Для всего остального мира Туана Круторогова скончалась в возрасте одного года. Казимиров и Ясногоров, являвшиеся моими лучшими друзьями, как могли поддерживали нас в столь тяжелую минуту, но им и в голову не могло прийти, что мы подстроили смерть своей дочери, чтобы защитить ее от настоящей гибели. Зато Рустемзаде еще как могли такое предположить. Они сразу заподозрили неладное, хотя отказывались верить в предательство со стороны Танильдиз. В итоге ее брат — самый жестокий мужчина, из всех, кого я когда-либо знал, — решил провести собственное расследование, и узнал всю правду. Моя жена как раз была беременна, так что они не стали обвинять или устраивать скандалов. Улыбаясь в лицо, за спиной они держали нож.

— Тот пожар… — спазм стиснул горло.

— Да, ее брат со своими людьми выследили вас, и сожгли заживо многих людей, лишь бы избавиться от тебя. На этот раз они захотели выставить все несчастным случаем, но мы узнали об их планах, совершенно случайно, мать Танильдиз проговорилась. Только я не успел: когда прибыл на место, огонь бушевал в полную силу, невозможно было подступиться. Моя родовая сила усмирила его, но в горе пепла и остатков здания обнаружилось множество трупов. Некоторых так и не нашли. Среди останков были твои приемные родители, а сколько было детей… страшно даже вспоминать! Среди живых я тебя не нашел, и вернулся домой, чтобы узнать, что Танильдиз умерла во время родов, а наш сын был так слаб, что прожил не больше недели после рождения. Так я и оказался бездетным вдовцом, ненавидящим семью жены, и неспособным во всеуслышание заявить о случившемся, чтобы не осквернить ее памяти. Бросился в работу, как в омут с головой, брал на себя больше, чем мог выполнить, чтобы ни секунды свободной не оставалось, и сам не заметил, как прошли годы, унося с собой все радости, надежды, мечты.

Новым ударом для меня стала гибель Ясногоровых. Вновь показалось, что судьба ополчилась на меня, стараясь отобрать все самое дорогое, что было в моей жизни. Но их детям было так тяжело, что я отбросил в сторону свои страдания, и постарался поддержать их так же, как их родители поддерживали меня после смерти Танильдиз. Катерина и Матвей стали моим спасением, я с большой радостью пригласил парня жить у себя, и принимал чету Тобольских. Порой возникали мысли, что будь мои дети живы, все было бы точно так же: Туана приезжала бы со своими мужем и сыном, а мой наследник всегда был бы рядом, перенимая мой опыт и мои знания. Какие предательские мечты, но не забывай, что моя молодость прошла, оставив в наследство только горечь и одиночество.

Так и протекала моя жизнь, в скромных радостях и старых ранах, пока однажды меня не попросили возглавить комиссию по отбору учеников из людей в Академию. Я давно уже состоял в попечительском совете, и знал, что если этим займусь не я, то задание передоверят Яркану или кому-нибудь вроде него, кто не питает особой любви к людям. После трагедии с моей дочерью, я всеми способами боролся с дискриминацией, добивался равных прав ученикам из людей, и с готовностью взялся за дело в комиссии. Пришлось пересмотреть много результатов отбора, пока внимание не привлекли двое претендентов. Это был парень с удивительным уровнем знаний, и девушка, превзошедшая его на сто процентов. Я с интересом взялся за биографию девушки, и с шоком обнаружил, что ее родители погибли на том же месте, где умерла и моя дочь. Я приказал своим агентам собрать всю информацию о сударыне Стрелицкой, и не мог поверить своим глазам, когда получил на руки отчет.

Матильда Стрелицкая потеряла на пожарище родную девочку, но вынесла на руках свою будущую воспитанницу. Когда я приехал в городок, и усмирял стихию, госпожа Стрелицкая уже отбыла в госпиталь с ребенком. Она дала ей свою фамилию, воспитала в пансионате, дала превосходное образование. По возрасту ты вполне подходила, только на самом деле тебе не семнадцать, а восемнадцать лет. А потом я увидел твой потрет… Точнее, это был набросок, но я сразу узнал черты своей матери. Удивительно, что ты оказалась похожа не на Танильдиз или меня, но сходство было просто поразительным.

Я понял, что все эти годы моя девочка была жива, а я скорбел о ней, не подозревая, насколько просто могла сложиться наша жизнь, если бы я нашел ее тогда, на пожарище. Первым порывом было лететь к ней немедленно, все рассказать, прижать к груди, и больше никогда не отпускать. Но я не смог. Да и как все объяснить, как в таком признаться? Я сходил с ума, ожидая тебя, не находя себе места. Матвей, Катерина и Аглая — единственные, кому я доверил свою тайну. Они были шокированы, но полны решимости помочь мне. Аглая стала твоей наставницей и помощницей, Матвей должен был просто тебя защищать, но в итоге влюбился, что тоже можно понять, ты такая красавица! Катерина сделала все, чтобы оградить тебя во время представления от козней попечителей (многие были недовольны новыми послаблениями, которых я добился для людей). Я же получил возможность постоянно пребывать рядом с тобой. И ты была права насчет всего: я первым встретил тебя, на балу я едва держал себя в руках во время нашего танца, танца отца с дочерью, о котором никто не знал, кроме нескольких посвященных. Я защищал тебя и потом, как только мог, радуясь, что ты делаешь успехи, дружишь с достойными драконами, вроде сестер Кривич, Скуратовых, Матвея. С ним, конечно, тебе не стоило встречаться, но что поделаешь против молодости и любви?

Однако наиглавнейшая причина, по которой я скрыл от тебя правду, это соображения безопасности. Ты, думаю, теперь имеешь представление о своих родственниках со стороны матери, и понимаешь, какие это целеустремленные и жестокие мерзавцы. Южане не забывают обид, они поколениями мстят, выжидая и плетя извилистые интриги. Если они узнают, что ты выжила — вернутся вершить свое извращенное правосудие даже спустя столько лет. Для них вообще не существует понятия срока давности, и то, что сила пробудилась в тебе, может не стать для них смягчающим обстоятельством. Я по-прежнему не хочу вмешивать в это дело Казимирова, потому что последствия могут стать международными: если правитель публично возьмет тебя под свою защиту, а Рустемзаде причинят тебе вред — быть серьезному конфликту.

Поэтому я молчал, хотя с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее находиться с тобой рядом, и не называть дочерью. Мне все мнилось, что как только ты закончишь обучение — я смогу хорошо тебя устроить, и тогда признаться во всем. Убеждал себя, что мы избежали бы рисков, ты приняла бы меня, простила, и жизнь стала бы прекрасна. Но я недооценил обстоятельства, а они снова сыграли против меня. На тебя напали, едва не убили, однако на этот раз я был рядом, мог и должен был защитить своего ребенка, но… опять ничего не сделал. Я не выполнил своего отцовского долга ни тогда, ни сейчас. Твоей жизнью я обязан Ярогневу Беломорскому, мужчине, которого никогда не считал достойным или хотя бы просто порядочным. Какое унижение! И как справедливо я был наказан за свое отношение к нему, и безмерную вину перед тобой.

Теперь, Элиф, ты знаешь все. Мне даже страшно спрашивать о вердикте. Наверное, ты возненавидишь меня за всю эту ложь и былые ошибки, но, перед тем, как отвергнуть, дай мне время. Дай нам шанс! Мы остались друг у друга одни, больше никого. Мой сын, так и не получивший имени, покоится на кладбище рядом со своей матерью, и я никогда не смогу обнять его, вдохнуть родной запах, сказать, как сильно горжусь им и люблю. Но у меня еще остался ребенок, ради которого я могу жить, моя прекрасная дочь, и я готов на все, чтобы заслужить прощение.

Когда я окрепла, состоялось множество закрытых слушаний. Вадима и его компанию исключили из Академии, но, увы, знатность рода позволила им избежать содержания под стражей. Вместо этого драконы-садисты ожидали своего наказания в родовых усадьбах, и, могу представить, сколько ненависти изливалось по моему адресу. Вряд ли кто-нибудь из них искренне раскается, для такого шага необходимо располагать хотя бы капелькой порядочности.