— Может хватит уже? — недовольно перебила его Настёна.

— А он прав, между прочим, — вступился за Зотагина Дзьонь. — Ты ему жизнь сломала.

— Ну извини! Тысячу раз извини! — психанула та. —Я же не нарочно! Вышло так!

— Хреново вышло, ёжики колючие, — сказал Жиртуев. — Зенитка-то наша. Из прошлой партии. Вы ведь из накопителя её угнали?

— Из накопителя, — подтвердила Настёна. — И что? Она же всё равно нигде не числится.

— Ты это Львовичу объяснять будешь! И Глебу своему! — не оборачиваясь сказал Дзьонь. — Не числится она нигде, как же! Любой механизм имеет номер и историю. Особенно военный.

— Есть надежда, что пронесёт, ёжики колючие, — сказал Тихон. — Не додумаются матрасники ради этого в архивы лезть. Да и где они сейчас, эти архивы. Поди-найди!

— Матрасники-то может и не додумаются, — возразил Дзьонь, притормаживая перед очередным поворотом. — Доброхоты наши подсказать могут. И архивы отыщут. Если копнут глубже, то все стрелки на нас лягут. В общем, подставила ты всех, Настёна. И ради чего, спрашивается? Чем тебе пиндос тот не угодил?

— Он не только мне не угодил, — отвернулась к окну Настасья. — За ним много чего числится. Долго рассказывать.

— А теперь, значит, угодливого на его место поставят, ёжики колючие! Так понимать прикажешь?

— Она теперь всех зебр отстреливать собирается, — вместо Настёны ответил Тихону Зотагин.

— Её саму отстрелить собирались. Хорошо мы вовремя подоспели., — сказал Павел — Нас Глеб предупредил, чтобы один волос с её головы не упал? Предупредил! Причёску сохранили? Сохранили! А за тараканов, что под ней прячутся мы не отвечаем. Так что свою задачу мы выполнили. С тараканами пусть другие разбираются. Да, Настёна?

— Идите вы все…

Зотагин зло покосился на Настёну. Недовольна она, видите ли. Натворила дел, а другие расхлёбывай! Она сейчас свалит в Китай к своему муженьку, а ему что делать? Снимать штаны и петь разлуку? Или тоже горбатиться на её Глеба. Как эти.

— Ты лицо-то попроще сделай, ёжики колючие, — услышал он в свой адрес. — Желваками играешь, будто всех здесь перекусать собрался.

— Тебя бы в мою шкуру…

— Своей обойдусь, — отвернулся Жиртуев.

Лес поредел. В свете фар всё чаще серели поросшие папоротником залысины. Грузовичок бойко переваливался на неровностях дороги. В кузове погромыхивали друг о друга бочки. Через какое-то время Дзьонь сбавил ход и остановил машину. Зотагин увидел, что в темноте от деревьев отделилась фигура и направилась к грузовику. Дзьонь включил в кабине свет и опустил стекло со своей стороны.

— Привет, служивые! —в окно просунулась круглая физиономия с рыжеватыми, тронутыми сединой пышными усами. — Нашлась красавица? — взгляд из-под мохнатых бровей обежал кабину. — Вижу, что нашлась. Нормально всё значит. А это кто такой? Почему не знаю? — физиономия упёрлась взглядом в Зотагина.

Жиртуев в двух словах, не считая упоминаний о колючих ёжиках, обрисовал ситуацию.

— Наслышаны, — кивнул в ответ обладатель пышных усов. — В новостях только об этом и говорят. Фото показывают. Какой-то Куропаткиной. На тебя, Настасья, похожа. М-да…

— На базе как? Спокойно? — спросил Дзьонь.

— Спокойно, ага! Львович рвёт и мечет!

— Плохо.

— Куда уж хуже. Совсем озверел. Грозится всех поувольнять и сам следом уволиться. На всех взъелся! И полицая, вон, ухлопали…

— Гвардейца, — автоматически поправила Настасья.

— Ещё хуже!

— Она теперь всех подряд валить будет, — усмехнулся Зотагин. — В раж вошла.

— А тебе, парень, слова не давали, — сказал усатый. — Ты сейчас вообще никто. Поэтому молчи в тряпочку и дыши через раз. А то высажу. Подозрительный ты больно.

— Правда, Саша, закрой рот. Не лезь не в своё дело. И не зли Потапыча, — сказал Жиртуев.

— Слышал? Он дело говорит. Не зли меня! Ладно, проезжайте, — кивнул Потапыч, отошёл к деревьям и растворился в темноте.

Дзьонь тронул машину.

— Через пару кэмэ будем на месте, — сказал он.

8.

— Кажись, всё! — Серёга с забавной фамилией Голубчик сунул за поясной ремень брезентовые рукавицы и достал из кармана замызганного мазутом бушлата пачку сигарет. — Главное теперь его на платформу затащить. — Он прикурил, прикрыв огонёк зажигалки ладонями. — Глубоко сидит, зараза! Как бы тросы не порвал.

— Не каркай! — оборвал его Жагрин – кряжистый мужик лет под пятьдесят с рублеными чертами обветренного лица.

— Ладно тебе, бригадир, — миролюбиво проворчал худой как жердь Леонид Осокин. — Просто мандражит мужика. Кому охота сызнова всё начинать? Считай с утра провозились с этим призраком оборонки, — он зябко поёжился. — Холодно, блин! Может костерок разведём?

— Отставить костерки! — приказал Жагрин. — Сейчас костерок, а потом всё заново! Нечего судьбу искушать! Да и тучи, вон, набегают. Того и гляди то ли дождь пойдёт, то ли снег посыплет. Так что будем закругляться независимо от результата. Хватит на сегодня. Сань, сходи к чайникам, скажи, пусть начинают.

Зотагин кивнул и, зачем-то пнув сапогом заросшую жухлой травой кочку, направился к кабине танковоза. Тот стоял неподалёку, расположив платформу с опущенными трапами напротив шестьдесят второго. Тросы от барабанов лебёдки уже были зацеплены за буксировочные крюки на лобовой броне танка. С танком, правда, пришлось основательно повозиться. Он был из той категории, что можно бы и бросить, но у мужа Анастасии был принцип: если уж начал, то грести всё до последней гайки. Вот они эти последние гайки сейчас и догребали. Вначале тут было около сотни единиц боевой техники открытого хранения, считая колёса. Часть добралась до железки своим ходом, часть – на буксире или, как этот сейчас, на танковозах. Осталось полдюжины совсем уже бросовых машин, которыми и занималась бригада Жагрина. Подбирала хвосты, короче.

Нет, не так представлял себе своё будущее Зотагин. Хотя, если говорить честно, на что он мог рассчитывать? На какое-то особое отношение из-за спасения девчонки? Ага, держи карман шире! Будут они валандаться с человеком, что в здесь в розыске числится. Не в Китай же отправлять. Коммунисты, конечно, могут спрятать. Если захотят. Хотя, с какой стати им о нём беспокоиться. Он и здесь-то, по большому счёту, никому не нужен, а на той стороне и подавно. Опасный тип, как ни крути. Слишком много узнал на свою голову. Поэтому встретили Зотагина на базе холодно, чуть ли не в штыки.

— И что мне теперь с ним делать прикажете? — прооравшись, устало спросил у прибывших лысый человек с худым костистым лицом. — Ему лоб зелёнкой намажут, а я, случись что, за укрывательство пойду? Нафиг-нафиг! Мне забот и так по самое не горюй хватает! — полоснул он себя по горлу ребром ладони. Блик от лампы смешно метнулся по гладкой, как бильярдный шар, лысине.

— Но ведь, ёжики колючие… — начал было Жиртуев.

— Я тебя сейчас вот этими руками ёжиков твоих жрать заставлю! — снова заорал Львович. — Вместе с колючками!

— Он, между прочим, меня вытащил! Хоть и сопротивлялся! — перебила его Анастасия. — Глеб…

— Что Глеб? Вот скажи мне, что сделает твой Глеб, когда нас всех тут за жопу возьмут? Не знаешь? — лысый навис над столешницей в сторону Анастасии. — А я знаю! Отвернётся! Дескать, сами разбирайтесь, я не при делах! За тобой, вон, вертолёт с той стороны прислали, а мы-то все здесь остаёмся! Хорошо ещё, если полицаи сразу не нагрянут! А то, что проверят нас тут после всего, что ты натворила – это к гадалке не ходи! Вот скажи, чего тебя туда понесло, в Каргу эту? Чем тебе этот, прости меня, Господи, американец не угодил? Молчишь? Тебе-то что: свалила к себе в Киатй, а мне с моими мужиками что делать прикажешь? А если ещё дознаются, что машина та из мест хранения, которые мы чистили? Представляешь, что начнётся? А тут с нами ещё и этот! — кивнул он в сторону Зотагина.