— Это из-за твоего «цветочка»?

— Это из-за начала пары, — я помахал перед ее лицом папкой с распечатанной проектной работой.

Сорокина недоверчиво оглядела меня и отступила. Я вздохнул и прочесал пятерней по голове, взлохмачивая волосы. Парни на задних рядах тихо посмеивались и явно дожидались меня с объяснениями, что это только что было. Если бы я сам знал.

***

До трех часов я извел себя в край. Без пяти минут я измерял шагами пустую аудиторию, размышляя над тем, что скажу Василевской. Нервы гудели, как электрические провода. Слова Егора не выходили из головы, и я был полностью с ним согласен. Нужно сказать ей о своих чувствах. Я заработал президентский грант для университета, не моргнув и глазом, а сказать долбанные три слова не в состоянии!

Она задержалась. Всего пара минут. Кто-то вообще верит, что девушки могут быть пунктуальными?

Когда дверь в аудиторию открылась, я уже искрился от напряжения. Увидев Марьяну такую худенькую, с хрупкими плечами, которые она застенчиво сжала, с трогательным волнением в движениях, в глазах, я ощутил под ребрами легкий спазм.

Волнение между нами было настолько осязаемо, что мешало говорить.

— П-привет, цветочек, — но кто-то же должен был начать.

— Привет… — сожаление в ее взгляде было такой силы, что она не смогла удержать его на мне больше секунды.

Я не смог больше выносить ее муки, готовый принять все ее чувство вины на себя.

— Иди ко мне, — проговорил я, раскрывая объятия, после чего Марьяна рванула с места и бросилась в них. Она уткнулась носом мне в грудь и громко, прерывисто выдохнула. Я обнял ее, погладил по волосам и поцеловал в макушку. — Цветочек, маленький, ну ты чего?

Марьяна молчала, только еще сильнее прижалась ко мне и втянула носом воздух. Она меня только что понюхала? Не зная, как реагировать я лишь тихо усмехнулся.

— Прости меня, пожалуйста, — всхлипнула она.

— За что?

— Ты знаешь.

— Кажется, знаю.

Я слегка отстранился от нее, коснулся пальцами подбородка и поднял ее лицо, заставляя посмотреть на меня.

«Скажи ей. Скажи!» — кричал я сам себе, сердце вот-вот разорвется от чувств.

— Марьяна… — так, начало положено…

Дверь распахнулась, и в аудиторию зашел дедушка.

Да, блин!

Увидев нас, он сначала отпрянул назад, смущенный видом наших объятий, а потом тихо бросил что-то вроде извинения.

— Забыл портфель, — с едва сдерживаемой улыбкой, дедуля-обломщик следил за тем, как мы отступили друг от друга, с неохотой разомкнув объятия, и расселись за столы: я за преподавательский, Марьяна за тот, что напротив.

— Я сегодня у Левицких задержусь. Доеду сам, можешь взять машину.

Дед оставил на столе ключи от Соляриса и незаметно похлопал меня по плечу. Я покачал головой, готовый выдать ему «золотую малину» за паршивую игру. У него даже нет знакомых с такой фамилией. Но за подгон тачки, конечно, поблагодарил и выдавил что-то наподобие улыбки.

Профессор оставил нас одних, поспешно вышел, закрыв за собой дверь. В аудитории повисла тишина. Марьяна принялась шумно доставать тетрадь, учебники и ручку с карандашом. Я наблюдал за ней, понимая, что идеальный момент для признания упущен. Черт!

Смирившись с судьбой, я встряхнул головой и приготовил свои записи.

— У нас очень много работы, цветочек, — я вытащил распечатку всех ее оценок, которые мы еще могли исправить. — Намечается война против Быковой.

— О… — она испуганно вытаращилась на меня. — Я сильно напортачила?

— Боюсь, что да.

Увидев назревающую панику в ее глазах, я поспешил ее успокоить:

— Я тебе помогу.

— А это возможно? Мне вообще можно помочь?

— Да.

— Я столько пропустила, даже не знаю, что делать, — она начала теребить рукава кожаной куртки. — Я не хочу, чтобы меня отчислили, правда.

— Ты мне веришь?

— Да.

— Тогда все будет хорошо.

Она долго смотрела на меня. Я не мог понять, о чем она в этот момент думала, но на всякий случай улыбнулся, вкладывая в эту улыбку все тепло и нежность, на которые способен.

Мы подготовили ее к двум пересдачам, потратив несколько часов на изучение материала. Когда моя трудолюбивая и очень смышленая ученица начала потирать виски, я понял, что пора остановиться. На часах уже почти восемь вечера. Ох, Егор прав, я и правда изверг, а не репетитор!

— На сегодня, думаю, хватит, — со вздохом сказал я, потянувшись.

Марьяна смотрела, как я разминал шею, не отрывая глаз, и закусила нижнюю губу. Этот взгляд я уже знал наизусть.

— Как на счет факультатива? — я поднялся, обошел стол и встал, подпирая его бедром и скрестив руки на груди.

Она оглядела меня с ног до головы.

— У тебя что, все костюмы в химчистке или что-то типа того?

Я не ожидал такого вопроса и оглядел себя:

— А что не так?

— Все т-так. Просто… ты как будто не ты без пиджака и рубашки.

— Хм. Тогда и я скажу: ты сегодня тоже не ты.

Она встала, обошла свой стол и отзеркалила мою позу.

— Почему это? — она робко заправила волосы за уши, начиная нервничать.

— Ты меня стесняешься, цветочек. Это… необычно.

— Я тебя не стесняюсь.

— Докажи.

— Как?

— Сама решай.

Я намеренно смотрел на нее с вызовом, «взглядом на раздевание», ждал, когда же она станет прежней Марьяной. Что с ней случилось за ночь? Не иначе гребанный Власов испортил ее своим поцелуем!

— Ты злишься? — она подошла и коснулась кончиками пальцев моего виска, на котором дергалась выступившая вена.

Я закрыл глаза и выдохнул. Мы читаем друг друга, как открытые книги. Что я вообще пытаюсь от нее скрыть?

— Да, злюсь, но не на тебя.

— Я тоже злюсь, — призналась она, а я с любопытством оглядел ее. — Хочется прям убивать. И чего-то сладкого.

— Это то, о чем я думаю?

Марьяна виновато опустила голову:

— Да, прости, у меня месячные начались.

— Так вот почему ты не набросилась на меня, как только я сказал «факультатив»? — я подхватил ее за талию и посадил на стол. Она тихо взвизгнула и улыбнулась.

Наконец-то, с возвращением!

— Да, можешь считать, что тебе крупно повезло, секс-репетитор, — она подергала бровями, во взгляде бесята. — А то был бы уже распластанным на столе!

— Вот как? — я резко уложил ее на спину и, раздвинув бедра, подвинул их к своему паху. — Что-то мне подсказывает, что все было бы с точностью наоборот.

— А чего это ты мои идеи крадешь? — смеясь, ворчала она. — Ничего оригинального самому на ум не приходит?

— Вызов принят!

Я легко стянул ее со стола, поставил на ноги, повернул спиной к себе и нагнул, уложив животом на поверхность. Марьяна позволяла управлять ее телом и заливисто хохотала. Я улыбался как идиот, мысленно хваля себя за то, что сумел развеселить ее.

— Отпусти меня, вдруг кто-нибудь зайдет! — возмущалась она, а сама вместо того, чтобы сопротивляться, прогнула спину, подставляя мне свою круглую аппетитную попку.

Я наклонился, нависая над ней, и проговорил ей на ухо:

— Не по Станиславскому, цветочек, — она задрожала мелкой дрожью подо мной. — Единственное, что тебя на самом деле парит, это то, что я не могу сейчас этого, — я толкнулся бедрами, вжался в нее показывая, что со мной сделал этот ее прогиб.

— Я хочу плакать от досады! — захныкала она как ребенок и встала.

Я развернул ее к себе лицом и наклонялся все ближе и ближе к ее губам. Она часто задышала.

— А еще убивать и сладкого, я помню, — подцепив ключи от машины, за ее спиной, словно они и были моей целью, я быстро чмокнул ее в плечо. — Поехали, все устроим!

Марьяна запрокинула голову и прорычала в потолок. Она ворчливо поправила куртку, свалившуюся с плеч и засобирала свои вещи в рюкзак.

— На счет сладкого я еще могу понять, но убивать?

— Доверься мне.

Я закинул барахло в свой рюкзак и ждал ее у двери, позвякивая ключами.

***

Мы подъехали к заброшенной стройке на краю города. Глаза Василевской широко распахнулись, когда я заглушил мотор. Она крепко держала в руках огромный стакан молочного коктейля с Эверестом из взбитых сливок, каким-то вафельным рожком сверху, усыпанным конфетами и мармеладом. Кошмар диетолога.