— На месте Лешака я бы за рыдван обиделся!

— Ей можно. Это же Ведьма! — ответили неизвестному заступнику.

Дорожную Ведьму, а в миру Марию Власьевну, на трассе знали все. И водители, и инспекторы ДПС, и наниматели. Ещё бы: дама за рулем седла – явление редкое. Дальнобойщики сначала относились к ней снисходительно, но в конце концов признали ровней. Наниматели тоже грузом не притесняли. Что касается инспекторов, то те воспринимали женщину на дальняке по-разному. От восторженного “во даёт девка!” до полупрезрительного “баба за рулём, что обезьяна с гранатой”. Последнее, правда, за глаза. Острая на язык Власьевна могла так припечатать словом, что даже сослуживцы потом долго подтрунивали над получившим отповедь.

По покатому капоту и аэродинамическим крыльям идущей навстречу машины Зотагин опознал «Мак» Марии.

— Я тебя тоже вижу! — ответил он. — Как дела?

— Как обычно. Кручусь в меру сил. Поболтаем? Без лишних ушей?

— Ну вот! — вклинился кто-то в разговор. — Мало нам было того придурка, теперь и нечистая сила что-то замышляет!

— Зря ты так. Про нечистую силу. Эти свои, — добродушно возразили ему.

— Ты Каргу проезжал? Рассказывай, что там случилось, — потребовала Мария, когда их машины остановились кабина к кабине. — А то странно как-то. В эфире грозят карами небесными, а по новостям молчок, будто ничего и не произошло. Привет, подруга! — кивнула она Веронике.

Мария Власьевна была хрупкой остролицей женщиной с коротко остриженными волосами соломенного цвета. На вид, далеко за тридцать. Глядя на неё, не сразу верилось, что она легко справляется со своим железным монстром.

— Авария, — сказал Зотагин. — Три машины. Одну при мне из оврага вытаскивали. Краном.

— В командировку там кого-то отправили. За горизонт. Причем, из наших больших друзей. Не зря они забегали, — добавила Вероника.

— Серьезно? — удивилась Мария. — А подробнее можно?

— Можно, — пожала плечами Вероника.

Зотагин не ожидал, что там, возле Карги, его попутчица заметит столько мелочей. В том числе высокий класс разбитых машин и пробоины в кузове. Глазастая. И расписала так, будто сама при всём присутствовала.

— Ничего себе! — покачала головой Мария. — Теперь понятно, почему все молчат, словно в рот воды набрали…

— Кто-то в войнушку решил поиграть. А у меня из-за них весь график кувырком летит, — пожаловался Зотагин.

— Нагонишь… А вообще, завидую я вам, мужикам! — неожиданно рассмеялась Дорожная Ведьма. — Идёте вы по трассе, а по обочинам вон какие умницы-красавицы рядами стоят! И хоть бы один красавец для меня среди них попался! Того и гляди, придется старичка в радужные цвета перекрашивать, — похлопала она по рулю. — Ладно. Удачи!

Машины разъехались. Каждая в свою сторону.

Лес то прижимался к обочинам дороги, то отбегал ради кочковатого болотца или поляны с тронутой ночными морозами жухлой травой. Иногда машину ощутимо потряхивало на выбоинах, образованных временем и дождями.

— Что не так? —нарушила затянувшееся молчание Вероника.

— Умница-красавица, значит…— криво усмехнулся Зотагин.

— А что, дурой быть надо? Кривой и горбатой? Ну, извини, если не оправдала ожиданий. У меня, между прочим, высшее образование. Педагогическое.

— Чего тогда на дорогу вышла? Со своим высшим образованием?

— Тебя не спросила!

— Учительница, значит. Это хорошо. Общий язык с тётей Паной найдете.

— С кем? — насторожилась Вероника.

— С Прасковьей Яковлевной. Она тоже учительница. Была учительницей, — уточнил он, — В школе, в Заманихе. Заночуем у неё.

Уже смеркалось, когда они подъехали к Заманихе. Над дальними сопками бледными лучами таял закат. На фоне заката лениво вращали крыльями три ветряка. Местная электростанция. Казалось, их широкие лопасти с каждым взмахом стирают остатки дня. В небе все ярче проступали звезды.

На околице, сразу после деревянного моста через речонку с тем же названием, что и посёлок, памятником прошлому стоял вертолёт. Большой. Транспортный. Когда-то прилетел сюда, да так и остался. Зачем прилетел и почему остался, сейчас уже никто не помнил. На его сером боку ещё можно было рассмотреть трехцветный флаг и надпись «МЧС России». Стойка правого шасси подломилась, и вертолёт завалился на бок, приподняв чернеющий провалами блистер. Стекла из него давно вынули для хозяйственных нужд. Рядом валялась отломанная хвостовая балка. Винта на ней не было. Не было лопастей и на главном роторе. Возле вертолёта, несмотря на поздний час, играла детвора. Увидев, въезжающий в посёлок тягач, они замахали ему руками. Зотагин просигналил в ответ. Вероника с интересом смотрела по сторонам.

Заманиха была большим посёлком, привольно раскинувшимся среди широкого лога. Улицы терялись в зелени садов. На дальнем конце золотистой искоркой провожал день купол местного храма. На въезде с тракта было около двадцати крепких дворов, расположенных вдоль заросшей травой улицы с глубоко вбитыми колеями от колес. Избы были просторными, по четыре-пять окон на фасад. И сами избы, и надворные постройки были основательно срублены из толстого кедрового кругляка. Такая изба века простоит и ничего ей не сделается. Глухие дощатые заборы густо оплёл дикий виноград. В палисадниках под окнами росли мальвы. В большинстве домов окна уже светились.

Зотагин медленно ехал по улице. То с той, то с другой стороны на шум мотора лениво, для проформы, гавкали дворовые псы. Они здесь к машинам давно привыкли.

— Бизнес у местных такой, — пояснил Зотагин. — Гостиничный. Намотаешься в дороге, а тут тебе и стол, и дом. Хоть отдохнешь по-человечески. Многим нравится. Мне тоже, — он притормозил, объезжая «Дунфын». Водитель припарковал его задним бортом тентованного кузова к воротам, отчего капот грузовика высунулся на дорогу. — Вон и китаец тоже заночевать собрался… Хорошо бы ещё машину правильно ставить научился… Привет, Лукич! Как дела? — высунулся из окна машины Зотагин возле следующего двора.

— Идут помаленьку, — откликнулись с лавки под окнами. — Ты к Прасковье?

— Ага!

— А то у меня определяйся. Я нынче свободный. Груздочками солеными угощу. И тем, к чему их приложить следует. На кедровых орешках! Сам настаивал.

— В следующий раз, Лукич. Маринка-то как? Поправляется?

— Зажило, слава Богу! Бегает уже.

— Внучка его, Маринка, этим летом ногу сломала, — пояснил Зотагин, когда отъехали. — Играли на вертолёте, ну ты видела его возле околицы, она и прыгнула неудачно. Давно пора убрать этот хлам. Детей туда как на мёд тянет.

— Ты говорил, она учительница…

— Тётя Пана-то? Была учительницей, до того, как в Заманихе семилетку отменили и только начальную школу оставили. Теперь семилетка в соседнем поселке, а у них самих есть, кому историю преподавать. Вот тётя Пана и ушла, хотя работу предлагали. Не согласилась. Стара, говорит, я каждый день туда – обратно по тридцать верст ездить. Теперь живет одна. Лет десять уже как вдовствует. Муж в тайге пропал. Слухи ходили, будто он с контрабандистами связался. Камешки и все такое. На якутской стороне и пропал. С их погранцами лучше не шутить. Тайга им дом родной. С тех пор одна на хозяйстве. С котом и собакой. Ну и куриц ещё с десяток держит… Все, приехали!

Зотагин остановил машину возле пятистенка под шатровой крышей и выключил двигатель. С минуту вглядывался в длинный силуэт грузовика, смутно белевший через три двора. Может, знакомый кто?

Звякнула щеколда калитки, и со двора к ним вышла маленькая старушка в джинсах, кроссовках и накинутой на плечи куртке.

— Никак Саша приехал, — узнала она красно-белый тягач.

— Я, тётя Пана! — отозвался из кабины Зотагин. — Только я сегодня не один. Двоих на постой пустишь?

— Никак напарника себе подыскал?

— Не совсем, тётя Пана… Тут такое дело…

— Да вижу я, вижу уже! — Прасковья Яковлевна через открытую дверцу кабины разглядела, Веронику на пассажирском сиденье. — Вижу, что не напарник! Ладно, не гнать же вас теперь. Проходите, нечего на улице-то стоять, — посторонилась она.