Возвращаю взгляд к Нику.

— Я думаю о Мине, — говорю я, не совсем лгу, но и не совсем говорю правду.

По правде говоря, если Мина не на первом плане моих мыслей, она всегда на задворках моего сознания. Так что, технически, я всегда думаю о ней.

Ник на мгновение бросает на меня взгляд, и я думаю, что у меня галлюцинации, когда вижу искру беспокойства в его обычно бесстрастной манере поведения.

— А что с Миной?

— Я должна была навестить ее сегодня. Субботы — это наши с Миной дни.

— И ты не смогла из-за этого, — заканчивает он за меня.

Я киваю.

— Когда, по-твоему, я смогу?

Он колеблется, что сразу же заставляет меня напрячься.

— Честно говоря… не скоро. Это небезопасно для тебя. Или для нее.

Я хочу возразить, но не могу. Если он считает, что я не должна, я должна его послушать. Я никогда не прощу себе, если втяну Мину в эту неразбериху и она каким-то образом пострадает, а безопасность Мины для меня важнее всего.

Но в то же время мне нужно убедиться, что с Миной в центре все в порядке. Обычно я получаю отчеты о самочувствии Мины от Эрики, социального работника Мины, по субботам, а без них я не могу убедиться, что ее хорошо кормят, что она счастлива или что она хорошо учится в школе.

Меня это не радует, и я с благодарностью снова представляю себе Ника. Я позволяю своему знакомому раздражению на него поселиться у меня в груди, стараясь закрепить это чувство там. Я не могу позволить себе забыть о том, что он мне неприятен, потому что после того, как все это закончится, мне придется вернуться к своей обычной жизни, где арендная плата, школа и золотоискательство — моя реальность.

То, что я смогла поговорить с ним о своем прошлом, не означает, что мы друзья и никогда не будем друзьями. Этот человек связан с мафией, а я пытаюсь сохранить чистое прошлое, чтобы вернуть сестру. Это убедительный аргумент, почему я должна отдалиться от этого человека, но мое тело просто не соглашается с моим разумом.

Мое тело все еще хочет его, а мой мозг хочет задушить мое тело.

— Ты злишься на меня, — говорит он.

Я киваю, не пытаясь отрицать это. Я не просто злюсь на него. Он мне не нравится. Он не может мне нравиться. Возможно, мы в равной степени виноваты в том, что я оказалась в этой переделке, вместе с тем, кто хочет убить Ника…

Но мне просто не хочется брать на себя вину за то, что я влезла в жизнь Ника, поэтому я позволяю ему взять вину на себя. В конце концов, мне нужно продолжать ненавидеть его. Только так я смогу пережить жизнь с человеком, к которому меня так тянет, сохранив решимость стать золотоискательницей.

В то же время я достаточно умна, чтобы понимать, что не стоит раздражать человека, с которым мне предстоит жить. Поэтому, когда он не отвечает на мое утверждение в гневе, я оставляю все как есть.

Позади нас машина охранников поворачивает налево, а мы — направо, но я не задаюсь этим вопросом. Я доверяю Нику — по крайней мере, в том, что касается моей безопасности. Поэтому я позволяю нам ехать в тишине, потому что так проще. Учитывая, насколько суматошна моя жизнь, легкость — это победа.

Очень скоро мы подъезжаем к складу в малонаселенном районе Адской кухни. Ник высаживает меня и тело Джекса у входа в склад. Затем он без проблем отправляется на поиски парковки. Через несколько минут он возвращается и открывает нам дверь.

Склад устроен как дорогая нью-йоркская студия приличных размеров, но внутри он совсем не похож на склад. Вокруг склада установлены камеры наблюдения. Ник также попросил меня настроить глаза и ладони на тонко расположенные сканеры на входе.

Планировка этажа открытая: шкаф, кухня, спальня и гостиная находятся в одной комнате. Немного тесновато, но для двух человек и пленника вполне достаточно, и Ник говорит мне, что это все, что нужно, поскольку его охранники будут прикрывать еще одну пустую конспиративную квартиру, чтобы отвлечь от нас внимание.

И, честно говоря, место очень, очень хорошее…

Но проблема не в этом.

Проблема в том, что здесь только одна кровать.

Говорите, когда вы сердитесь,

и вы произнесете лучшую речь,

о которой когда-либо пожалеете.

Амброз Бирс

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

Несмотря на то, что Ник позволяет мне занимать кровать, а он — небольшой диван, его присутствие все равно беспокоит меня настолько, что влияет на мой сон. Всю ночь я ворочаюсь и ворочаюсь, едва засыпая, а когда, наконец, засыпаю, глаза закрываются лишь на несколько часов, прежде чем я снова просыпаюсь от стона Джекса.

— Ты можешь заткнуть его, черт возьми? — вежливо спрашиваю я Ника, который лежит на диване и играет в Angry Birds на своем телефоне, в то время как музыкальные стоны Джекса становятся громче с каждой секундой.

Я беру одну из дополнительных подушек на кровати и бросаю ее в диван. Она отскакивает от головы Ника и падает на пол. Он хватает ее и подкладывает под голову, используя как подушку, и тут я понимаю, что прошлой ночью он спал без одеяла и подушки.

Теперь я чувствую себя еще более виноватой, потому что Ник едва помещается на диване. Его длинные ноги свисают через край, а ширина его сильного тела едва помещается на этом узком диване. На самом деле его тело больше лежит вне дивана, чем на нем.

Я напоминаю себе, что неважно, что ему неудобно спать, потому что 1) он не должен мне нравиться, 2) он мне не нравится и 3) он никогда мне не понравится. Но… Я не могу побороть чувство вины, которое охватывает мое тело, поэтому стараюсь не спорить с ним слишком много этим утром, чтобы загладить свою вину.

— Я пытался. Этот человек, — говорит Ник, делая ударение на этом слове так, что я подозреваю, что он считает этот термин едва ли уместным, — может стонать от чего угодно.

Я вздыхаю и встаю. Часы на стене показывают двенадцать минут шестого утра, что означает, что мне предстоит долгий день. И я не хочу провести его, слушая, как Джекс весь день жалуется. Поэтому я захожу на кухню, беру из тарелки с фруктами нектарин хорошего размера и подхожу к Джексу.

Он смотрит на меня настороженно, и не без оснований.

Я поднимаю нектарин перед его лицом и говорю тоном, который я бы использовала для малышей:

— Это должно оставаться у тебя во рту, пока ты не докажешь мне, что можешь вести себя тихо. Хорошо?

Он яростно трясет головой, но мне все равно. Позади меня Ник издает сексуальный смех, от которого у меня по позвоночнику бегут мурашки. Я игнорирую это чувство и продолжаю следовать своему плану, запихивая нектарин в неохотно открывающийся рот Джекса и стараясь при этом не прикасаться к парню.

Я поворачиваюсь к Нику.

— Он воняет.

Ник встает и берет бутылку, стоящую на полу позади него. Это "Febreeze". Я закатываю глаза, наблюдая, как он распыляет его на Джекса, и теперь отвратительная вонь пахнет вонью, смешанной с Febreeze.

Я иду к ванной и через плечо говорю:

— Я собираюсь принять душ. Знаешь, как нормальные люди приводят себя в порядок.

Я закрываю дверь, прежде чем успеваю услышать ответ Ника. Сняв одежду и бросив ее в корзину в ванной, я жду, пока вода нагреется, прежде чем залезть в мраморный душ.

Не прошло и пяти минут, как я слышу звук открывающейся двери. Встревоженная, я высовываю голову из-за занавески и вижу Ника с зубной щеткой в руках. Стоя перед зеркалом, он даже не смотрит на меня и ведет себя так, будто находиться в ванной, пока я голая, — это не страшно.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

Если бы я была любителем ругаться, я бы сказала: «Что, блядь, ты, блядь, думаешь, что ты, блядь, делаешь?». Но я не ругалась с тех пор, как дала себе обещание стать образцовым родителем после того, как у меня забрали Мину. К тому же я не думаю, что четырех вариаций "блядь" достаточно, чтобы выразить мою тревогу. Мне нужна как минимум дюжина.