Другое нравоучение Гюго построено уже не на историческом, а на камерном материале. В стихотворении «Воспоминание о ночи 4 декабря» поэт вводит читателя в комнату ребенка, убитого во время репрессий, учиненных Бонапартом для устрашения мирного Парижа в дни государственного переворота. Созданное в чрезвычайно простой, безыскусной манере, с использованием реалистических деталей (шкаф из орехового дерева, стоящий в комнате старушки — бабушки убитого, беспомощно повисшие руки мальчика и деревянный волчок в его кармане), это стихотворение является одним из самых волнующих в сборнике «Возмездие», в котором авторские эмоции выражены через объективные факты. Только саркастическая концовка «Воспоминания» возвращает нас к глубоко личной яростной интонации поэта, объясняющего подлинную причину трагедии:

Клеймо позора, которым Гюго отметил империю Наполеона Малого, отнюдь не исчерпывает существо включенных в этот сборник поэтических произведений.

Главная особенность «Возмездия» в том, что политическая карикатура самым тесным образом переплетается здесь с прозрением и оптимистической концепцией исторического процесса. Если провести аналогию с живописью, можно было бы сказать, что в «Возмездии» карикатура Домье сочетается с революционно-романтическим пафосом Делакруа.

Политические взгляды Гюго приходят в это время, в полное единство с его философско-религиозной концепцией мира. Он не придерживался официальной религии и решительно отказывался от католических догм, навлекая на себя негодование и яростные преследования клерикалов. Бог — для него лишь символ того благого начала, которое через испытания, катастрофы и революции ведет человечество по пути прогресса. Поэт глубоко ощущает драматизм развития истории, движущейся в условиях постоянного сопротивления власть имущих. Но он никогда не теряет уверенности в преодолении зла и конечном торжестве добра. Это, несомненно, идеалистическое, но в то же время динамичное и революционное мировоззрение пронизывает собой все его творчество второго периода. Как бы ни была страшна и отвратительна картина действительности, воссоздаваемая сатирическим пером поэта, он всегда стремится подняться над настоящим, чтобы прозреть историческое движение к идеалу, чтобы пророчествовать о грядущем, которое покончит с позором и болью сегодняшнего дня. С этой философией истории, с теорией прогресса и вечной борьбы злого и доброго начал и связана самым тесным образом вся система- художественных средств Гюго этого периода; отсюда и введение символики, о которой говорилось выше, и известная склонность поэта к мифотворчеству, порой прямое воплощение в художественных образах его провиденциальной философии.

Так, сатирическая поэма «Сдается на ночь» заканчивается знаменательными словами о том, что пока императорская банда «гуляет» с невероятным шумом, где-то ночной тропой уже «спешит божий посланец — будущее». Это будущее аллегорически воплощается в космических поэмах «Возмездия» то в «возвышенную идею», которая осветит завтрашний день («Luna», июль 1853 г.), то в ясную, предутреннюю звезду, которая, по мысли Гюго, предвещает близкое освобождение от тирании, ибо за ней стоит «свободы ясный лик, великий гений света» («Stella», август 1853 г.).

Символика, стоящая за конкретно-образным строем поэзии Гюго, особенно ощутима в этих космических поэмах «Возмездия», где из всей цветовой палитры сохраняются только два цвета — белый и черный (что соответствует концепции автора о постоянном контрасте доброго и злого) и где особое значение приобретает ощущение света, блеска и сверкания (как признак несомненного торжества высшего божественного и нравственного начала). Речь идет о «сиянии» звезды; о «ясности», которая как будто живет и мыслит; о «небе, освещаемом божественной улыбкой», и т. д. Единство символического и конкретного, свойственное обычно поэзии Гюго, здесь несколько нарушается, конкретные образы как бы расплываются, внутренний динамизм, присущий, например, батальным сценам, сменяется риторикой. В этом смещении и надо искать причину неоднородности художественного качества поэзии Гюго, большей частью глубоко эмоциональной, но порой становящейся излишне выспренней, риторичной.

Знаменательно, однако, что пришествие будущего, предначертанного провидением, вовсе не представляется поэту в идиллическом свете. Гюго сознает, что это будущее надо завоевать в жестокой битве, главная роль в которой принадлежит народам. Именно к народам и обращается поэт: это их зовет трубный глас со всех концов небес, это им вечность велит «вставать». Таков смысл оптимистической концовки стихотворения «Карта Европы», в котором динамика и энергия, насыщающая обычно стих поэта, снова вступает в свои права:

Вера в народ, обращенность к народу, мысль о пароде и революции проходит через всю поэзию Гюго второго периода. Теперь образ народа лишается тех живописных лохмотьев, в которые он был обряжен в «Соборе Парижской богоматери». Народ, о котором думает Гюго, создавая «Возмездие», — это прежде всего рабочие июньских баррикад, с которыми поэт связывает самый высокие понятия справедливости, чести и героизма.

Народу посвящено в сборнике «Возмездие» несколько стихотворений. В программном стихотворении «Искусство и народ», написанном в ноябре 1851 г., поэт говорит о силе воздействия искусства: «Рабский народ» песня делает свободным, «свободный народ» она провозглашает великим. Поэт призывает народ славить в своих песнях «громким голосом свободу». Тирану же напоминает, что песня может обернуться «рычанием льва».

Стихотворение «Народу» (вторая книга «Возмездия», май 1853 г.) звучит, как прямой призыв, обращенный к спящему гиганту:

Тревожным призывом звучит и аллегорический припев этого стихотворения: «Лазарь! Лазарь! Лазарь! Встань!», и образ окровавленной свободы, лежащей у входа. «Ты знаешь, если ты мертв — мертва и она», — твердит поэт народу.

Стихотворение «Тем, кто спит» (сентябрь 1853 г.) также адресуется народу: