Сегодня Гоча был в светлой рубашке и новых джинсах. Когда приехал в хозяйский дом, думал сразу переодеться, да рабочей майки не нашел. Ведь помнил же, что положил рядом с мангальной, а сегодня, глянь, нет ее. И ладно, другую из дома возьмет, старое свое барахло хоть на помойку выноси, а все одно, сгодится. За три года, как у Бражникова работает, сам себя уважать научился. Вот что дорого!

Так и о женитьбе задумаешься, чтоб все как у людей! Жаль, Алиску ему как своих ушей не видать. Вот краля так краля, не чета Таньке-то… Но тут уж понятно, царь-рыба! Не по его зубам. Ходи да вздыхай.

Мать ее, Альбина, конечно, учудила, ничего не скажешь. Пьяная с лестницы упала! И зачем ее только хозяин рядом держит? Разве ж то женщина? Одно название. Красивая, конечно, но…

Гоча стер ладонью улыбку со своего лица и покачал головой. Бог с ней, с Альбиной-то. Об Алиске надо думать. Вишь, стервозина что удумала! Свалить от бати решила. Танька, может, всей правды и не знает, да одно уже понятно: коли Алиска думала, примерялась, значит, и сделать могла. Вот ведь дура безголовая! И она, и Танька! Той достаточно было, чтобы он ее в кафе в центре пригласил. Поплыла! Кабы не мать, можно было бы ее там же, в доме-то и завалить…

Где же Алиска, принцесса ненаглядная? Что Виктору Алексеевичу сказать?

Гоча покрутил в руке телефон и, когда уже хотел положить его на соседнее сидение, раздался звонок от Бражникова.

— Нет ее у подружек, со вчерашнего дня никто не видел, — быстро сказал он и облизал пересохшие губы. — Так-то подумать, где угодно может прятаться, — осторожно добавил и, выслушав ответ, кивнул. — Хорошо, Виктор Алексеевич, все понял. Сейчас сделаю.

Вывернув руль, Гоча направил машину на соседнюю улицу, а потом через перекресток на городской проспект. Словно специально, стоило ему только притормозить у обочины напротив пятиэтажки, дверь одного из подъездов открылась, и вышла Люба. Следом за ней семенил мальчишка лет пяти и тащил за собой деревянную грузовую машину.

Когда Люба с ребенком оказались на тротуаре, Гоча подъехал ближе и опустил окно.

— Эй, Люб! Стой!

Она обернулась, поджав губы. Не накрашенная, с забранными в хвост волосами, выглядела Люба гораздо моложе.

— Чего тебе? — прошипела она, продолжая тащить за собой ребенка.

— Ты куда намылилась-то?

— В детский сад, не видишь?

— Я тебе сказал стой, курва! — приказал Гоча.

Люба сузила глаза, скривилась, но остановилась. Паренек ее тут же присел, поправляя съехавший на бок кузов.

— Давай, рассказывай, что там у тебя с этим москвичом было?

— Все было, — коротко ответила она и потянула сына за собой.

— А если проверю? — крикнул ей вдогонку Гоча.

Люба обернулась и одними губами произнесла фразу, за которую любой мужик размазал бы ее симпатичную физиономию по асфальту. Но она была девкой Гантемирова, и как бы ни чесались кулаки, прижучить ее мог только он.

Гоча набрал Бражникова и доложил об их коротком разговоре.

— Я, может, тогда к гайцам заеду? Камеры проверю.

Получив добро, Гоча поехал дальше, размышляя над тем, где и у кого могла затаиться Алиса Бражникова.

Таня еще какое-то время постояла у забора, глядя вслед отъехавшей машине, а затем заторопилась к дому, на ходу подбирая сваливающийся с ноги старый тапок.

— Понравилась я ему, ага, как же! — пробормотала она, скидывая обувь и ступая на чистый вязаный половичок.

В их с матерью доме все было чистеньким и аккуратным. Иногда Тане до визга хотелось сделать что-нибудь, что бы нарушило этот застывший в своей правильности вид, но максимум, на что ее хватало, это игнорировать паутину за дверью своей комнаты, потому что там жил паук. Средних размеров, вполне себе такой обычный паучок. Каждое утро Таня проверяла, не поймал ли он кого-нибудь в свою сеть и, когда видела барахтающуюся муху, сердце ее обмирало и становилось трудно дышать.

Таня все про себя знала: что толстая и не красивая, однако это обстоятельство совсем не портило ей жизнь. Подумаешь, парни на нее не заглядываются! Найдется и на нее любитель, это она знала точно. Вон мать тоже не Венера Милосская, к тому же, в возрасте уже, а женихи-то водятся. То конского навоза пару мешков притаранят, то грядки вскопают. Мать у нее та еще штучка, умеет вокруг пальца обвести. А жить можно и так, самой себе хозяйкой. Вот когда ребеночка захочется, тогда да, придется присмотреться, а так…

Алиска Бражникова вон и красотка, и умница, а толку? Как та муха в паутине, не выберешься…

Таня поставила чайник и взяла с полки телефон. Посмотрела на неотвеченный вызов и быстро его стерла.

«От греха подальше», — кивнула она и положила телефон обратно. Когда закипел чайник, Таня налила большую кружку чая, отрезала ломоть белой булки и щедро смазала ее маслом. Придвинув банку варенья, зачерпнула полную ложку и шмякнула ее содержимое поверх масла. Облизав испачканные пальцы, Таня задумалась.

Неужели сбежала Алиска? Видать, да. Не побоялась, утерла нос папашке. Таня усмехнулась. Ощущение причастности к побегу приятной щекоткой отозвалось во всем теле, будто Таня оказалась героиней остросюжетного кино. Не в главной роли, конечно, но все же участвующей в сюжете фигурой. Конечно, она не знала и даже не подозревала, куда могла деваться подруга, но ведь та собиралась уехать. А вот в университет или куда еще, кто ж ее знает?

Пришлось сказать этому Гоче про универ, потому как все равно узнают. А если промолчать, начнут ее подозревать. Где это видано, чтобы подружки между собой разными мечтами и мыслями не делились? Конечно, Алиска странная. Словно не от мира сего. Но добрая и честная. За эту ее честность Таня ее очень уважала. И жалела. Потому что на одной честности далеко не уедешь. А если и уедешь, то в такие чипыжи, что никто тебя там не сыщет. Надо ж как-то гибче быть, приноравливаться. Чувствовать, где тебе хорошо, а где не очень.

Таня вздохнула и отправила в рот еще одну ложку. Хорошо, что Алиса с ней особо не делилась. Любопытство кошку сгубило. Осторожнее надо быть.

Вот если бы этот Гоча вот так же, по-честному с ней заговорил, глядишь, и прониклась бы к нему Таня. А когда тебя за дуру держат, хочется хорошенько напакостить.

— Если у тебя мозги есть, ты в универ ни за что не поедешь, — обратилась она к Алисе. — А вот куда ты отправишься…

На ум почему-то пришел молодой хлыщ из кафе. Таня хмыкнула и почесала ухо. Потом покачала головой, отгоняя промелькнувшую в воздухе мысль. Она встала и подошла к окну, выходящему на огород.

Оставалось прополоть еще две грядки и убрать кучки поникших сорняков, но Таня задумчиво стояла у окна и смотрела на соседний дом с закрытыми ставнями. Там жила Гинта, странная худая женщина с быстрым цепким взглядом и тонкими, всегда плотно сжатыми губами. Мать время от времени просила Таню отнести соседке то тарелку вишни, то пяток синеньких или вилок капусты. Но в доме у Гинты она никогда не была, передавала подарки через порог или оставляла рядом с дверью, если та не отвечала на стук.

Гинта работала у Бражниковых, но сколько бы Таня не расспрашивала Алису о ней, та лишь разводила руками. Что можно сказать о женщине, которая все время молчит, приходит и уходит, словно тень на закате?

Таня знала о себе все, но ей все время казалось, что жизнь проходит мимо нее, едва касаясь. И от этого прикосновения у нее мурашки бежали по спине. Решиться на что-то было невыносимо страшно. Потому что можно было попасть в паучью сеть, как та самая муха. А мухой Тане быть очень не хотелось. Куда как приятнее жить в доме с чистыми половичками и вареньем.

И все же Таня опять взяла телефон и набрала номер Алисы. Он вполне ожидаемо оказался выключен. Тогда она написала короткое смс «Тебя ищут!» и почувствовала, как по телу вновь пробежала возбуждающая волна. Все же быть участницей подобного триллера было невероятно заманчиво.