***

От ритмичного скрипа кровати за стеной меня начинает мутить. Мы с Дэном тоже трахаемся — на диване в гостиной, в одной из этих многочисленных квартир, где мы бухаем до клуба, после клуба, вместо клуба. Я не чувствую ничего, кроме тошноты — перед глазами все крутится, и меня укачивает от фрикций. Я даю Дэну кончить, встаю с дивана, иду в туалет, и блюю, опустившись на колени перед унитазом. Смотрю на себя в маленькое зеркало над раковиной — белое пятно лица, черные круги потекшей туши под глазами. Меня тошнит от себя, от Дэна, от секса, от этой жизни. Я возвращаюсь в комнату, кое-как одеваюсь, и выхожу в коридор, держась за стену. Дэн ловит меня за руку:

— Что с тобой? Я сделал что-то не так? Дина. Не молчи. Давай, я тебя провожу. Посмотри на себя, ты же в говно!

— Иди на хер, отъебись!

Я отталкиваю его руки — сейчас мне противны его прикосновения, его голос, все, что он делает. Я с трудом открываю замок и вываливаюсь в темный подъезд. Уже на лестнице оборачиваюсь — Дэн стоит в дверях, и я не могу разобрать выражения его лица, потому что у меня перед глазами все плывет. Блять, так даже лучше, так будет проще.

— Заебал, не хочу тебя больше видеть. Иди нахуй. Все идите нахуй. Отвалите от меня. Заебали!

— Спасибо за кофе.

Мы с Олегом сидим в кофейне на первом этаже универа, и, пока он залипает в телефон, я рассматриваю его лицо. Мы знакомы около двух лет, и все это время он оставался для меня просто другом. Это охуенно — просто дружить с парнем, без всей этой пиздострадальной хуйни, правда? Олег чему-то улыбается, поднимает на меня глаза цвета моря в пасмурную погоду. У меня шумит в ушах. Да что со мной опять такое?!

— Да на здоровье. Успеем покурить перед парой?

— Ага, пошли.

Воздух в курилке — мутно-сизое стекло, и сквозь эту призму, как через фильтр, я продолжаю рассматривать его.

— Олег, а больно было тоннели делать?

— Блять, а ты как думаешь?

— Я ничего не думаю, я просто тоже хочу.

— Зачем тебе?

— Ну хочу! Нельзя что ли? Мне нравится, как это выглядит.

— А тебе в твоем агентстве такое разрешат?

— А я с ними уже не работаю больше…

Олег прищуривается:

— У меня дома есть клык для растягивания. И я могу отдать тебе свои старые серьги. У них не очень большой диаметр. Хочешь — сделаем?

Я изумлённо смотрю на него:

— Конечно. Давай сегодня?

— Давай.

— Давай сейчас.

— А как же пара?

— Похуй на пару. Поехали?

Мы едем к нему, по пути заходим в магазин за бухлом, то есть, за анестезией. Бутылка водки и пачка сигарет — отличное начало вечера. Олег ставит передо мной две стопки и кладет на стол два толстых кольца из хирургической стали. Я беру их в руку — тяжёлые.

— Давай, пей для храбрости.

— Я не боюсь.

На самом деле я волнуюсь, просто не хочу ему это показывать. Никому нельзя показывать свой страх, а особенно — самой себе. Если я буду отрицать его, тогда, возможно, мне не придется взглянуть ему в лицо. По крайней мере, я буду бегать от этого так долго, как смогу.

— Чего задумалась? Как кстати лето провела? В Т была?

— Ага. Олег, а ты раньше это делал?

Он смеётся.

— Пей, я кому говорю. Будет очень больно.

— Блять.

Я снимаю свои сережки — экзекуция началась.

— Ай!

— Ну-ка, не ори.

— Сука, но это правда, очень больно!

— Ну отвлеклись как-нибудь!

— Да?! Как, блять?!

Мы уже орем друг на друга, конечно же, в шутку. Олег смотрит на меня, и я по глазам вижу, что ему весело. Тоже мне друг.

— Ну, я не знаю. Подумай о чем-нибудь приятном.

— О тебе, что-ли?

— Можно и обо мне.

Вот же скотина.

— Ладно, как скажешь.

Я расстёгиваю пуговицу на джинсах и засовываю руку себе в трусы. Закрываю глаза.

— Чего пялишься? Тяни давай.

Он продолжает свою работу — я чувствую холод его пальцев, когда он протаскивает клык через мочку уха. Щелчок сережки — один тоннель готов.

— Помогает?

В его голосе спрятана улыбка. Похоже, ему нравится.

— Ещё как.

Мне тоже это нравится. Мы сидим на кухне, одни в его квартире, в полной тишине. Все, что я слышу, это спокойное, размеренное — его дыхание, и учащенное — мое. Темнота под закрытыми веками, прикосновения его пальцев, его голос, даже боль, которую он мне причиняет — все это бешено возбуждает меня. Я слышу, как он берет вторую серёжку со стола:

— Я скоро закончу.

Я почти шепчу:

— Я тоже. Поцелуй меня.

Я чувствую шероховатость его губ — он просто делает то, о чем я его попросила. Это только поцелуй, ничего большего, и когда он заканчивается, его сережки уже оттягивают мочки моих ушей — приятная, саднящая боль. Почти такая же сладкая, как нарастающее внизу живота пульсирующее напряжение. Я прячу свой стон в его губах, задыхаясь, шепчу ему на ухо:

— Спасибо.

Сука, он снова смеётся:

— Обращайся.

Я открываю глаза, застегиваю джинсы, поднимаю на Олега взгляд:

— Кстати, меня из общаги выселяют, я же в академку ушла. Можно, я у тебя немного поживу? Ведь мы же друзья.

Иногда так просто получить желаемое.

***

Я над чем-то смеюсь, а потом закашливаюсь сигаретным дымом. Опускаю взгляд вниз — в моей руке пластиковый стакан, наполненный дешевым вермутом и газировкой. Убирает с двух повторов. Ладно, с трех. После четырех ты будешь блевать у входа в клуб или прямо в такси. Я не преувеличиваю — это проверено многократно. Мои однокурсники отмечают сдачу сессии, которую я успешно завалила. Сегодня моя последняя ночь в общаге, завтра я должна собрать свои вещи и съебаться отсюда на все четыре стороны. Хотя, нет. Я поеду к Олегу. Заебись, да?

Кто-то открывает окно, и в общей комнате, которую студенты используют для работы над своими проектами, становится свежо. Напротив меня сидит парень с пятого этажа. Просто парень, no name, его имя даже не играет роли в этой истории. Я лениво наблюдаю за ним поверх края пластикового стакана. Наши взгляды встречаются, и я понимаю, что хотя мы еще не сказали друг другу ни слова — наши демоны уже обо всем договорились. Ну хорошо, мои-то точно все решили. Он — старше меня на год, с охуительной фигурой. Девчонки в коридоре института провожают взглядами его задницу, и сегодня я намерена увидеть ее без штанов. Я допиваю остатки одним глотком — моя жидкая смелость.

Все потихоньку расходятся по комнатам, и я тоже иду к себе, беру полотенце, спускаюсь на цокольный этаж — интересно, во всех общагах душевые в подвале? В наших можно снимать артхаусное кино или любительские фильмы ужасов. Облупленная краска, потемневшая плитка на стенах, режущий глаза свет неприкрытой лампочки под набухшим от влаги потолком. Я подставляю лицо под струи горячей воды, закрываю глаза, и пытаюсь прийти в себя. Сколько сегодня было стаканов — три или четыре?

Стена в душевой изрисована и исписана всякой хуйней — своебразный мурал, созданный живущими здесь студентами. «Жизнь — это длинная очередь за смертью. А мы, как всегда, без очереди» — это написала я, когда была в говно. Похоже, я часто принимаю душ пьяная. Я смеюсь, и струйки воды затекают мне в рот. Похуй. Конечно, я никуда не собираюсь лезть без очереди — я всего лишь хочу поебаться с симпатичным парнем с пятого этажа. И больше ничего.

Соседка в моей комнате уже спит, я надеваю длинную футболку прямо на голое тело — трусы мне сегодня не понадобятся. Захожу в туалет, чтобы бросить на себя еще один оценивающий взгляд — когда я пьяная, я кажусь себе охуенной, в остальное время я себе совсем не нравлюсь. Есть какая-то японская легенда, в которой говорится, что ты рождаешься с лицом человека, которого ты любил в прошлой жизни. Я прикасаюсь пальцами к холодному стеклу. Какой бред. Я что, не могла найти кого-то покрасивее?!

В макетной, где наша компания отмечала завершение семестра, все еще сидит пара человек, еще один спит прямо на столе. Пьянка удалась. Я прохожу мимо них, и они даже не обращают на меня внимания. Его дверь — в конце коридора, и отсюда я вижу под ней тонкую полоску света. Каждый шаг — один удар сердца. Что делать? Постучать? Я просто поворачиваю ручку, и дверь легко открывается. Не заперто.