— Клянусь! — Андрей так отчаянно машет головой, что приходится схватить его за подбородок, чтобы не разгонял сквозняк. — Да я их ни разу даже не открывал!

— И это единственный документ, который ты таким образом «вынес»? — не могу не поинтересоваться.

— Да, — говорит он, но от моего внимание не ускользает ни то, как этот придурок на секунду скосил взгляд, ни короткая пауза перед ответом.

Значит, чуйка меня не обманывает и было еще что-то. Но Андрей предпочел не хранить это в телефоне и избавился даже от следов. Возможно, просто какие-то типовые договора, а возможно, бухгалтерские документы.

Мотаю на ус и это тоже. На будущее, как только разберусь с Авдеевым.

— Тебе крупно повезло, что эти файлы попали в мои руки, — продолжаю экзекуцию, — потому что я не побегу к Завольскому и не сдам тебя с потрохами, хотя именно так на моем месте и поступил бы любой здравомыслящий человек. Но, знаешь, почему я так не поступлю? Потому что у нас с тобой, мать его, чертов договор! И я буду выполнять свою часть сделки под названием «прикрывать жопу Андрея» до тех пор, пока ты помнишь о своей. Ты ведь помнишь, да?

— Да, да! — снова правдиво быстро подтверждает он. — Я твой муж и должен все тебе рассказывать! Но я ведь и так…

— Точно? Потому что, судя по тем фотографиям, которыми швырялся твой папаша — попахивает дерьмом, а не доверием.

— Я не хотел. Так получилось! Я не нарочно!

— Сейчас ты пойдешь наверх, примешь душ, выпьешь успокоительные и снотворные, и проспишь до завтрашнего утра. От тебя так разит перегаром, что я едва держусь, чтобы не блевануть. Если будет звонить отец — скажи, что ты до сих пор перевариваешь тропических устриц, и не дай тебе бог хотя бы сопением дать понять, что ты в курсе нашего с ним приватного разговора. Это понятно или повторить еще раз?

Он отползает в сторону, перекатывается на четвереньки, потом встает и семенит на второй этаж, ни разу не оглянувшись, как побитая псина.

А я долго смотрю ему вслед и проклинаю каждого из трех — Андрея, Угорича и Наратова.

Из-за них я стала существом, которому совершенно наплевать на боль и страдания окружающих. Потому что, какой бы сильной я взамен не стала, никто в здравом умен не хочет добровольно превратиться в бессердечное чудовище.

А я, кажется, все чаще… начинаю получать от этого удовольствие.