— Давай, ищи, Макс! Признайся, ты просто хочешь, чтобы я съебалась. Хочешь, чтобы я свалила от тебя. Сука, мудак, ненавижу!

Эта горечь, такая сладкая, заполняет меня, и я уже не понимаю, что происходит дальше. Его руки, мои руки, он впихивает меня в подъезд, в лифт, я упираюсь, но он тащит меня до дверей моей квартиры. Я отталкиваю его от себя:

— Иди нахер, Макс.

— Не бесись. Я тоже буду скучать.

— Я не буду скучать. И ты не будешь, не пизди. А если все-таки будешь — выеби кого-нибудь, я разрешаю.

— Дура.

— Все, отъебись. Я сама дальше. Отвали, ты что не понимаешь меня?

Конечно, он понимает. Он молча разворачивается и спускается вниз по лестнице. Я с трудом открываю входную дверь, на ощупь преодолевая плотную черноту коридора добираюсь до своей комнаты. Падаю лицом в подушку. Темнота. А потом — оранжевые вспышки света.

Я открываю глаза, тупо смотрю в окно и не могу понять, где я — белое пятно солнца мелькает между верхушками деревьев, гравий безмятежно шумит под колесами авто, кто-то из любимых моими родителями рок-динозавров фоном выводит очередную рок-балладу. В голове мелькают картинки прошлой ночи — клуб, квартира Макса, ключи от подъезда, его руки. Его лицо. И мои слова — что я ему наговорила ночью?!

— Проснулась? Пить хочешь?

Беру у Аленки бутылку воды, делаю несколько глотков. Она сочувственно смотрит на меня — думает, что у меня похмелье.

— Ты как?

Как я? Как, сука, космонавт, забытый товарищами на Луне. Я словно смотрю сквозь толстое стекло на далекий голубой шарик, подвешенный в ослепительном мерцании космоса, и в моем скафандре заканчивается кислород. Я думаю о Максе, думаю о том, что каждая секунда сейчас увеличивает расстояние между нами и от этого мне хочется уткнуться лицом в спинку переднего кресла и закричать. Воздух с трудом проходит сквозь сжатое спазмом горло, я кашляю, и снова пью воду из протянутой сестрой бутылки.

— Тебе что, плохо? Остановиться?

— Нет… Нет. Я в порядке. Все хорошо.

Блять, я даже не запомнила, как я села в машину. Зато я хорошо помню все, что было до этого. Я откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза, наблюдая за расплывающимися перед веками черными кругами. Сейчас поздно что-то менять — я уже уехала. Нужно просто взять себя в руки, и завтра мне будет намного легче.

Но мне не становится легче ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня. Он звонит, и я беру трубку — его голос так близко, как будто он здесь, рядом со мной:

— Привет, малыш. Я уже так сильно соскучился. Почему ты не позвонила? Ты все еще злишься?

Я бросаю телефон на стол, ладонь горит, как от ожога. Черный прямоугольник мобильного на белой столешнице — как опасное насекомое, укус которого смертелен. Хотя, чего я боюсь? Ведь я уже отравлена. Его голос — яд, и он же — противоядие:

— Приезжай скорее. Мне плохо без тебя.

Наскоро собранная сумка, непонимающие взгляды родителей: «Это что, все из-за парня?», жесткая полка плацкартного вагона, двадцать часов агонии, и вот я здесь, в Т. Я приезжаю ночью, ненадолго захожу домой — переодеться и бросить вещи, и сразу еду в «Extreme». Я безоговорочно зависима, и мне нужна моя доза — мне нужен он.

***

Беспрепятственно прохожу внутрь, кивнув охраннику на фейсконтроле. Тут же, на лестнице встречаю Дэна. Он обнимается с какой-то девчонкой, и, по его лицу я вижу, что он уже уделанный.

— Привет, Макса не видел?

— Привет. А ты что, уже вернулась? Ты же недавно уехала. Макс в ди-джейке. Дина…

Не дослушав, иду туда. Поднимаюсь по лестнице, открываю дверь, и сначала вижу ее, а потом уже его. Они целуются, и она запускает пальцы ему в волосы, розовая карамель ногтей в упавших на лицо светлых прядях. У меня закладывает уши. Перед глазами мигают красные буквы: «уровень кислорода — критический». Я сажусь напротив них, непослушными пальцами расстегиваю молнию на сумке — со второй попытки, достаю пачку и закуриваю. Я знаю, кто это — тусовщица, клубная девочка, одна из его бывших, про которых мне говорил Дэн. Макс обдолбался в говно, а иначе и быть не может, ведь он даже не узнает меня, или, возможно, он решил, что я — галлюцинация. Я выдыхаю горький дым, и думаю о том, что я, наверно, никогда и не была для него реальной. Он смотрит на меня сквозь мутную дымку — в ди-джейке сильно накурено, и судя по запаху, курили не только сигареты.

— Малыш. Это ты? Охуеть. Ты правда приехала? Я тебе звонил.

Девушка, сидящая у него на его коленях, кладет голову ему на плечо.

— Это Юля. Ты знаешь ее? Хочешь секс втроем?

Я делаю затяжку. Киваю, глядя в его глаза — запертая в оболочку темнота:

— Да. Конечно, блять, хочу. Поехали прямо сейчас.

Я понимаю, что он делает. Я сделала ему больно, и теперь он бьет в ответ. А может, он сам хочет закончить нашу историю на своих условиях? Мы ловим тачку, и я сажусь на переднее, позволяя им скрыться в полумраке задних сидений — не благодарите. Я смотрю прямо перед собой, стараясь не обращать внимание на возню, которую они там устроили. Сколько раз мы так же возвращались из клуба ночью, уже в машине начиная то, чем заканчивалась почти каждая ночь, проведенная нами вместе? Десятки раз за это лето? Меня начинает тошнить.

Мы приезжаем к нему домой, я сразу иду в ванную. Долго держу дрожащие руки под холодной водой, потом прикладываю их к лицу. Смотрю на себя в зеркало. Что делать? Устроить им скандал? Выгнать ее нахуй? Я выхожу из ванной, и слышу доносящийся из спальни шум. Осторожно толкаю приоткрытую дверь — охуеть, они уже ебутся. Она лежит на кровати его родителей, Макс сверху. Он снял футболку, спустил джинсы, хотя нет, я почти уверена — это она их с него стянула. Он трахает ее так, как я люблю с ним трахаться, медленно, толчок — пауза, толчок — пауза, толчок… Эта тварь снизу стонет, вцепившись ногтями его спину. Я сажусь в кресло, впиваюсь в них взглядом, низ живота сладко тянет.

Они трахаются так, как будто они здесь одни. А может, так и есть? Может, мне просто нет места в их реальности, я — призрак, наблюдатель. Макс переворачивается и сажает ее на себя сверху. Она скачет на нем, упирается в его грудь руками, он держит ее за бедра, впиваясь пальцами в кожу, и я вспоминаю синяки, которые он оставил на мне в наш первый раз. Все вокруг расплывается, я что, плачу? Я подаюсь вперед, я смотрю на него, на его руки, его пальцы, его лицо. Его глаза закрыты, ко лбу прилипла тонкая прядь светлых волос, я слушаю, как он прерывисто дышит, и тихо, почти шепотом, говорю:

— Ты такой красивый.

Я встаю и выхожу из комнаты. Они продолжают, им похуй. Я одеваюсь, хлопаю входной дверью. Закуриваю на крыльце подъезда, сбегаю по ступенькам и окончательно растворяюсь в темноте. Она окружает меня, но мне не страшно — что может случиться с тем, кого и так нет? Я чувствую, как внутри меня, как незаживший порез, снова раскрывается, разворачивается бездна, заполняя меня голосами моих демонов. С возвращением, сука…

Влюбиться — это больно. И чем сильнее ты влюбляешься — тем больнее будет, когда все закончится. Макс звонит мне, но я не беру трубку, блокирую его номер, собираю сумку и уезжаю в Е, официальная причина — готовиться к сессии и восстановлению в универе, неофициальная — ну, вы и так понимаете.

Небольшой бар, в котором я провожу сегодняшний вечер, полон народу — низкий чек на алкоголь и непритязательная атмосфера делают это место популярным среди тех, у кого нет денег на пафосные заведения. У меня деньги есть, но мне все равно тут нравится. Я опускаю под стол бумажный стаканчик из-под кофе, и наливаю туда вино из бутылки, спрятанной в сумке — напитки здесь не самого лучшего качества, поэтому у меня все с собой. Алкоголь и сигареты — моя терапия. Еще — секс. Рекомендую, хотя… У такого лечения дохера побочных эффектов. И все-таки, это лучше, чем думать о нем. Если, конечно, вообще возможно о нем не думать.

— Ну, и что ты сделала?

Олеська — моя соседка по комнате в общаге, сидит напротив меня, потягивая через соломинку какую-то вырвиглазно-оранжевую бурду. Наверно, то, что здесь гордо именуется «отверткой». Я в несколько глотков опустошаю свой стакан и тут же наполняю его снова.