемых всеми ветрами, и, насколько мог он судить, нынешний гарнизон мятежного дворянина был совсем невелик. Такому нищему воинству должен быть важен каждый боец.

И это всё, что осталось от союзников сэра Осмонда Вьятта… Ничего. Наследнику бы только попасть на родную землю. Он знает, каких людей следует повести за собой.

— Но, всегда есть «но», сэр Вьятт. Как долго вы были при дворе? Видите ли, я имею право несколько усомниться в верности возможного соратника, если однажды он уже предал своего покровителя.

Вот тут он не выдержал — со злостью стиснул подлокотники кресла.

— Единственным покровителем моей семьи был Император, и его я не предавал, а если вы желаете заявить обратное, то я сочту это посягательством на мою честь. Моя семья была уничтожена, меня привезли в столицу, как трофей. Я был «при дворе» ровно столько, сколько потребовалось для организации побега, и не задержался ни на день.

Томас видел, что Рогир Колетт не спешит ему доверять, но готов был стерпеть и это, до поры. Самому ему не справиться с великой целью. А без поддержки последнего Вьятта и сэра Колетта ждёт поражение, хоть он пока и не думает об этом. А может, наоборот, думал слишком часто.

— Я не желал оскорбить вас и ваш род. Мы были дружны с вашим отцом. Вы говорите правильные слова, молодой Вьятт, и мне хотелось бы им верить. Здесь вы в окружении людей, что способны понять ваше желание. Но позвольте нам понять и ваши поступки. Я хотел бы услышать историю о том, как вы сбежали из императорской твердыни.

— У меня было доверие Оресии, — ответил Томас. — И оружие против неё.

Рогир Колетт смерил его долгим непроницаемым взглядом. Он думал медленно и основательно, наверняка взвешивая множество вариантов.

— И неограниченный запас удачи, я полагаю?

— Нет. На неё я не полагался. Я полагался лишь на своё оружие.

Сэр Колетт поджал губы, потом сделал следующий заход:

— Всего лишь ваш меч? Смею заметить, мои люди невысоко отозвались о его качестве.

Томас улыбнулся.

— Этот меч — зазубренная железка, я раздобыл его в пути, чтобы отмахиваться от дикого зверья, и даже щитом подходящим не сумел разжиться. Но моё оружие всегда со мной, оно сделано не из металла, и его нельзя у меня отобрать. И я готов поставить его вам на службу.

Рогир Колетт снова погрузился в раздумья, потом задал главный вопрос:

— Чего вы хотите взамен? Какова плата за ваше союзничество?

— Невелика. Всего две головы — те, что я должен взять сам. Оресия и Ворон.

Предводитель крошечного воинства сухо усмехнулся.

— Не уверен, что у вас хватит сил унести подобную награду.

Это уже начинало всерьёз раздражать.

— Всегда есть выбор, — сказал Томас. — Я могу сражаться с вами плечом к плечу. Я могу уйти и собрать собственных верных людей. Думаю, самым плодотворным решением будет объединение усилий.

Всё ещё оценивая его взглядом, сэр Колетт поправил:

— Отпустить мы вас не сможем, при любом исходе вам придётся остаться в лагере. Вы видели слишком много, сэр Вьятт. Надеюсь, вы и сами это понимаете.