— Болеет, — небрежно бросает Константин, даже не пытаясь скрыть ложь.

— Бедняжка, — сочувствующе качаю головой, — я знаю очень хорошего терапевта! Берет дорого, но откопает любую, даже самую коварно замаскировавшуюся болезнь. У меня тут есть его номер…

Угорич подлым скользящим движением подвигается ближе и смыкает пальцы на моем запястье, из-за чего я едва не роняю телефон.

Тело мгновенно цепенеет.

Я чувствую себя сусликом, который пытается прикинуться дохлым, когда понимает, что на него нацелился голодный удав. Внутренности покрываются коркой льда, воздух в легких стремительно заканчивается, а на спасительный вдох у меня просто нет сил.

— Может, — Угорич наклоняется к моему уху, его влажное дыхание мерзко щекочет кожу, — встретимся как-нибудь в неформальной обстановке?

Ненавижу себя за оцепенение и страх, которые этот человек до сих пор мне внушает. За годы подготовки к моему триумфальному «возвращению», я поборола столько внутренних комплексов и сломала такое количество барьеров, которого хватило бы на десятерых, но эта скользкая тварь продолжает вгонять меня в какой-то хтонический ужас как будто сошедший ос страниц книг Лавкрафа.

— Поговорить о терапевте? — делаю вид, что не понимаю недвусмысленный намек.

— В том числе.

Он сжимает пальцы еще сильнее, как будто хочет, чтобы его ДНК просочились мне под кожу, но Андрей впервые в жизни появляется вовремя.

— А вот и мой жених, — с облегчением выдыхаю я, и одергиваю руку.

Ошибка лишь в том, что делаю это слишком поспешно, и тем самым вручаю Угоричу козырь против меня — теперь он знает, что имеет какую-то власть над моими чувствами, и обязательно ею воспользуется, как только представится возможность.

— Мне было так одиноко без тебя, — говорю почти чистую правду одновременно хватая Андрея под руку, и становясь как будто немного за него.

Мой слабохарактерный женишок — совсем не тот случай, когда «как за каменной стеной», но Константин не рискнет так откровенно проявлять ко мне интерес. Это будет означать почти открытую пощечину Завольским. Кстати… нужно подумать, как я могу этим воспользоваться.

— Андрей. — Угорич жмет ему руку и пару минут распинается, нахваливая мой ум и блестящий юмор, и какое наслаждение получил от разговора со мной. Как будто мы битый час разгадывали шарады. — Тебе нельзя так надолго оставлять невесту без присмотра, Андрей. Могу по старой дружбе назвать имен парочки присутствующих, кто точно хотел бы украсть прямо сейчас.

«Скользкая тварь».

Угорич как будто слышит мои мысли — нарочно становится так, чтобы снова беспрепятственно лапать меня взглядом.

— Мы с Валерией полностью друг другу доверяем, она может разговаривать сколько угодно и с кем угодно, — говорит Андрей, и вся радость от его появления моментально улетучивается.

На лице Константина — как бы тщательно он не пытался это скрыть — мелькает выражение высокомерия. Я не з тех женщин, которые роняют матку от приступов неандертальской мужской ревности к каждому столбу, но с такими, как Угорич, необходимо сразу жестко очерчивать границы, за которые им лучше не переступать. Не потому что «мы с моей любимой про доверие», а потому что «ты портишь воздух, которым дышит моя женщина». Будь на месте Андрея кто-то более тестостероновый… кто-то с характером и железными яйцами, и…

Я явственно ощущаю в ноздрях терпкую горчинку запаха того мужика из зала, и порывисто прижимаюсь носом к плечу Андрея, чтобы перебить его сладким парфюмом так не вовремя накатившую слабость. Надо было взять у него номер, перезвонить и перенести встречу.

— Нам с Андреем пора, — я искусственно улыбаюсь Угоричу и тащу Андрея к лестнице, хотя до конца антракта еще десять минут.

Убедившись, что Константин не идет за нами и уже успел потеряться в толпе, позволяю себе ругнуться сквозь зубы. Андрей закатывает глаза — его излюбленная реакция на все, что не вписывается в его картину прекрасного. Неудивительно для человека с его «специфичными вкусами».

— Я не для того вытащила тебя на эту ярмарку тщеславия, чтобы ты весь вечер шатался неизвестно где!

— Я не обязан тебя развлекать, — он намеренно игнорирует мой повышенный тон, но все же отходит на шаг. И снова закатывает глаза, когда я ровно на такой же шаг придвигаюсь обратно. — Ради кого этот спектакль, Валерия? Здесь никого нет, на нас никто не смотрит.

— Никто, кроме те двух фотографов и их фотокамер, — шиплю, едва разжимая губы, и снова мастерски разыгрываю «случайно пойманный флирт».

Поправляю Андрею прическу, улыбаюсь и несу какую-то несвязную чушь. Со стороны это выглядит как будто парочка влюбленных уединилась, чтобы излить друг на друга накопившиеся за вечер телячьи нежности. Надеюсь, на фото все будет выглядеть так же. Завольский-старший должен быть доволен тем, как я из шкуру вон лезу, чтобы поправить специфическую репутацию его сына.

Глава восьмая: Лори

Настоящее

В «Стрелецкий» меня пускают сразу, хотя обычно в это место просто так с улицы не зайти. Нет, на дверях этого ресторана не висит табличка «только для владельцев клубных карт», и официально он не позиционируется исключительно закрытым местом, уже давно набравшим свою клиентскую базу. Просто так получилось само собой, что со временем его облюбовали люди определенного образа жизни и уровня достатка, которым стало не комфортно есть в присутствии тех, чьи банковские счета не трещат по швам. Теперь попасть сюда можно, только забронировав столик по номеру телефона, а бронь осуществляется только при предоставлении документов. Ну какой нормальный человек расчехлит паспорт, ради того, чтобы через пару месяцев (раньше никак), съесть две французских устрицы и отдать за это сомнительное удовольствие свою месячную зарплату?

Но меня в «Стрелецком» уже хорошо знают, потому что Завольский-старший проводит здесь почти все свое свободное время. Возможно, даже больше чем дома.

Он сидит за столом около красиво оформленной зеленой зоны, в центре которой стоит чучело косули. Пошлость и гадость, но охота занимает особенное место в жизни здешних посетителей. Как будто им мало того, что они ежедневно потрошат чьи-то жизни на финансовой арене — подавай вдобавок обязательно пустить кровь какому-то несчастному животному.

Пока я подхожу, обращаю внимание, что Завольский-старший перелистывает что-то на планшете с довольной рожей. А увидев меня, улыбка еще больше растекается по его раздутому лицу.

Он напоминает мне героя одной старой фантастической саги известного тем, что он был настолько жирным, что передвигаться мог исключительно в летающей кресле. Если убрать то, что в кино этого злодея всегда показывают гипертрофированно огромным, в реальности он, скорее всего, выглядел бы точно также, как папаша Андрея — похожим на наряженный в дорогие шмотки воздушный шар. Даже сейчас меня посещает мысль однажды пронести с собой шило, украдкой ткнуть его и посмотреть, что будет.

Обязательно сделаю это, когда свершу свою вендетту и полезность, и важность Завольских сойдет на нет. Но, пожалуй, позволю себе слабость ткнуть его открыто. Например, прямо в глаз.

А пока улыбаюсь в ответ, подхожу к столику и наклоняюсь, позволяя Завольскому-старшему по-отечески поцеловать меня в щеку. Напрягаюсь, ожидая еще одного его обязательного проявления «свекровьей любви» — шлепка по заднице. От поцелуя ощущение такое, будто к щеке прислонили свеже пойманную жабу, но это цветочки по сравнению с унизительным шлепком.

Мысль о шиле в его поросячьем глазу уже не кажется такой кровожадной.

— Ну Лерка, ну хороша! — еще одна обязательная фраза из его лексикона. — Где мои годы…

Я занимаю место напротив, незаметно задвигаю под тарелку приборы — всегда есть соблазн не сдержаться и немедленно пустить Завольскому жир.

Официант возникает как по щелчку пальцев, разливает по бокалам вино и приносит мне что-то крохотное на блюде, обложенное листьями экзотической зелени. Пробовать это у меня нет никакого желания. К счастью, и Завольский позвал меня не для того, чтобы накормить, и по большому счету ему плевать, что происходит с моим желудком — главное, чтобы это тело послушно исполняло возложенную на него миссию.