Эти мысли взбодрили меня лучше, чем кофе, и только я собралась мчаться искать Матвея, еще смутно осознавая, что ему скажу, как в дверь постучали. Сердце забилось, причиняя боль, я покраснела до корней волос, но, когда Аглая сказала «войдите», в комнату вошла Мирослава Кривич.

Острое разочарование волной нахлынуло, но все же отступило от вида ее взволнованного лица.

— Я оббегала всю Академию, разыскивая вас! Все в порядке?

Она крепко обняла свою сестру, потом участливо сжала мои руки.

— Что произошло?

— А уже известно, что что-то произошло? — сама не знаю, откуда у меня нашлись силы шутить.

— Вся Академия гудит как улей.

Этого еще не хватало!

— Кто-то увидел, как избитого Вадима Хрусталева вели к целителям, кто-то заметил суетящихся охранников и преподавателей, кто-то — процессию из учеников, направляющуюся в ректорат. Все эти разрозненные сплетни быстро сошлись воедино, и теперь какие только слухи не разносятся по Академии!

Мы тревожно переглянулись.

— И что говорят?

Мирослава невесело усмехнулась:

— Ничего особенного. Например, что Эрлинг подрался из-за сударыни Ольги с Ясногоровым, Хрусталев пытался их разнять, вот и пострадал. Или что Вадим как-то оскорбил сударыню Стрелицкую, и Матвей из-за этого его атаковал. Или что вы обе подрались между собой из-за Ясногорова, а каким боком приплели остальных парней — я не знаю. Не стала дослушивать эту нелепую теорию, а посоветовала сплетникам заткнуться, и отправилась вас искать. Ну, теперь расскажите, как обстояло дело? И лучше сделать это до того, как сюда прибудет наш отец.

— Отец? — испуганно переспросила Ольга. — Но зачем?

— Затем, что драка в Академии — это серьезный проступок, и твое имя оказалось замешанным. Так что выкладывайте всю правду, и поживее!

Скрывать от нее что-либо не было смысла, и мы изложили историю предельно подробно, с многочисленными отступлениями. Странно, но теперь говорить об этом было легче, я чувствовала себя гораздо лучше, чем час назад. Наверное, потому что лицо Мирославы наливалось гневом и возмущением, она с эпитетами, неподобающими ее положению в обществе, обложила Вадима, и вчетвером мы вдоволь обругали его по всем фронтам. А еще одна порция кофе с медом окончательно вернула мне силы. Как и укрепившаяся вера в любовь Матвея.

— Драконье дерьмо, — разорялась Мирослава, пока раскрасневшаяся Ольга хохотала. — Ублюдок! Да как он посмел так себя вести! Говорить так о сударыне, да еще и в ее присутствии! И в присутствии драконицы! Отец его на куски за такое порвет! Из-за него имя Ольги поминает каждый сплетник, придумывая такие небылицы, что волосы встают дыбом!

— Что будет дальше? — спросила я, когда эмоции немного улеглись.

— Полагаю, нас всех ждет не самый простой день завтра. Никто еще ничего не знает, поэтому донимать будут почем зря. Советую держаться ближе к друзьям, особо не отсвечивать, не выходить из себя и никому не говорить о случившемся. Даже если будут провоцировать. Тем более если они будут провоцировать! К тому же завтра попечители снова вызовут вас для беседы, и будут уже более настойчивыми, чем сегодня. Знать бы, что там наплели им остальные… Но вы ни в чем не участвовали, так что не бойтесь. Ничего вам не сделают! Главное — чтобы ваше доброе имя не пострадало. Да и отец не просто же так сюда прибудет, он уладит проблему, не сомневайтесь.

Так за разговорами мы и провели остаток вечера, пока девушки не распрощались, и отправились к себе. Напоследок они заверили меня в своей поддержке, приказали не переживать из-за слов Вадима, а Аглая и вовсе едва не задушила в объятьях.

После их ухода я приняла ванную, и собралась уже лечь, но тело вдруг объявило забастовку, требуя движения и энергии. Во мне словно разбушевался огненный вал, вызывая дрожь, но не от слез, а от гнева. Последние несколько дней пронеслись перед глазами, я снова и снова прокручивала в голове бал, танцы, первое занятие, разговор в библиотеке, беседу с Ольгой, драку, и в итоге едва не взвыла от нахлынувших эмоций. А потом вдруг поняла, что нужно сделать.

Резко поднялась, оделась, и выскользнула из комнаты. Это было очень рискованно, очень-очень, но образ гавани манил меня сверхъестественным образом. Я вспоминала ее башни, охватывавший меня восторг, и стремилась снова ощутить те мгновения, когда я была безгранично счастлива.

Коридоры остались позади, никто не встретился, и это было как-то подозрительно удачно, но я и не сомневалась в успехе задуманного. Вот дверь, я тихонько прошмыгнула, едва касаясь земли побежала к пляжу, слыша стук собственного сердца. Но стоило увидеть темнеющие вдалеке башни, и все напряжение как рукой сняло.

Как и в первый раз, волшебный вид выбил воздух из легких. На глаза навернулись слезы, я ощутила такую радость, будто мне подарили весь мир. Но почему гавань так действовала на меня? Это же обычное место, не такое роскошное, как Академия. Что меня так влекло туда?

И, как оказалось, не одну меня: когда глаза привыкли к темноте, и заметила впереди одинокую фигуру.

— Мы снова вернулись сюда.

Хоть расстояние и было приличным, я отчетливо расслышала его шепот. У меня что, сверхслух развивается?

— И всегда будем возвращаться.

Глубоко вдохнув воздух, сделала несколько шагов навстречу, но невольно затормозила, так как он по-прежнему смотрел только на гавань. Нет, так не годится, я должна подойти, и поблагодарить! Смелее, Элиф, смелее!

Хотела окликнуть его, но он сам заговорил, так и стоя спиной ко мне:

Вздымалась гавань в тьме ночи,

Манила взор таинственный ее,

Кричал же разум мой: «Молчи!»,

Но сердце диким жгло огнем.

Под светом звезд я видел мир:

Он полон лживых миражей.

Но редкий я нашел сапфир,

Среди бессмысленных камней.

В тот миг я понял, как любить,

Как ждать чудес во тьме ночи.

Я знал: ее вовек мне не забыть,

От гавани мне не забрать ключи.

На секунду показалось, что сердце перестало биться, но после того, как его голос затих, оно наверстало пропущенные мгновенья.

Мне хотелось плакать, беситься, поколотить его или влепить пощечину самой себе, чтобы прийти в себя, но вместо этого я просто сделала шаг назад, споткнулась, и почти упала. Почти — потому что он не позволил мне упасть: в мгновение ока оказался рядом, и поддержал, отчего мы впервые оказались так близко друг к другу. Сейчас его глаза были темными, как ночь, а при свете дня — теплыми, карими, с серебристыми ореолами на зрачках. Обычно от улыбки вокруг глаз расходились задорные морщинки, но сейчас взгляд выражал боль и напряженность, тоску. И чувства, которые он выплеснул в стихотворение.

Что нужно было сделать в этой ситуации? Оттолкнуть его? Сказать, что между нами ничего не может быть? Будто он сам этого не знает! Нет, мы оба понимали, что разделяет нас самая настоящая пропасть, которую не обойти, через которую не перекинуть мост. Будь он даже обычным драконом — нас все равно не поженили бы, смертные не имеют права сочетаться священными узами брака с «благородной высшей расой». Но он — наследник Ясногоровых, и этим все сказано. Ему не позволят отступить от возложенных на него ожиданий, иначе все драконье общество будет опозорено, чего не допустят.

Все это было правдой, очевидной для всех, но мы упрямо закрывали глаза: и когда танцевали на балу, и когда он заступился за меня, ревновал к другому, слагал стихотворение в мою честь. Этого было достаточно, чтобы опомниться, решить все раз и навсегда, но что мы вместо этого сделали?

Мы поцеловались.

Да, так просто, и так естественно: без лишних слов, без ненужной суеты и громких фраз. Все что нужно, он выразил в стихотворении, а мои чувства и так отражались в глазах, я не могла их спрятать, еще не умела. Поэтому он решительно притянул меня к себе, и так же решительно поцеловал.

Для меня это было впервые, но я не грохнулась в обморок, нет, наоборот, когда он отстранился, мне показалось, что я лишилась чего-то важного, что больше не повторится, но что было так необходимо.