— Подожди на улице, — попросил он женщину. Она скривилась, затем послушно кивнула и, все также стуча ужасно высокими шпильками, двинулась на выход. Ротчестер повернулся ко мне, долго рассматривал, словно взвешивал что-то или думал, что хотел сказать. Впрочем, я была бы рада, если бы он просто свалил и не заставлял меня краснеть. С кем он путался, спал и пил совсем не мое дело, хотя его очевидно романтическая ссора с мисс Монро объясняла утренний внешний вид. И не сказать, чтобы меня это как-то задевало, но какая-то неловкость присутствовала, словно удав на шее. И мы просто пялились друг на друга, как два идиота. И непонятно, о чем думали. Мне очевидно все равно на эти разговоры. В этих стенах можно многое услышать. Что-то из этого сплетни, что-то правда. Но если бы я цеплялась за каждый такой момент, то получила бы образование журналиста, а не архитектора. Хотя я, конечно же, обсужу это с девочками.

— Вы что-то хотели, мистер Ротчестер? Вроде до сдачи эссе еще есть время, — лучшая защита — нападение, правда ведь? Вот и я решила действовать на опережение, вовремя вспомнив про задание Стенелли еще до своего феерического ухода на больничный.

Ротчестер несколько раз моргнул, будто не понимая, о чем я вообще говорю. Потом усмехнулся.

— Это эссе я собирался завтра отменить, но могу и передумать.

— Покупаете мое молчание?

— О чем вы, Изабель?

— Я Изабелла, — поправила я, сцепив руки на груди, — взятка принята, но, думаю, я не одна такая. Мне-то глубоко все равно на ваше личное.

— Это не личное.

— Мне все равно.

— Как скажешь, — фыркнул он, снова резко перескакивая с «вы» на «ты».

— Думаю, вас уже заждалось ваше не личное, — в последние слова я пыталась вложить как можно больше ехидства. И кажется, это получилось, потому что он вопросительно поднял бровь, а когда дверь раздевалки открылась, выпуская оттуда Лиз и Кэсс, Ротчестер, не прощаясь, пошел к выходу. Я смотрела ему в спину, думая о том, почему именно мисс Монро. Не то, чтобы я претендовала на это место, но про нее ходило достаточно много слухов. Например, о том, как отличники таковыми становились на ее экзаменах. Интересно ведь, правда?

— Рассказывай, — вздохнула Кэсс с выражением «я же просила», проследив за моим взглядом. Я вздрогнула, когда дверь за профессором хлопнула.

— Эссе Стенелли он завернул, — ответила я, радуясь тому, что нашлась реальная отговорка для этого случая, — Только об этом еще никто не знает, — почему-то информацию о Ротчестере и Монро я захотела оставить для себя.

— Да, мам, — устало проговорила в трубку я, пытаясь сдержать зевоту и заслужить очередную тираду о том, что в обществе нужно быть более воспитанной. Не знаю, когда такие вещи стали примером невоспитанности, конечно, но у нее было на этот счет свое мнение.

Вера на заднем плане что-то говорила, пытаясь перекричать маму и передать мне привет. Почему-то ее общение очень согревало, дарило что-то такое теплое и уютное, словно кашемировый шарф в зимнюю стужу, где стужа — моя ежедневная рутина.

— Как ты? Как подготовка к сессии? Как экзамены? Ты готова? Ты выбрала следующее направление подготовки? Как тренировки? — засыпала вопросами мама, и с каждой секундой вопросы все сыпались и сыпались, прямо как снег, застревающий маленькими снежинками в волосах, которые становились похожи на иней.

Я отбрасывала комки снега в сторону ботинками, наблюдая за тем, как медленно и тихо он оседал на других участках. Было в этом что-то завораживающее и красивое. И это не потому что сегодня пятница, а впереди два выходных дня. Мне, в принципе, нравилась эта романтизация. Да и зима такое время года, которое само по себе романтизировалось. То ли это маркетологи постарались, то ли оно действительно казалось чем-то обнуляющим, обновляющим, оттого и волшебным.

— Как ты? — повторила вопрос мама, заканчивая на этом свою тираду. Я выдохнула воздух, паром взвившийся куда-то вверх и расплывшись около желтого света фонаря. Мысленно вернулась в реальность, в которой от меня требовали ответа и немедленно.

— Все хорошо, я уже три года живу одна, и вполне справляюсь, — устало проговорила я, в который раз напоминая очевидные вещи, — меня не нужно контролировать.

— Это не контроль, — возразила мама, — Я просто переживаю, — да, ничего не меняется. Я удивлена. Очень удивлена.

— Я знаю, но все же могла бы ты не заваливать меня миллионом вопросов, если я и так рассказываю тебе это все?

— Ладно, — отозвалась она, — я просто не хочу, чтобы что-то случилось.

— Ничего не случится, — снова ничего нового, все одно да потому, — Как папа? — перевела тему я, боясь, что опасные вопросы и разговоры опять сведутся к страху смерти.

— Как всегда на работе, — мама громко цокнула, а я была почти уверена в том, что сейчас она еще и закатила глаза. Да уж, профессия папы ей никогда особо не нравилась, но, что удивительно, мама ни слова не сказала ему по этому поводу. Только поддерживала, терпеливо собирала контейнеры с едой на дежурства, закидывала в стирку испачканные сажей футболки и бесконечно гордилась. Не без выноса мозга, конечно. Куда ж без этого? От этого «страдало» все семейство Ротчестер.

— Когда придет?

— Должен вечером.

— Передай ему привет, — мягко улыбнулась я, вспоминая, как в детстве я, Вера и папа строили домики в гостиной из одеял и стульев, а потом мы с сестрой там засыпали, чтобы наутро очутиться в своих кроватях.

— Конечно.

— Я потом вам наберу, рука замерзла, — коротко рассмеялась я, сворачивая на улицу университета.

— Конечно, — мгновенно отозвалась мама, — Удачного дня. Вера просилась к тебе в гости.

— Обсудим потом.

— Хорошо, будь аккуратна, — мягко проговорила мама, а затем положила трубку. Я же сунула руку с телефоном в карман, отогревая замерзшие и покрасневшие пальцы. Вот они явные минусы зимы во всем их великолепии — опасно иметь семью в это время года. Можно отморозить что-то из конечностей.

Я почти вошла на территорию университета, но до лекций оставалось еще достаточно времени для того, чтобы выпить вторую чашку кофе за утро. То есть необходимую норму для комфортного существования и жизнеспособности. Поэтому я свернула на соседнюю улицу, к небольшой кофейне, в которой уже тоже все со всех сторон дышало рождественской атмосферой. Помимо ели в углу, маленьких сант на подоконниках, гирлянд на окнах, которые мигали с самого утра, в меню добавился латте с карамелью и корицей, вишневый пунш — от пунша только название, на самом деле это чай на вишневом варенье, и еще куча всего, из чего я каждый день выбирала что-то новое.

Я зашла в помещение, отчего по телу сразу пробежало приятное тепло. Вот только встреча, которая меня там ждала, была не совсем приятной. Около кассы стояла Милли Монро, то есть, мисс Монро.

Добрее утра не придумаешь. Она вела у нас несколько дисциплин на первом курсе. И каждой девушке запомнилась, как непроходимая стерва. А каждому парню, как эталон вселенской красоты и женской энергии. Почти идол. Уж не знаю, как большинство с группы стали у нее отличниками, но у меня не получилось. А выяснять способы, мне как-то не особо хотелось. Хотя я и не была склонна к тому, чтобы вешать ярлыки. Может быть, в глубине души она была бесконечно несчастна? Кто ж знает.

Женщина расплатилась, отошла к диванчику в зоне ожидания и элегантно, словно бабочка на полном лугу цветов, приземлилась на самый край, положив ногу на ногу и при этом оставив осанку совершенно ровной. Я невольно засмотрелась на это зрелище. В принципе, мне было даже понятно, почему всем она так нравилась.

— Здравствуйте, — поздоровалась я, пытаясь при этом выглядеть так, словно я сейчас не перечисляла все факты о ней в своей голове. Все-таки она могла появиться у нас в следующем году. А это, как говорится, мой вклад в будущее.

— Доброе утро, — сдержанно улыбнулась женщина, тут же отвернувшись к окну, за которым начал падать снег. Да, по прогнозу сегодня ожидалась сильная метель. И, кажется, она уже началась. Наверное, нужно было остаться дома.