— В смысле...

— В прямом. — За затылок притягиваю Антонину к себе и целую, чувствуя, как зверюга внутри срывается с цепи.

Не так я представлял наш первый поцелуй и уж точно не хотел с ходу показывать диковинке свою темную сторону. Но именно это сейчас и делаю. Последние оковы слетают с моего зверя, и, обхватив Антонину за ягодицы, я сажаю ее на себя, углубляя поцелуй.

Она сладко стонет и бормочет что-то на русском, когда я освобождаю ее губы из плена и веду языком дорожку от шеи к груди. В это мгновение я похож на одичалого и голодного хищника, который дорвался до своей добычи.

— Я... Я… — Тоня сжимает руками мои плечи до ощутимой боли. — Ты переходишь все границы... — Задыхается и трется о член промежностью. — Но как же это приятно, — вдруг слетает с ее языка. — Хочу еще…

Смысл услышанного не сразу добирается до поплывшего сознания, но когда доходит, я прекращаю терзать шею диковинки. Чуть отстраняюсь и смотрю в ее огромные растерянные глаза.

— Ну-ка повтори.

— Ты отвратительный и бесцеремонный грубиян. — Она облизывает припухшие от поцелуев губы и опять вжимается в мою эрекцию. — Но это очень приятно. Сложно себя контролировать. Хочу, чтобы ты еще так сделал…

Мысленно я имею ее прямо в такси. Выдержка на волоске. Ведь очевидно, что диковинка не притворяется сейчас.

— Осмелела? — Веду руками вверх, к ее груди, и сжимаю округлые полушария.

— Это все алкоголь, твоя грубость и... — Антонина осекается, когда я толкаюсь в нее бедрами, имитируя секс. — Боже… — шепчет и еще сильнее впивается в мои плечи пальцами. — Ненавижу тебя. — Она распахивает глаза, прожигая меня губительным огнем. — Каждой клеткой предающего меня тела ненавижу.

У самого сейчас искры из глаз посыпятся. Это не диковинка — это наркотик. В чистом виде. Дурею от этой девчонки и слов, что вылетают из ее рта.

Не так давно я навещал партнера в Китае, и после подписания документов Никас отвез меня в свой научный центр — показать, как обученные собаки обнаруживают у человека заболевания. У больных раком, оказывается, специфический запах тела, и псы в девяноста девяти процентах случаев его распознают. У меня сейчас что-то похожее. Овчарки Никаса меня бы обступили, потому что метастазы от с ума сводящего влечения к диковинке распространились по всему телу. Какая-то нездоровая одержимость. Никогда и ни к кому такой страсти не испытывал.

Отключив мозги, впиваюсь зубами в шею Антонины, оставляя на нежной коже засосы, вылизываю ее и не могу насытиться. Всю бы съел.

Откидываю голову назад и шумно дышу, запоздало вспомнив, что у меня в руках девочка. Чистая, неопытная. Непорочная. Однако это ни черта не отрезвляет.

Антонина тычется носом в мою ключицу, обжигая горячим дыханием. Это так интимно. Запредельно. Еще ни на одну женщину у меня так не стоял, как на эту девственницу. Потряхивает от эмоций, которые она вызывает, и алкоголь лишь усиливает эффект. В штанах пожар, а диковинка продолжает тереться промежностью о член, доводя меня до невменяемого состояния. Еще немного, и будет взрыв.

Что и происходит. Вздрогнув всем телом и замерев, кое-кто получает разрядку. Я беру в ладони лицо диковинки и наблюдаю, как она сотрясается в экстазе. Глаза затуманены, губы приоткрыты, выражение лица такое, будто Тоня переживает в это мгновение самую настоящую муку. Ее эмоции бурные, искренние. Немедленно хочется все повторить. Но уже в номере и на своей кровати.

— Ты… — задыхаясь, произносит Антонина, придя в себя. — Ненавижу! — И опять льнет к моим губам.

Безумие между нами продолжается по новой, и теперь мы кончаем одновременно. Я изливаюсь в трусы, как пацан, который впервые увидел голые сиськи, а Тоня и вовсе отключается после второго оргазма.

Приплыли, блядь.

— За все, что вы здесь вытворяли, я хочу двойную оплату, — возвращает к реальности хриплый голос таксиста.

Закатываю глаза и смеюсь, чувствуя на себе вес диковинки. Все-таки придется тащить на себе эту пьянь.

Я расплачиваюсь с водителем, накинув сверху несколько сотен. Подхватываю Антонину на руки и несу к лифту. Если не отселю ее на днях, то и впрямь выебу. Жестко.

С трудом открыв номер, я заношу диковинку в спальню и, положив на кровать, смотрю на ее красивое лицо. В памяти еще свежи ощущения, как Тоня позволяла себя целовать, терлась о мой член, словно никакая она не девственница. Прошивает насквозь, когда визуализирую их. Это было горячо. Очень.

Буквально силой заставляю себя выйти из спальни и иду прямиком в душ. Холодный. Однако желание не становится меньше. Я все так же хочу Антонину.

Не знаю, как долго пялюсь в потолок, но загруженность на работе и сегодняшние события в итоге все же берут надо мной верх. Просыпаюсь в семь сорок, за двадцать минут до звонка будильника. Помятый и разбитый.

На автомате дохожу до гостиной. Включаю телевизор, заказываю завтрак в номер и, сделав пару звонков по работе, пишу Дану, чтобы к одиннадцати пригнал мне машину. Ответа нет. Набираю его, но в трубке сообщают, что абонент вне зоны доступа сети. Окей. Похоже, вчера не только мы с Антониной оторвались как следует.

Заглушив вспыхнувшие от воспоминаний эмоции, я заглядываю к диковинке, проверить, как она.

Тоня спит в той же позе, в которой оставил ее вчера на кровати. Выглядит беззащитной и уязвимой. Что я там говорил, нежности она у меня не вызывает? В такие моменты еще как.

Убираю темную прядь волос с ее лба и бужу. Ноль отклика. Сажусь рядом и опять зову:

— Тоня...

— Хочу спать. Уйди, — бормочет она и тянется за одеялом.

Я приношу из ванной стакан воды и силой заставляю диковинку сесть.

— Всю выпей. Не хватало еще обезвоживания.

Она смотрит на меня отрешенно. Опускает глаза на стакан в моей руке. Молча выпивает воду и снова падает на подушку.

Пьянь.

Оставляю Антонину досыпать и возвращаюсь в гостиную. Телефон на столе подает признаки жизни.

— Да, — отвечаю я.

— На связи, — хрипло произносит Дан.

— Машину к одиннадцати пригонишь?

— А ключи я где возьму?

— На такси заедешь за ними в отель. Не тупи.

— Принято, — завершает он разговор.

До одиннадцати еще хренова туча времени. Я переодеваюсь и решаю провести пару часов в спортзале. После тренировки завтракаю и погружаюсь в работу, отвечая на важные сообщения. Незадолго до прихода Дана опять заглядываю в спальню Антонины.

Она встала, и судя по ее растрепанному виду, только что. Слегка пошатываясь, стоит у зеркала и ватным диском вытирает потекший макияж.

Все два часа, пока я вымещал дурь на турниках и дорожке, словно стирают из памяти. В мыслях вновь одно: трахать диковинку.

— Ты меня смущаешь, — заметив, что я наблюдаю за ней, лепечет она. — Выйди.

— После вчерашнего это я должен говорить про смущение.

Антонина замирает. Наши глаза встречаются в зеркале.

— А что было вчера? — Она бледнеет.

Блядь, неужели собирается разыгрывать сцену, будто не помнит, что было вчера? Ведь не до такой же степени налакалась. Хотя учитывая все, что было…

— Пятно крови на постели не натолкнуло ни на какие мысли?

В это мгновение я жалею, что не позаботился о такой детали заранее. Вишневый сок, который я недавно допил, отлично бы подошел.

— Н… нет. — Тоня опускает глаза и задумчиво прикусывает губу. — Ты бы не стал, правда?..

Многозначительно молчу.

— Нет… — говорит она еще тише и с раскаянием в голосе. — Я вчера выпила лишнего, но точно помню, что секса не было. У меня ничего не болит...

— Внутрь не было. — Подхожу ближе, не в силах сдержать улыбку. Останавливаюсь сзади.

Антонина заметно напрягается, краснеет и начинает паниковать.

— Ты красиво кончаешь. Смотрел бы на тебя вечность, когда ты в экстазе.

Она смущается, но почти сразу же берет себя в руки.

— Мне нужно в душ, и сегодня я на работу не пойду. С такой больной головой ни одного кода не написать правильно. А по поводу вчерашнего… — В голосе Тони появляются нотки невозмутимости. — Карета превратилась в тыкву. Причем в буквальном смысле. — Ткнув пальцем в свое отражение, она как ни в чем не бывало продолжает вытирать тушь под глазами.