Франсуа Рене де Шатобриан (1768–1848), властитель дум периода Реставрации, был связан с существующим режимом и своим происхождением и политическими убеждениями. Аристократ, бывший эмигрант, последовательный защитник трона и римско-католической церкви (влияние которой было основательно поколеблено во Франции философами-просветителями XVIII в.), Шатобриан активно сражался за династию Бурбонов, был при Людовике XVIII министром и пэром Франции, французским посланником в Берлине, Лондоне и Риме. Его смятенные герои, которых автор приводит в конце концов к христианскому смирению, имели большое влияние на всю литературную молодежь тех лет. В 1816 г. четырнадцатилетний Виктор Гюго записал в своем дневнике: «Хочу быть Шатобрианом или никем». А в 1819 г., когда Виктор и его братья — Абель и Эжен — решили организовать свой собственный журнал, они назвали его «Литературный консерватор», подражая Шатобриану, издававшему политический журнал «Консерватор».

В это время юный Гюго пробует свои силы не только в стихах, но и в прозе. Для «Литературного консерватора» он пишет в 1818 г. свою первую повесть «Бюг Жаргаль» (напечатанную впервые в 1820 г., а в окончательной, расширенной редакции в 1826 г.). Затем он создает роман «Ган Исландец» (1823). Оба произведения, особенно второе, написаны в манере «неистового романтизма», с полуфантастическими героями и невероятными происшествиями, где необузданное воображение решительно преобладает над реальностью. Следуя за основоположником европейского исторического романа Вальтером Скоттом, но вместе с тем и полемизируя с ним, Гюго писал (в период работы над «Ганом Исландцем»), что «после живописного, но прозаического романа В. Скотта остается создать другой, более прекрасный и совершенный роман», который, будучи «поэтическим» и «идеальным», приблизит В. Скотта к Гомеру[6].

Однако при всех романтических неистовствах и безудержной фантазии автора, в обоих его ранних романах уже наблюдается явственная демократическая ориентация. В «Гане Исландце» представлено восстание рудокопов, а в основе «Бюг Жаргаля» лежит такое историческое событие, как восстание негров во французской колонии Сан-Доминго в 1791 г.; автор делает чернокожего вождя восставших положительным героем своей повести. Именно последнее обстоятельство возмутило царского цензора В. Семенова, который воспротивился изданию романа на русском языке, докладывая в 1831 г. Петербургскому цензурному комитету, что «главное действующее лицо, герой романа Бюг Жаргаль, представленный каким-то неустрашимым, благородным и добродетельным человеком, каким-то идеалом совершенства, есть глава возмутившихся невольников». Не беря на себя ответственности за издание подобной рукописи, цензор Семенов спрашивает: «Может ли в настоящем положении дел быть позволена книга, предмет коей есть возмущение, а герой — глава бунтовщиков?»[7]

В 1826 г. Гюго переиздает свои «Оды» (впервые увидевшие свет в 1822 г.), присоединив к ним несколько живописных баллад.

В его поэзию ощутимо входят традиции фольклора, Гюго проявляет интерес к истории, в частности к истории средневековья, которое станет любимым объектом изображения романтиков.

Так постепенно совершался переход раннего Гюго от классицизма к романтизму. Этому движению поэта сопутствовал и его переход от монархических убеждений к либерализму.

Во второй половине 20-х годов в стране нарастает оппозиция Бурбонам, особенно усилившаяся после восшествия на престол Карла X, который еще во времена эмиграции прилагал все усилия к тому, чтобы уничтожить завоевания революции, возвратив Францию к старым феодальным порядкам. Когда 27 апреля 1825 г. правительство опубликовало закон о выплате миллиарда франков бывшим эмигрантам в возмещение убытков за земли, конфискованные во время революции, этот так называемый эмигрантский миллиард вызвал бурю возмущения в либеральных и демократических кругах. Освободительные движения, вспыхнувшие в эти годы в других странах, — восстание декабристов в России, борьба греческого народа против турецкого ига и движение карбонариев в Италии — еще более способствовали усилению общественного протеста внутри Франции. Острые политические памфлеты Поля Луи Курье, созданные еще в первой половине 20-х годов, сатирические песни Беранже, чрезвычайно популярные в народе, выражали настроения самых широких масс.

Все эти факты и события не могли не сказаться на политических взглядах и настроениях Гюго.

Дневниковая запись восемнадцатилетнего Виктора, сделанная еще в декабре 1820 г., наглядно свидетельствует о брожении, которое назревает в душе юного роялиста: «Всякий молодой человек, который пробуждается в наше время к политической жизни, находится в странном замешательстве. В большинстве случаев наши отцы — бонапартисты, наши матери — роялистки.

Наши отцы видят в Наполеоне человека, давшего им эполеты; наши матери видят в Буонапарте человека, который отнимал у них сыновей. Для наших отцов революция — величайшее из того, что может создать коллективный гений; империя — величайшее из того, что может создать гений одного человека. Для наших матерей революция — это гильотина; империя — это сабля…

…Недавно я с жаром защищал в присутствии отца мои вандейские убеждения. Отец слушал меня молча, затем повернулся к генералу Л., который был при этом, и сказал: «Предоставим это действию времени. Дитя придерживается убеждений своей матери, мужчина придет к убеждениям отца»[8].

Но вот в 1821 г. внезапно умерла мать поэта, оставив своих сыновей в большой нужде. Виктору пришлось поселиться в скромной мансарде, экономя на питании и одежде (подобно Мариусу из его «Отверженных», в образе которого Гюго через много лет воссоздаст собственную духовную эволюцию тех лет). Так как юноша мечтал о женитьбе на любимой девушке — Адель Фуше, родители которой потребовали согласия на брак отца Виктора, — он наконец предпринял попытку сблизиться со своим отцом — этим «героем с мягкой улыбкой», как он скажет о нем в одном из своих стихотворений. Увлекательные рассказы старого воина помогли Гюго по-новому понять эпоху революции и Империи, оклеветанную Реставрацией.

Хотя в 1825 г. Гюго еще принимает почетное приглашение на коронацию Карла X в Реймсе, пишет оду на коронацию и получает от нового короля орден Почетного легиона, — его симпатии в эти годы уже начинают склоняться к бонапартизму и либерализму.

Официальный разрыв Гюго с лагерем роялистов произошел в 1827 г. Формальным поводом для этого послужил инцидент на дипломатическом приеме в австрийском посольстве, где были оскорблены маршалы бывшей французской империи (когда докладывали об их прибытии, то намеренно опустили титулы, полученные ими от Наполеона, после чего маршалы демонстративно покинули зал). Восприняв этот акт как личное оскорбление своему отцу — наполеоновскому генералу, Гюго пишет «Оду к Вандомской колонне», открыто прославляя победы Наполеона и напоминая своим соотечественникам о тех временах, когда Франция несла идеи республики в феодальные государства Европы (вслед за отцом Гюго в это время считал Наполеона прямым продолжателем революционных идей 1789 г.). Роялистский лагерь с крайним озлоблением встретил «Оду к Вандомской колонне», обвинив поэта в отступничестве и измене. Оппозиционные же газеты и журналы подняли ее на щит.

С этого времени мы можем наблюдать быструю политическую активизацию Гюго, освободившегося от своих юношеских иллюзий и вскоре провозгласившего, что «революция литературная и революция политическая» нашли в нем «свое соединение».

Конец 20-х годов был периодом расцвета французской литературы, ибо на волне оппозиционного движения против режима Реставрации поднялись все ее живые силы. Стендаль, в 1823–1825 гг. выступивший с трактатом «Расин и Шекспир», который положил основу реалистической эстетике, создает в 1831 г. роман «Красное и черное». Бальзак в 1829 г. публикует «Шуаны» — первое значительное произведение, включенное им позже в «Человеческую комедию». Самый плодотворный период творчества переживает в это время и Беранже. А вокруг Гюго собирается молодое поколение романтиков, объединившихся в кружок, который вошел в историю литературы под названием «Сепакль». Поэты и писатели «Сепакля» отказываются от монархической и клерикальной ориентации романтиков старшего поколения, подобных Шатобриану. Альфред де Мюссе в своих «Испанских и итальянских повестях», Проспер Мериме в «Театре Клары Газуль», «Жакерии», «Хронике времен Карла IX» и первых новеллах, Теофиль Готье в лирике тех лет, Александр Дюма в драме «Генрих III и его двор» обращаются к новым, порой бунтарским и даже богоборческим мотивам. Они изображают сильные и цельные характеры и при этом дерзко ломают старые каноны как в стихосложении, так и в драматургии.