Ивону с Улраном досталась комната побольше, троим дружинникам выделили маленькую комнату. Устав за день, дядька быстро уснул и захрапел, в его возрасте следовало сидеть дома, а не ездить верхом с выросшим воспитанником. Дружинники пили пиво с соленой рыбой внизу, им было достаточно того, что есть крыша над головой, оплаченная хозяином еда и возможность расслабиться. Ивон же долго не мог заснуть, он лежал, глядя в темный потолок, и пытался представить себе завтрашний день, придумывал вероятные события и разговоры. Но усталость незаметно сморила и его.

Ветер ожесточенно гнал тучи по небу, будто решая, где лучше пролить их дождем. Ивон медленно поднялся и посмотрел в окно. На узкой улице, мощеной серым камнем, под серым небом стояли серые дома, такое же беспросветное настроение было на его душе. Улран, заметив, что Ивон проснулся, принес сумки с вещами и начал разбирать их, раскладывая одежду на несколько разных стопок. Тем временем Ивон умылся из таза и спустился завтракать.

Утром в харчевне было совсем малолюдно, и барон выбрал стол у окна. Он завтракал вареными яйцами и сыром, при этом невольно следя за суетой на улице. Одни готовились к отъезду, седлали коней, прикрепляли вещи к седлу, лениво переругиваясь со слугами. Другие просто стояли в стороне, лениво разглядывая происходящее на улице.

— Какие будут приказания на сегодня?

Ивон поднял глаза. Рядом с ним стоял Андо, вид у него был достаточно бодрый, хоть и слегка помятый.

— Отдыхайте. Вряд ли вы мне сегодня понадобитесь. Только не напиваться.

Он показал дружиннику кулак и тот расплылся в довольной улыбке.

— Не извольте беспокоиться, все будет тихо и спокойно.

Барон недоверчиво усмехнулся.

— Ну-ну, я посмотрю.

В комнате верный Улран уже приготовил ему парадный камзол, брюки и новые сапоги из мягкой кожи.

— Нет, чтобы новый камзол заказать, — бормотал слуга, — да вышить его побогаче, будто нищий какой старое, батюшкино перешить велел. И ежели бы средства не позволяли…

— Не ворчи, старый, — отмахнулся Ивон, — спустись поешь лучше. А то так до моего возвращения и просидишь голодный.

— А и посижу. Что мне, старику, сделается?

Ивон не стал спорить с упрямым старым слугой, быстро переоделся в подготовленные вещи. Дядька несколько раз обошел вокруг, внимательно разглядывая и поправляя складки, потом отошел, осмотрел еще раз и довольно цокнул языком.

— Вылитый батюшка ваш, — сказал дрогнувшим голосом. — Пусть Светлые будут с ним все время рядом.

Ивон несколько раз прошелся по комнате, потом достал из багажа длинный тонкий стилет и закрепил его в рукаве, прикрыв пышным кружевом.

— Это зачем ещё? — забеспокоился Улран. — Неужто драться с кем собрались?

— Не могу безоружным пойти, — уклончиво ответил Ивон.

Дядька снова недовольно посмотрел на него, но ничего не сказал, только тяжко вздохнул. Ивон накинул на плечи расшитый бархатный плащ и, непривычно нарядный, вышел из таверны. Ветер подхватил полы плаща и принялся радостно трепать их, барон невольно поежился, запахнулся поплотнее и направился прочь от таверны. Лошадь брать не стал. Он примерно представлял, где они находятся, поэтому уверенно двигался по оживленным городским улицам, с жадностью рассматривая прохожих, уличных торговцев, бегущую по делам прислугу и ремесленников. Очень скоро дома расступились, Ивон вышел на широкую площадь с фонтаном и античными скульптурами, здесь прогуливалась богато одетая публика, он увидел знакомых офицеров герцога и раскланялся. Насколько он помнил, резиденция находилась немного в стороне, и не ошибся.

Роскошный особняк за кованным забором, в глубине зеленого двора, был именно таким, каким он его и запомнил. Возле калитки стоял караульный в черно-белом форменном камзоле.

— Доложи герцогу, что барон Ивон Омура явился по его вызову, — велел Ивон.

Караульный зазвонил в колокольчик, появился еще один служивый, заняв место у калитки, пока первый недостаточно расторопно отправился в дом. Вскоре он вернулся и открыл калитку перед Ивоном.

— Вам велено идти прямо к дому, там вас встретят, — грубовато сообщил он.

Барон глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду, и решительно вошел. У входной двери его ожидал лакей, одетый в ливрею, расшитую богаче его парадного камзола. От Ивона не укрылась презрительная усмешка слуги. Сжав зубы, он шагнул в открытую дверь и оказался в огромном холле с высокими потолками, фамильными портретами вдоль широкой мраморной лестницы, ведущей наверх, большими окнами с мозаикой и натертым до блеска паркетом.

— Господин герцог ожидает в своем кабинете. Пожалуйста, следуйте за мной… — сказал слуга и повел гостя по роскошно убранному коридору.

Остергам явно стремился произвести впечатление своим домом, и у него это отлично получалось. Великолепные картины с изображением битв чередовались с портретами знаменитых полководцев и предков самого герцога. Предки высокомерно взирали на недостаточно богатого и знатного барона. Двери и стенные панели были выполнены из дорогих пород дерева, а на стенах висели позолоченные подсвечники, придающие интерьеру особо изысканную атмосферу.

Комната, куда привели Ивона, была небольшой и, по сравнению с холлом, что он видел, достаточно скромной. Посредине лежал мягчайший ковер. У камина лежала горка дров, там же стоял небольшой стеллаж с книгами, пара кресел и низкий столик между ними. Слуга оставил барона одного и вышел, бесшумно закрыв дверь за собой. Ивон неспешно огляделся и подошел к книжным полкам.

— Интересуетесь? — Неожиданно раздалось за спиной.

Барон медленно обернулся. Перед ним стоял герцог Остергам собственной персоной. Хозяин был высоким и статным, темноволосым с проседью, он внимательно посмотрел на Ивона синими глазами, и тот с достоинством поклонился.

— Почему вы один? Я велел вам явиться с сестрой, — недовольно произнес герцог.

— Сестра изъявила желание посетить Город Женщин, — Ивон развел руками, — прежде чем решит, будет ли выходить замуж. Как вы знаете, Поцелованной Солнцем я не могу препятствовать…

Лицо герцога потемнело, он нахмурился.

— Вы могли просить сестру отложить поездку, это было в ваших силах! — резко ответил он.

Ивон промолчал, отводя взгляд. Повисла неловкая пауза.

— Понимаю, нужно было соблюсти традиции и явиться самому к вам в дом, но дела провинции не позволили совершить столь долгую поездку, — заговорил герцог после недолгого молчания. — Вы же видите, что такой дом не может надолго оставаться без хозяйки. Я очень уважал вашего отца, Тирона, и надеюсь, что смогу ценить и вас. Не только как верного человека, но и родственника…

Ивон посмотрел на сюзерена, поражаясь его беспринципности и цинизму. Его жена только умерла, траур едва закончился, а он уже, будто лошадь, выбирает новую жену.

— Расскажите, как погиб отец? — вместо ответа попросил он, вновь отводя взгляд.

Остергам на мгновенье растерялся, но быстро взял себя в руки. Он медленно прошелся по комнате.

— Разве вспомнишь сейчас, ведь прошло столько лет… — лицемерно вздохнул он.

— Десять лет, — вздохнул Ивон.

— Вот видите, — улыбнулся Остергам. — Целых десять лет. Я иногда не могу вспомнить, куда вчера положил запонки, а тут целое десятилетие прошло.

Лицо Ивона вспыхнуло от гнева.

— Отец — не запонка! — резко ответил он. — За что вы приказали убить его?

Ненависть поднялась в сердце с новой силой и ощутимо жгла.

— Это был несчастный случай, — холодно отчеканил герцог. — Вы смеете меня обвинять?

— А мама? Она так странно умерла после визита вашего посланника. По чьему приказу убили её?

Остергам подошел к Ивону и, со злостью глядя ему в глаза, прошипел:

— Ты что себе позволяешь? Мальчишка! Твоя мать сама виновата во всем. Сначала она выбрала твоего отца. Затем отвергла меня еще раз, после его смерти…

— И за это вы приказали её отравить?

Лицо сюзерена исказилось от бешенства, он занес руку для удара, но, натолкнувшись на полный боли и ненависти взгляд барона, с силой толкнул его.