Вечеринка организована нашим универом, а это значит, что профком протащил внутрь свое бухло, и мне нужно найти кого-то, кто меня им угостит. Я направляюсь в туалет, чтобы проверить, как я выгляжу, и тут же налетаю на Ромку:

— Привет, Дин.

— О, привет. Не знаешь, где бухает профком?

Конечно, он знает, он с ними в хороших отношениях, не то, что я. Но это — история для другого раза. Мы проходим в закрытую, только для своих, чиллаут зону, на столике стоит металлическая табличка «Reserved». Здесь никого нет — все на танцполе, в баре, или еще хуй знает где, только на одном из диванов сидит, опустив подбородок на грудь, какой-то парень в красном костюме Деда Мороза. Присмотревшись, я понимаю, что он крепко спит, и только круглые стекла его очков продолжают вспыхивать синим неоном стробоскопа. Я ухмыляюсь и толкаю Ромку локтем:

— Смотри, Санта нажрался в пизду. В этом году подарков не будет.

Когда я пьяная, мне начинает казаться, что я жутко остроумная.

— Дурочка ты. Что будешь пить?

— А что тут у них? Это что — Хеннеси?! Охуеть, да?

Ромка берет бутылку и наливает коньяк в одноразовые стаканчики, стопка которых извлекается им из большого пакета под столом — мы торжественно чокаемся пластиком, и пьем.

— А что там у них еще, в пакете?

Я сажусь на диван, рядом с пребывающим где-то далеко в мире грез очкариком-Сантой, и роюсь в громадной пластиковой сумке. Достаю оттуда пол-литра Колы.

— Смотри, смешать можно. Или Хеннеси с колой не пьют? Мы в общаге перед клубом пили вермут «Salvatore» с газировкой. Ты знаешь, это такая дрянь.

Поворачиваюсь к Ромке, и вижу, как он улыбается:

— Я знаю, что когда-нибудь ты все равно будешь со мной.

Я молча смотрю на него. Наверно, надо еще как-то пошутить, потому что я не знаю, что ему сказать. Что я не хочу ни с кем быть? Что мне очень жаль, но я его не люблю? Что я вообще никого не люблю?

— Давай не будем смешивать?

***

Пробуждение похоже на медленный подъем со дна наверх, мое сознание выныривает на поверхность, и я разлепляю глаза, которые тут же обжигает ослепительным сиянием. Где я? С трудом приподнимаю голову — и с облегчением обнаруживаю себя на своей кровати в общаге. Солнечный свет, беспрепятственно пробиваясь через пыльное, не мытое с лета, окно, ровным прямоугольником ложится на мое лицо. Какого хера? Конечно, завалившись под утро в комнату, мы даже не подумали закрыть шторы. Тут же в голову приходит следующая мысль — а сколько, в таком случае, сейчас времени?! Если солнце уже добралось до наших окон, то… Блять!

— Леся… Лесь! Во сколько мы сегодня вернулись домой?

Леся — размытое пятно в левом углу моего глаза, ворочается и что-то бухтит. Я поднимаю от подушки тяжелую, опоясанную глухой болью голову, и фокусирую взгляд на своей соседке. Ха, да она лежит на кровати полностью одетая!

— Лесь? Ты прямо, как в этой песне.

Прочищаю горло.

— А я ни разу не спала в ботинках. До этого дня!

— Точнее, до вечера…

Подхватывает Олеся, и мы хохочем. У меня тут же начинает кружиться голова, и я падаю обратно на подушку, морщась от смеха и боли в висках. Перед глазами все плывет. Что мы вчера пили? Коньяк? Точно, Ромка, Хеннеси… Пиздец, да мы все еще пьяные.

— Дин? Когда этот, приедет за тобой? Надо же собираться.

— Да, надо. Наверно, скоро. Он утром еще должен был выехать.

«Этот» — это Паша, друг моих родителей, ну или друг семьи, без разницы. У него сегодня какие-то дела в Е, и на обратном пути он заберет нас с девчонками домой, в Т. Хорошее начало новогодних каникул — поездка в комфортном салоне Пашиного джипа, вместо семичасовой тряски в набитом плацкартном вагоне. Да, он просит называть его по имени, несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте — Паша считает, что мы с ним друзья. Ну друзья, так друзья.

Мы с Леськой и Анькой утрамбовываем вещи в сумки, а потом, уже вместе с Пашей, закидываем их в багажник. Он, конечно, не может сдержаться, и посмеивается над нами:

— О, да я вижу, вы вчера хорошо погуляли! Еле на ногах стоите. Давайте возьмем вам что-нибудь опохмелиться в дорогу.

Я с трудом занимаю свое законное место — впереди:

— Ой, Паша, не завидуй.

Девчонки, хихикая, лезут на задние, и долго возятся там, устраиваясь поудобнее. Я не первый раз еду с ним, Павел часто отвозит меня на учебу, объясняя это тем, что у него в Е дела по бизнесу. Иногда он дает мне порулить своим китайским монстром, но чаще — просто покупает для меня бухло, что-нибудь, типа джин-тоника, в машину, и мы едем, и пиздим обо всем на свете. Он с таким интересом слушает меня, что мне становится смешно — зачем ему вся эта хуйня?

Легкий толчок, и здание общаги в зеркале заднего вида медленно поплыло вправо — поехали. По пути Паша останавливается у киоска, выскакивает под снегопад, и возвращается через пять минут, как новогодний эльф, с подарками — двумя бутылками шампанского в хрустящем от мороза пакете.

— Давайте, за успешно сданную сессию.

Открывает одну из бутылок и передает ее назад. Леся с Аней пьют по очереди, прямо из горлышка, и Анька чихает от попавшей ей в нос пены. Девчонки передают бутылку мне, но я вспоминаю вчерашнее происшествие в такси, и отказываюсь:

— Не, не сейчас. Потом, попозже.

Я ужасно хочу спать. Улицы города, мутные в ранних зимних сумерках, пробегают за окном, сливаясь в однообразный серый фон. У меня звенит в ушах, и мне кажется, что я все еще в клубе, а где еще мне быть? Вся моя жизнь — просто ожидание вечера, ожидание ночи — ночи, которая длится бесконечно, а все остальное мне просто снится. Я смотрю на дорогу, и вижу Ромку, переходящего улицу прямо перед носом нашего джипа — ну вот, я все-таки заснула, и он попал в мой сон. Как со стороны, слышу свой голос:

— Подожди меня минуту, пожалуйста.

Открываю настежь дверь, и, уже на ходу, кричу:

— Рома!

Я бегу через дорогу, не обращая внимания на сигналящие мне машины — загорелся зеленый и поток транспорта уже начал свое движение. Я догоняю Ромку, повисаю на нем, он снимает с головы наушники, обнимает меня, прижав к себе, и я смотрю на снежинки в его волосах. Как тогда…

— Ты откуда здесь взялась?

— Я ехала в машине и увидела тебя. Я уезжаю домой, на Новый год.

Ромка улыбается, совсем чуть-чуть, но я вижу, что его глаза смеются:

— Ну хорошо тебе съездить, я буду скучать.

Целует меня в нос, потом в лоб:

— Давай, беги, пока.

Я возвращаюсь в мигающее аварийными огнями на перекрестке авто. Уже захлопнув дверь, я понимаю — что-то не так. Паша сидит, молча глядя перед собой, девчонки сзади тоже притихли. Я чувствую напряжение в воздухе, и, чтобы как-то разрядить атмосферу, говорю, обращаясь, конечно, к Паше, девчонки-то все знают:

— Это просто друг, в клубе вчера вместе тусовались. Хотела попрощаться.

Стоп, я что, оправдываюсь? Какое кому дело до того, с кем я обнимаюсь на улице? Если Павел что-то там нафантазировал про меня — это его проблемы. И вообще — ему некуда деваться. У него полный джип уже захмелевших студенток, которых сегодня вечером ему нужно сдать их родителям. Никто не просил его забирать нас — сам предложил, а что там у него в голове, меня не касается. У меня похмелье, и мне похуй. Я отворачиваюсь к окну, давая понять, что тема закрыта. Анька с Лесей какое-то время едут молча, но потом мы выезжаем на трассу, и девчонки, уже сами, открывают вторую бутылку:

— Ура, домой! С наступающим!

Их уже снова размазало после вчерашнего, и они начинают нести хуйню:

— Дин, а это же Рома был, да? Ты чего к нему выскочила? Вы ж вчера только в клубе вместе бухали?

— Блять, Ань, перестань! Это было так красиво! Машины сигналят, ты бежишь к нему, и он обнимает тебя, и везде этот… сука, снег! Как в кино!

Я отворачиваюсь к окну, пряча улыбку. Только сейчас я понимаю, настолько спонтанным был этот поступок. И правда, нахуя я к нему побежала? Ну почему я всегда сначала делаю, и только потом думаю? А что подумает Ромка? Я чувствую себя идиоткой.