— Можно еще пять минут? — попросила Альбина и перехватила покрепче поручень ходунков.

— А вам можно вставать? — уточнила та. — Вы из какой палаты? Скоро врачебный обход.

— Да-да, я сейчас…

Альбина следила за мигающими огоньками на аппарате и старалась дышать ровно.

«Ты думал, что все можешь. Что твоя власть безмерна. Что ж, есть кое-что, чего ты не в силах изменить. Алиса не твоя дочь. И единственное, о чем я жалею, что не смогла сказать тебе об этом в лицо. Это не месть, Витя. Это судьба…»

Внезапно огоньки забегали быстрее, раздался какой-то резкий звук. Медсестра вскочила и заглянула в палату через стекло.

— Идите, идите, женщина! Пациенту плохо! — выкрикнула она.

Альбина прижалась к стене и облизала сухие губы.

— Господи… — прошептала она и заковыляла прочь, ощущая, как встали дыбом волосы на ее затылке.

Деревня Александровка, Тульская область

Месяц спустя…

Альбина зачерпнула ложкой мясной фарш и положила его в середину раскатанного кусочка теста. Соединив, стала защипывать края, старательно прижимая их друг к другу. Получалось не так красиво, как бы ей хотелось, но пальцы слушались, а это уже была победа.

Открылась дверь. Запыхавшаяся Катерина втащила таз, до верху наполненный молоденькими кабачками.

Альбина отложила недоделанный пирог и, придерживаясь за край стола, стала подниматься.

— Ох и жара! А ну-ка, сядь! Куда понеслась? — незлобиво окрикнула хозяйка дома, локтем откидывая антикомариную сетку и оставляя дверь нараспашку.

— Помочь тебе хотела, — смутилась Альбина.

— А то помощи от тебя мало? — Катерина бухнула таз на скамью, утерла лоб и ткнула пальцем в золотисто-зеленые кабачковые бока. — Глянь-ка, красавцы какие! Мы часть с тобой запечем, а остальные я замариную. Андрюшка в детстве любил оладушки из кабачков. Вскорости никакого житья от этих бомбовозов не будет! А ведь еще «синенькие» спеют, и перцы. Огурцов нынче не счесть, — перечисляла она, попутно раскладывая овощи и поглядывая на усыпанный мукой стол. — Вона как ты споро лепишь-то! — заметила восхищенно. — Сейчас мы их яичком смажем и в печь отправим! Как сама?

— Хорошо, — Альбина опустилась на табурет и вздохнула. — Стесняю я тебя…

— Ты? Меня? — всплеснула руками Катерина. — Язык твой без костей! Как тебе вообще такое в голову пришло? И недели тут не живешь, а уже и окна перемыла, и котов моих вычесала! Неужто у меня бы до них руки дошли? — взглянула она с хитрецой. — Рада я тебе, Аля, богом клянусь. А уж как рада, что Андрюшка дом в деревне присмотрел, так и словами не описать! Домишко, конечно, маленький, да ведь отстроится со временем. И места кругом красивенные! А огород можно и не разводить большой. У меня целая плантация! Сама видишь, голодом зиму не сидим! И картоха своя, и свекла, и морква.

Под ровный говор Катерины Альбина лепила пироги, и губы ее шевелились, неслышно повторяя за ней: «картоха», «свекла», «морква»… Простые слова, обычные, но для нее несущие совершенно иной смысл. Как часто она думала, с чего же начнется ее новая жизнь. Страшилась и боялась ее, как и всего вокруг, многие годы.

А она, жизнь эта, раз! и началась, в один миг оставив ее, прежнюю Альбину, где-то там, за высоким бетонным забором бражниковского дома, явив миру — смешно сказать! — будто сырую заготовку из теста, такую же непонятную, рыхлую и помятую. Но ведь если в печи горит огонь, то совсем скоро, глядишь, и из нее, Альбины, получится пропеченный и вполне съедобный пирожок…

— Чего опять задумалась? — приобняла ее за плечи Катерина, обдав жарким запахом солнечного июльского дня и дешевенького, но ароматного земляничного мыла.

— Да обо всем, Катюша. Все вспоминаю тот день, когда этот… богу душу отдал. До сих пор не понимаю того, что чувствую…

— Что же, голубка?

— Грех ведь это — радоваться чужой смерти, — сжалась Альбина.

— А ты порадуйся, — жестко ответила Катерина. — И подумай, что было бы, если б это не он в могиле сейчас лежал, а ты! И где бы дочка твоя сейчас была! Ой, все, хватит об том! — похлопала она ее по плечу. — Все что ни делается, к лучшему!

— Это да… Адвокат говорит, что через полгода дом в Тимашаевске можно будет продать. Уж не знаю правда, кто на него позарится. Разве ж смолчат, что там человека убили и зарыли, будто бродячую собаку. — Альбина вытерла слезу, оставив на щеке мучной след. — Тимофей Ильич Полуянов… Сколько жить буду, а его имени не забуду. В церкви за него молиться стану. Может, простит, а? Катюш?

— За что ж ему тебя-то прощать?

— Есть за что. За глупость мою и бесхребетность.

— Ох, Алька, до чего ж ты замороченная! Не любишь себя, а это неправильно! Тимофей Ильич, царствие ему небесное, за тебя дуреху голову сложил, потому как ты для него была человеком! Вот и цени это, не унижай ни его, ни себя.

— Катенька, милая! — Альбина уткнулась в ее пышную грудь и горячо зашептала: — Как бы мне стать такой же? Сильной, умной! Ты бы видела, сколько народу на его похоронах было! Наверное, весь город собрался! Я ж думала, в мою сторону плевать станут, камнями закидают…

— Тю, что ты! — ахнула Катерина. — А и посмотрит кто косо, то не твоя беда! Что люди знают из того, что сами не пережили? Ни-че-го! А ты — мать, как умела, а свое дите защищала.

— Вот и Гинта так же говорила, — с грустью улыбнулась Альбина.

— Это та, которая тебя лечила?

— Да. Уехала сразу после похорон, мы с ней там же, на кладбище простились. Только она ни адреса, ни телефона не оставила. Я просила, но… Хорошая она, добрая, да вот сразу-то в человеке все и не распознаешь.

— А этого-то там же похоронили? — осторожно поинтересовалась Катерина.

— Наверное, — поджала губы Альбина. — Где, не знаю, и знать не хочу.

— Алиске так и не сказала об нем?

— Пока нет. По документам она его дочь, а значит, наследница. На предприятиях сейчас проверки, и думаю я, что вряд ли она с них что получит. Ну а вдруг? А дом и земля денег стоят. Продадим, будет им с Андреем подспорье. Памятник Тимофею Ильичу хочу поставить. У него же не было никого, а теперь я есть.

Катерина задумчиво покивала, потом взяла полотенце и стала обтирать кабачки.

— В Тимашаевске сейчас прям революция! — продолжила рассказ Альбина. — Бурлит все. В газетах пишут о нашем житье-бытье. И посмотришь — городок маленький, а наворотили в нем дел Бражников со своей компанией. Теперь расследуют, всю грязь со дна поднимают. Жутко… Страшно…

— Ничего, разберутся, — поддержала ее Катерина. — Я, конечно, в мировую справедливость не очень-то верю, но надеюсь. Коли народ довести до крайней точки, то его уже ни вилами, ни автоматами не остановишь. А потому, кто виноватым оказался, того и в расход.

— Ой, ну скажешь тоже. Вдруг откупятся… — скривила губы Альбина.

— А и поглядим! Суд да дело, как говорится!

— Мне бы еще на работу устроиться, — продолжила Альбина и положила слепленный пирожок в ряд с другими.

— Какой из тебя работник, Аля? С инвалидностью-то?

— А ты послушай, Кать, я тут с Андреем поговорила. Хочу выучиться на ландшафтного дизайнера. Можно ведь пока и в интернете работать. Он обещал помочь. — Альбина улыбнулась: — Как же он мне нравится, Андрюшка-то! Господи, услышал ты мои молитвы, таким женихом дочку мою одарил!

— Так ведь это она, Алиска твоя, нашего Андрейку счастливым сделала! Глаза у парня светятся, ажно дух захватывает! Смотрю на них и не налюбуюсь! А ты себя побереги, отдыхай, силы копи на внуков!

— На внуков? — Альбина всхлипнула и быстро-быстро заморгала, чтобы не расплакаться. — Твоя правда, Катюша, надо жить!

— И дочери скажи все! — Катерина положила кабачок и оперлась о столешницу. — Она должна знать! Но уж потом, когда…

— Что знать? — раздался голос Алисы. Откинув занавеску, она замерла, разглядывая растерянных женщин.