— Эй! — возмутился Зотагин. — А меня спросили? Отвечать-то кому потом за всё придётся? И с чего это вы вдруг решили, что фура бесхозная?

Дзьонь с Жиртуевым прервали спор и удивлённо посмотрели на него. Бывшая Вероника покрутила пальцем у виска.

— Бесхозная, потому что ничья, — объяснил Дзьонь. — И фура бесхозная, и машина твоя бесхозная, и сам ты теперь бесхозный. Ничей. Ну тебя-то мы как-нибудь ещё пристроим, а остальное-то ведь бросить придётся. Жалко.

— Ладно, — согласился Зотагин. — Хрен с ней, с фурой. Но тягач я здесь не оставлю.

— Придётся оставить ёжики колючие, — сочувственно вздохнул Жиртуев. — По-человечески я тебя понимаю, но придётся оставить. Слишком уж он заметный. А нам в этом деле светится нельзя. Других вариантов нет.

Они уже всё для себя решили. Мнение Зотагина похоже никого сейчас не интересовало. Он взглянул на тягач. Единственное, что у него было и единственное, что осталось от отца. По сути, вся жизнь в кабине. По-дурацки перечёркнутая взбалмошной бабёнкой, меняющий имена как платья. С другой стороны, «Питер» ведь всё равно отберут. А его посадят, как соучастника. Надолго. Могут и лоб зелёнкой намазать. За гвардейца. Чего Зотагину естественно не хотелось. Поэтому, седло придётся оставить. Длинный прав: слишком заметная машина. И в розыске числится.

Звук мотора вернул его к действительности. Со стороны леса подъезжал мелкий кореец с фермерской кабиной и тентованым кузовом. За рулём грузовичка сидел Дзьонь. Вероника, как привык её называть Зотагин, неподалёку что-то вполголоса обсуждала с Тихоном.

Скрипнув тормозами, грузовичок остановился возле тягача.

— Давай, показывай, что там у тебя в закромах! — хлопнул дверцей кабины Дзьонь.

Зотагин достал из-под сиденья «Питера» короткий ломик и, путаясь ногами в траве, пошёл вдоль полуприцепа срывать пломбы.

7.

Лесная дорога была накатанной. Похоже пользовались ей часто. Свет фар выхватывал из темноты бегущие навстречу стволы деревьев. Иногда их ветви хлестали по крыше кабины, а то и по ветровому стеклу с трещинами со стороны водителя от когда-то словленного камня из-под колёс впереди идущей машины. Дзьонь вёл машину уверенно, на приличной скорости. Словно ездил здесь часто и знал все повороты. А может так оно и было. Зотагин не вникал, хотя подсознательно фиксировал все действия водителя как свои. Он сидел за спиной Павла и в качестве пассажира чувствовал себя непривычно. Всегда сам был за рулём. В том-то и дело, что был. Теперь это в прошлом. Что ждёт его в будущем, Зотагин сейчас даже думать не пытался. В душе царила опустошенность. Серый туман, из которого появлялись то, осенявшая их крестом тётя Пана, то сидящий на лавочке перед воротами Брыся, то удивлённо-обреченный взгляд и враз побелевшее лицо того гвардейца. И, конечно же, оставленный в заброшенной деревне тягач. Отцово наследство. В общем, был Лешак и нет Лешака. От прошлой жизни осталась только спортивная сумка, куда он сунул перед уходом документы, потрёпанный ноутбук с семейным архивом и пару белья.

Настасья сидела рядом. Она что-то обсуждала с Жиртуевым. Тот развернулся к ней вполоборота, облокотившись на спинку пассажирского сиденья. Зотагин невольно прислушался.

— …вряд ли это его заинтересует. Одна морока и никакой отдачи, ёжики колючие, — говорил Жиртуев.

— Почему?

— Потому что кроме полста пятых там ничего другого нет, — хмыкнул из-за руля Дзьонь.

— Много?

— До трёх десятков будет. Но в землю вросли по самую ванну, да и ржа поела основательно, — добавил Жиртуев. — Мертвяки, короче. И от дорог далеко. В глуши самой. На доставке разоришься, ёжики колючие.

— Совсем плохо, то есть, — уточнила Настасья.

— Совсем никуда, — обернулся к ней Дзьонь. — У тех танков в движках уже деревья укоренились.

Машину ощутимо тряхнуло на ухабе.

— На дорогу смотри, ёжики колючие! — недовольно предупредил Жиртуев. — А то мы все здесь из-за тебя укоренимся… Глеб в курсе, — это уже Настасье. — Короче, забываем про это стойбище. Пусть конкуренты голову ломают.

— И ноги! — хохотнул Дзьонь. — Пока инженерка им дорогу не пробьёт. Если раньше сама в болоте не утонет.

— Ну это уже не нашего ума дело. А ты как? С железом дружишь? — Жиртуев повернулся к Зотагину.

— В смысле? — не сразу понял тот.

— Картер от карбюратора отличить сможешь?

— Шутишь?

— На полном серьёзе интересуюсь.

— Зачем?

— Затем, что мы с железками дело имеем, — объяснил Жиртуев. — Вот и хочу заранее знать, к чему тебя приспособить, ёжики колючие. А то ведь как бывает: на дороге ас, а коснись чего посерьёзней, даже окурки из пепельницы без механика вытрясти не может.

— Не курю, — усмехнулся Зотагин. — А мотор и в одиночку смогу перебрать. Были бы условия.

— Наш человек! — громко одобрил Дзьонь.

— Поживём – увидим… — Жиртуев отвернулся, повозился удобнее устраиваясь на сиденье и громко, со вкусом зевнул. — Тебя сменить? Или неофита припашем? — кивнул он в сторону Зотагина. — Пускай порулит, ёжики колючие.

— Нет, — мотнул головой Дзьонь. — Пусть неофит в себя придёт. От новых впечатлений.

Зотагин обиделся. И на неофита, и на новые впечатления. Он, считай, всего лишился, а эти ещё и подтрунивают! Как там назвала их Вероника… тьфу Настасья? Неразлучники? Почему неразлучники, кстати? Они что, из этих? Радужных братьев? Зотагин в отместку за неофита и поинтересовался. Без церемоний. Настасья хихикнула.

— Скажи спасибо, руки заняты, — в ответ процедил сквозь зубы Дзьонь, — а то получил бы ты сейчас по морде. От души.

— Ладно тебе, Паш, — вступился за Зотагина Жиртуев. — Человек просто спросил. А ты сразу с репрессиями. Без всяких скидок. Это для нас, таёжных людей, радуга в небе после дождя. А он в городах разных бывал. Там радуга совсем другая. На тряпочках нарисована. Признак нового прогресса, ёжики колючие.

— Они из-за противотанкового ружья неразлучники. Одному с ним не справиться. Только вдвоём, — пояснила Настасья Зотагину.

— Странные вы люди, — заметил тот. — То с зенитками по лесу бегаете, то с ружьями противотанковыми.

— Пашка из него белку в глаз бьёт, — похвалился Жиртуев.

— Недоказуемо, — возразила Настасья. — Потому что после выстрела никто эту белку больше не видел.

— Паш, покажи ещё раз. Специально для неё. Когда приедем, — попросил друга Жиртуев. — Для полного убеждения, ёжики колючие.

— Не хочу, — буркнул тот. — Белок на вас не напасёшься.

— Может, всё-таки объясните, чем вы вообще занимаетесь? — попросил Зотагин. — Не считая стрельбы по живым мишеням? Хочу понять, куда и зачем с вами еду.

— Чем занимаемся? — переспросил Жиртуев. — На её мужа пашем ёжики колючие, — повернулся к Анастасии Жиртуев. — Да, Настёна?

— Так уж и пашете! — возразила та.

— Пашем-пашем, даже не спорь, — отмахнулся Тихон. — Тут по тайге, Саш, всякой техники немеряно брошено. Военка старая. Танки там, БТРы и всё такое прочее. Что можно, ремонтируем и своим ходом гоним к железке. К ближней станции. А оттуда в Китай на переплавку. Что отремонтировать не получается режем на куски и тоже отправляем чайникам. Они платят юанями Глебу, а тот отстёгивает малую их толику нам. Тем и живём. Не мы одни, кстати. По тайге много конкурентов бродит. Тоже юаней хотят, ёжики колючие. Бывает и на броне приезжают. Приходится окорот давать. Из противотанкового ружья. Чтобы на чужой каравай рот не разевали.

— А из зенитки не пробовали? — съязвил Зотагин. — Из зенитки кое-кому среди нас сподручней будет.

— Не зарывайся, — предупредил Дзьонь. — Её муж теперь твой работодатель. Возможно, — на всякий случай добавил он.

— В ножки, значит, теперь ей кланяться? — нашло на Зотагина. — Ой, спасибо тебе, красна девица! — он ёрнически попытался отвесить ей глубокий поклон, но из-за тесноты не вышло. — Спасибо, что лишила меня всего, что имел! Спасибо…