— Тут дело тонкое, — мягко улыбнулась Леночка. — Вы забыли, что у вас есть столь чарующие создания, как мы с Маняшей. И потом, на кой черт нарываться на Сохова. Вот Медведев, например, лапочка, — тут она бросила лукавый взгляд в сторону Пашки, видимо, пытаясь разглядеть на его челе следы ревности, но зря, тот блуждал в своих невеселых раздумьях и ее, похоже, даже не слушал. Леночка разочарованно вздохнула и перевела взгляд на Маняшу. — Я могу заняться Медведевым, а ты — Ульяной. Если она в чем-то замешана или что-то знает, наверняка трясется от страха. Рано или поздно один из них расколется. И тогда мы подумаем, как можно спасти Пашку, если на него все свалят.

— Да почему же на меня?! — встрепенулся тот.

— А потому! — резонно ответил ему Абрамов.

Варвара вытерла мокрый лоб и протяжно вздохнула: чинить машину, даже если ты теоретически знаешь, как это делается, — все равно занятие не для женщины. Винты все закручены так, что даже здоровенному мужику следует приложить немало усилий, чтобы их раскрутить. Она повертела свои перепачканные руки перед глазами. «Н-да, с моей комплекцией, с моей, черт возьми, тонкой костью можно еще год ковыряться, прежде чем я эту гайку хотя бы расшатаю!»

— Что, колесо спустило?

Она даже не посмотрела, кому принадлежит столь профессиональная диагностика, только буркнула пренебрежительно:

— Спустило! Да его же на куски разорвало!

— Н-да… — протянули за ее спиной. — Тут даже до шиномонтажа не добраться.

Варвара принялась вытирать руки уже не свежей (даже очень не свежей, а проще сказать грязной) тряпкой и ворчливо приговаривала:

— О чем думают производители этих машин? О чем? О том, что на их замечательной продукции Гераклы будут ездить?

— Ну, это дело поправимое.

Тут она глянула на собеседника и в прямом смысле обомлела — ну, никак она не ожидала встретить следователя в такой час да еще рядом с ее машиной. Ладно бы участкового — это еще куда ни шло, работа у него такая — вечерами по дворам шляться, но следователя из «отдела особо тяжких»… Впрочем, если учесть дела последних дней, творящиеся в школе ее дочери, ничего странного в появлении человека из такого заведения нет.

Пока она удивленно хватала ртом воздух, лейтенант Сулейко отстранил ее от колеса и легким нажимом ноги на гаечный ключ повернул гайку в нужную сторону. Все дальнейшее было делом мужской техники. Он присел перед колесом и прежде, чем продолжить ремонтные работы, глянул на нее снизу вверх:

— Маша в последние дни ведет себя как обычно?

Варвара пожала плечами намеренно демонстративно:

— Странно, что из полутысячи учеников поведение именно моей дочери вселяет в вас подозрения.

— Ну, почему же подозрения… — он явно смутился, уткнулся взглядом в колесо и принялся ожесточенно откручивать гайку.

— И еще странно, что вы запомнили, как ее зовут. Маняша что, на подозрении?

— Да нет, — усмехнулся Сулейко, — я и ваше имя, Варвара Константиновна, запомнил. Просто у вас семья такая колоритная.

— А, — легкомысленно отмахнулась она, — обычная итальянская семейка: много шума — и ничего. Но мы законопослушны. Ничего такого, что связывало бы нас с криминалом. Даже родственников на Сицилии нет.

— И все-таки, — он поднялся и принялся возиться со второй гайкой, — Маша очень странно отвечает на мои вопросы. Словно скрывает что-то.

— А вы желаете, чтобы девчонка в пятнадцать лет была предельно откровенна со взрослым дядей?

— Вообще-то… да… — Он помолчал и неуверенно добавил: — Тем более что взрослый дядя — следователь по особо тяжким преступлениям.

— Для них это не имеет никакого значения. Можете мне поверить! Следователей подростки презирают точно так же, как всех остальных взрослых.

— Если не больше, — буркнул Сулейко.

— У вас мания величия.

— Ага. Потолкаетесь с мое в нынешней школе, так не только манию, тут всякие фобии подхватишь. Мне за последнюю неделю таких гадостей наговорили, что смотреть на себя в зеркало не могу. Противно! И кличку даже придумали — Суслик! — он обиженно засопел. — Ну, скажите, какой я суслик?

Варвара подавила смешок. При всей своей симпатичности лейтенант действительно чем-то неуловимым напоминал именно суслика. Хотя чем, сказать она не могла. До чего же теперь дети образно мыслят!

— И если бы за спиной гадости говорили, — грустно продолжил следователь, — а то ведь прямо в глаза. Сидит эдакая прехорошенькая девушка, ногу на ногу закинет и смотрит на тебя так, словно ты грязь под ее ногами. Не знаю, как вы, а я теряюсь в такой момент. И как с ними разговаривать? Была б моя воля, я бы эту школу за километр обходил. Так нет же, послали в самое пекло. А разве детки наши современные снизойдут до того, чтобы со следователем по душам потолковать? Да, черта с два!

— Может, вы себя неправильно ведете?

Он застыл и озадаченно посмотрел на Варвару:

— В каком смысле?

— Ну… — она передернула плечами, — вы же не знаете их интересов. Тут нужно себя правильно подать. Только тогда можно рассчитывать на их расположение.

— А поконкретнее?

— Постарайтесь быть именно тем, кто вы есть: взрослым парнем, привлекательным офицером милиции, расследующим убийство. Можете мне поверить, заявите себя таковым, за вами будут ходить табуны почитателей, а сопливые поклонницы примутся визжать при вашем появлении и просить автограф. Не смейтесь, нынешняя молодежь — поколение боевиков. И все-таки они — дети. Будете себя вести с ними уверенно, они на вас молиться станут.

— И что же мне, изображать из себя Крутого Уокера?

— Нет, но суть вы уловили, — ухмыльнулась Варвара.

— Сомневаюсь…

— Пока вы сомневаетесь, будете у них Сусликом. Они ведь от представителя закона силы ожидают. Внутренней такой силы, понимаете. А если человек пасует перед сопливой девчонкой, которая только и умеет, что красиво сидеть, закинув ногу на ногу, — тут уж не обессудьте.

— Уж не знаю… ногу на ногу. Мне кажется, что они знают ответы на те вопросы, которые мне даже в голову не приходят. Они настолько другие. Более умные, что ли… — Сулейко поставил запасное колесо и принялся закручивать гайки.

— Думаете, они знают, кто убил физика и его бывшую супругу?

— У них, несомненно, есть свои версии. Но узнать эти версии просто невозможно. Тут броня какая-то. Я уже лоб расшиб, пытаясь пробить башкой эту стену молчания.

— Вы стихи не пишете?

— Бросил. — Он явно покраснел, из чего Варвара сделала вывод, что имеет дело не просто со следователем, а со следователем — самобытным поэтом. Но развивать тему его творчества не стала. Из жалости к автору.

— Ладно, услуга за услугу. Я поговорю с Манящей. А вы попробуйте последовать моим, уж поверьте, ненапрасным советам. Плюньте на их пренебрежительные взгляды. Подумаешь, девица свысока посмотрела. Делов-то!

Он просиял:

— Обещаете?!

Варвара уверенно кивнула, но подумала при этом: «Похоже, нынешние дети взрослеют гораздо раньше. Поставишь такого вот малахольного тридцатилетнего мужичка рядом с моей доченькой, так он по повадкам против нее — просто пацан! А лучше бы наоборот».

Сын встретил Варвару предельно серьезным вопросом:

— Мам, а что такое «мучнистая роса»?

— Гм… — Она села на пуфик у порога и глубоко задумалась. Не над «мучнистой росой», разумеется.

Она размышляла над тем, что Маняша совсем выросла. Что теперь, видимо, именно она красиво сидит перед следователем, смотрит на него высокомерно и покачивает длиннющей ножищей. И представитель власти для нее не авторитет, что уж тут говорить о матери?! В скором времени она совсем перестанет слушать ее советы, наоборот, начнет направо и налево раздавать свои. Уже начала. А ведь в башке у нее, как тут ни выпендривайся и ни качай ногами, мозги пятнадцатилетней дурехи, которая лишь воображает, что она самая умная и многоопытная на свете. С подобным самомнением, основанным только на подростковом бунтарстве, можно в такую историю вляпаться!