Однако наслаждаться абсолютным бездельем ей не пришлось. Сначала позвонил Пашка. От Леночки и Семы он узнал об их ночных приключениях и решил поддержать особо пострадавшую. Выглядело это странно, потому что после короткого соболезнования, выраженного фразой: «Да, досталось тебе», он принялся нудно жаловаться на собственную судьбу. В частности, на то, что его отец снова вернулся к матери.

— Но ты же сам этого хотел? — не поняла Маняша.

— Одно дело хотеть, а другое получить это на блюдечке, — голосом человека, уже пережившего большие потрясения, сообщил Пашка. — Теперь он возжелал быть не только примерным мужем, но и снова показательным отцом. Приплелся вчера вечером, мятый какой-то, небритый, долго сидел с матерью на кухне. Они закрылись, но я точно могу сказать, он даже рыдал, как баба, представляешь?! Я думал, здорово, может, теперь от меня отстанет. Раньше ведь он мне прохода не давал. Черта с два! Возвращает старые порядки.

Маняша отлично знала, что отец у Пашки был уникальным в своем роде. Пока на его горизонте не мелькнул образ той хорошенькой девицы, к которой он и ушел год назад, Пашке просто житья от него не было — он контролировал его постоянно и с каким-то маниакальным упорством насаждал в доме дисциплину, постулаты которой понимал лишь он один. Он желал знать всех друзей, приятелей и просто одноклассников своего сына, причем не просто узнавать в лицо, а быть проинформированным об их жизни, мыслях и стремлениях в мельчайших подробностях. Он даже блокнот завел, где каждому человеку, с которым Пашка общался, отвел отдельную страницу. Потом, разумеется, исходя из своих записей и размышлений, указывал сыну, с кем стоит дружить, а с кем нет, и ревностно следил за тем, как последний исполняет его распоряжения. Ну, и все в таком духе: четкий контроль за тем, чтобы отпрыск являлся домой вовремя, отвечал на любые вопросы и тому подобное, — в общем, кошмар да и только!

Понятно, от чего Пашке было впасть в отчаяние, когда его блудный родитель возник на пороге. Когда тот ушел, их отношения в общем-то наладились, поскольку отец как-то перестал его так уж тщательно контролировать, но теперь, пытаясь реабилитироваться в глазах семьи, он уж возьмется за воспитание сына с удвоенной энергией. Будьте уверены!

Все это Пашка изливал Маняше в течение часа. Потом сообщил, что зайдет за ней, чтобы вместе прогуляться и обсудить их скорбные дела. Что он понимал под «скорбными делами», Маняша могла лишь догадываться. Ломать голову ей не пришлось — телефон зазвонил снова. На сей раз это была Леночка, которая с ходу заявила, что она тоже разбита, однако прийти в лицей сочла своим долгом. Упрекнув ее таким образом, она рассказала о героизме Ульяны, которая, выбравшись каким-то одной ей известным путем из клуба «Паноптикум», помчалась домой и, натолкнувшись там на Катерину, сообщила ей, что Маняша в беде. Так что, «если бы не находчивость Ульяны, все они сидели бы до сих пор в КПЗ или еще где-нибудь». Историю своего чудесного освобождения Маняша уже знала, потому что была обеспечена несмолкающим вещателем по имени Сашка, который успел пересказать ей все в подробностях три раза по кругу до того, как ушел в школу.

Отвязавшись от Леночки, Маняша вознамерилась было все-таки отоспаться, но тут телефон снова разразился трелью. Теперь ее потревожил несносный следователь Сулейко. С ним она церемониться не стала, обозвала «банным листом» и кинула трубку на рычаг, заметив себе, что день теперь можно считать прожитым не зря.

Два часа она тупо пялилась в телевизор, пытаясь сообразить, какую программу смотрит, а заодно и понять, как жить дальше. Почему-то казалось, что жизнь ее теперь должна круто измениться. Каким образом, она пока не понимала, но ощущение того, что прошлой ночью она совершила какой-то судьбоносный шаг, ее не оставляло. Гордиться ли этим или ужасаться, она тоже не знала. Но почему-то было очень страшно. Потом пришел Пашка. Выглядел он изможденным.

— Я его ненавижу! — с порога заявил он. — Выпить есть чего-нибудь?

— С ума сошел?!

— Ну, ты же у нас теперь… — Тут он осекся, сообразив, что шутка зашла слишком далеко и его сейчас выставят из гостеприимного дома. — Ладно… — Он махнул рукой. — Давай прогуляемся.

— Абрамов мне не советовал выходить на улицу, — заупрямилась было Маняша.

— Он что, врач? К тому же в твоем состоянии лучшее лекарство — свежий воздух. Поверь мне.

Она все еще мялась.

— Да брось ты! Чего ты боишься? Я же с тобой!

Он произнес это так уверенно, что она набросила пуховик и вышла с Пашкой на прогулку.

Они прошли двор наискосок, перешли улицу и оказались в сквере. Асфальтовые дорожки потемнели от сырого холода. Дул ветер, а с неба сыпалась белая предзимняя крупа — еще не снег, но уже и не дождь, а что-то среднее. На душе у Маняши было так же противно, как на улице. Вспомнилось почему-то лето, как гуляли они по этому самому скверу с Лехой и ей было хорошо и спокойно, словно Леха действительно мог вселить в девушку уверенность и покой. Теперь она понимала, что была не права. Вернее, поняла это еще раньше, к августу, когда встретила в Турции парня по имени Коля. Весь август они гуляли по этому скверу с Колей. А потом она и в нем разочаровалась. Он оказался непроходимым тупицей и обожал слушать группу «Любэ», чего она вынести никак не могла. Теперь вот почти зима, и она тащится по аллее с Пашкой, которого и раньше-то не сильно уважала, а теперь и вовсе…

«Жизнь дала трещину…»

— О чем ты думаешь? — он попытался взять ее за руку, но она сунула ее в карман, не оставив ему никакой надежды.

— Думаю, что везет далеко не всем. Где-то за океаном живет женщина — Мелани Гриффит, и у нее муж — классный мужик Антонио Бандерас. Почему он выбрал именно эту клячу? Она старше его, к тому же сделала уже кучу пластических операций, а он с ней живет…

— Проблема нынешнего поколения в том, что все мы увлечены кино, — авторитетно заявил Пашка.

— Это проблема не только нынешнего поколения, — фыркнула Маняша. — Моя мама тоже увлекалась кино.

— Может быть, твой Бандерас — гнусная зануда, почем ты знаешь?

— Может быть, — пожала плечами она. — Ему бы я все простила.

— Но он же далеко!

— Вот в этом-то и весь фокус. И еще у меня с английским нелады.

— Не знаю почему, но с тобой мне спокойно, — неожиданно и совсем по-взрослому признался Пашка.

Маняша даже поперхнулась, замерла и покосилась на него. Может быть, ей и показалось… но теперь он действительно стал выше ростом и каким-то симпатичным. Словом, таким, каким мог бы быть лет через пять, когда закончит школу и поступит на свой юридический.

Он не заметил ее удивления:

— Я могу рассказать тебе о чем угодно. Об отце, о матери, о себе… Такое ощущение, что у меня от тебя вообще нет секретов. Интересно, почему?

— А от Леночки?

— А ей я вообще ничего не рассказываю.

— Странно…

— Вот и я думаю, что странно. А Леха тебе все рассказывает?

— Понятия не имею.

— А ты ему?

— А с чего ты взял, что я тебе все рассказываю. Я с тобой вообще молчу. Это ты говоришь.

— Мне кажется, что я все о тебе знаю.

— Даже то, что я хочу стать фотомоделью?

— Правда?

— Ну, это секрет. Я даже матери пока не говорю.

Он решительно вытащил ее руку из кармана и обхватил запястье своими теплыми пальцами.

— Мне кажется, мы должны гулять вместе.

Маняша почувствовала волнение, которое из легкого грозило перерасти в довольно серьезное. Во всяком случае, голос ее предательски дрогнул:

— Мы же и так вместе гуляем.

— Я не это имею в виду. Мы друзья, это понятно. Но рано или поздно все должно измениться…

— Паш, мы все шестеро — друзья. Я, ты, Леночка, Леха, Абрамов и Сема.

— Мы с тобой, — он остановился и посмотрел ей в глаза.

То ли похмелье еще не прошло, то ли его взгляд был слишком откровенным, но у Маняши вдруг закружилась голова. Она закрыла глаза.

— Так-так-так! — проскрипело над ухом. — Парочка новых голубков или идейный променад?