– Здравствуй, царь -батюшка… Наконец-то опять свиделись. А возмужал-то как, и не узнать…

– Сам на себя похож, и то ладно, – ухмыльнулся Пётр, – слышал я, опять мятеж в Москве, а виновных мало наказано?

– Так чего их казнить? – не понял Ромодановский, – служилых людей немного. И тех не хватает. И ты бы, батюшка, надел на выход царский бармы, да одежды православные…

– Нет, ни к чему…

– То что в письмах обговорено, не вызывает ли сомнений? – хитро выразился Борис Алексеевич.

– Права Алексея Петровича не будут оспорены.

Бояре зашептали довольно, и закивали. И уже не выглядели столь настороженными.

– Вот ещё… – начал неспешно говорить Борис Алексеевич Голицын, – решились мы на всё , чтобы худа не было в государстве Российском. А ты должен подписать сии Кондиции, – отдал голландцу писанное на орошей бумаге послание. Piter принялся читать:

« Через сие наикрепчайше общаемся, наиглавнейшее моё попечение и старание будет не токмо о содержании , но и о крайне всевозможном распостранении православныя нашей веры греческого исповедания, такожде по принятии короны российской в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять, ещё обещаемся, что что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденную Боярскую Думу в семи персонах всегда содержать и без иного согласия:

1, ни с кем войны не начинать

2 . миру не заключать,

м. верных наших подданных никакими податями не отягощать,

4. в знатные чины, как в стацкие, так и в военные сухопутные и морские , выше полковничьего ранга не жаловать, ниже к знатным делам не определять, а гвардии и прочим войскам быть под ведением Верховного Тайного Совета

5 .У шляхетства живота, имения и чести без суда не отнимать,

6 . вотчины и деревни не жаловать,

7. в придворные чины, как иноземцев, так и русских, не производить,

8. государственные доходы в расход не употреблять, и всех своих подданных в милости содержать, а буде чего по сему обещанию не исполню, то лишен буду короны российской.»

– Так и умно, – и неспешно расписался поданным ему пером..

Оставил регламент на столе, а сам ходил, а не шествовал по палате, заложив руки за спину, словно громадный ворон..

– Царица Евдокия уехала в монастырь. Так что мешать тебе она, батюшка, не станет, – проговорил Фёдор Лопухин.

И это понял новый царь. Что бы еще наследников престола, от его крови не появилось.

– Зовите меня герр Питер, ну, или Пётр Алексеевич, – жестко приказал новый царь.

В дороге он много читал, и раздумывал. Знал, на чём основана сила бояр- на старом укладе и служилых людях. Там, в дормезе, на дороге между Ревелем и Новгородом, и надумал это, что вырвалось из него, как лавина:

– Между теми стрельцами приказываю розыск учинить. Кто меня немцем называл, да хотел и вас, бояр извести. Про то мне цесарь Леопольд сказывал, и сильно пенял . И указ объявите- тех стрельцов свозить в Преображенское, да пытать, узнать, кто ещё в этом воровстве замешан.

– Да почто? Не было никакого заговора, это точно. Ни подмётных грамот, ничего не нашли! – ответил князь-кесарь.

– Плохо искали… И, тебе наказ, Борис Алексеевич – набрать десять драгунских полков. А стрельцам на Москве лелать нечего.

– А Стремянные? – подал голос Лев Кириллович.

– В Азове посидят, потише сделаются. Так вернее станет.

Припоминал Пётр, то что прочитал Дмитрия Ивановича… На трон-то сел, да и слетел стрелецким пожеланием. Да еще и полетал из пушки, на манер пушечного ядра, пусть и после смерти. Такое ему было ни к чему… Да и в Москве сидеть неуютно было, неласково… Своё надо было строить, своё…

– Так вот…Стрельцов с монастырей свозить в Преображенское. Сам поспрошаю, раз вам не сказали. Ничего, не испачкаюсь. А крови я,бояре не боюсь.

И засмеялся чужим, незнакомым и злым смехом. От которого даже у бывшего не в одной битве Михаила Григорьевича Ромодановского всё внутри перевернулось. Только подумал бывалый воин:

« Вот, нашли себе на голову… Теперь и наплачемся. Хотели то как лучше, вышло хуже некуда…».

Но и он рта не раскрыл. А как раскроешь? Иноземец этот теперь Царь и Великий князь всея Руси, истинный самовластец. И казнить и миловать всех вправе .

Другие же, будто напряглись, схватились за свои посохи, ловно желали пустить их в дело. Пётр же за свою шпагу не брался, эфес был у бедра великана. Надо было вельмож пока словами взбодрить:

– Да и вот что, бояре… Моя лейб-гвардия признала, что я и есть истинный царь. Они, детки мои настоящие, стоят и меня ожидают. Как мол их отец сердешный, без них… Так что, бумага ваша, Кондиции эти, ни к чему, – и разорвал на части, и бросил на пол документ.

Тут уж бояре поняли, что хотели они изловить жирного голландского гуся, которого и съесть хорошо с квашеной капустой, да под зелено вино, а поймали, пожалуй, что льва. И он сам их сожрать может. И даже без хрустящей капустки .

ГЛАВА 4 Анна Монс

С дороги посетил Пётр Алексеевич баню, где с удовольствием полежал н полке. а Алексашка шустро охаживал его веником. Сейчас денщик потел куда больше, чем царь. И больше не от жара печи, а от волнения. А то, ежели не понравится, осерчает ведь…

– Ну всё, мин херц. Теперь и отдохнуть можно… Посидим в предбаннике.

– Попить бы чего…

– Да вот, квасу испей.

Пётр попробовал, одобрительно кивнул головой. Отпил разного. больше всего понравился смородиновый.

– Знатно… Давно уж не пивал, – протянул слова он, осушив глиняную кружку до капли, – Надо на Кукуй съездить. К Аннушке.

– Так и вправду, мин херц… Лучшее это дело после бани! – и Меньшиков понимающе улыбнулся.

– Молчи. зубы выбью!

Сказал Петр такие слова, в общем, беззлобно и налил себе опять полную. Пил, и смотрел на Алексашку своими кругыми глазами через край кружки.

Вскоре скромная карета с парой лошадей везла Петра в сопровождении Меньшикова. Ну, ещё небольшого конвоя из шестерых драгунов. Совершенно глупо было ехать по городу, кога опасаешься, что тебя прирежут или отравят.

Дом, где теперь жила фаворитка Петра, был отстроен из камня, о восьми окнах. И рядом во дворе стояли пара сараев, амбар и конюшня. Работник привез сено для лошаей хозяйской упряжки, а другой начисто выметал землю от соломы и грязи. Всё как всегда, было чистенько и опрятненько.

– Ну вот, приехали, – прошептал Меньшиков и шустренько открыл дверцу кареты.

Пётр поджал губы, резко встал на землю, отряхнул полы кафтана, и чуть прищурившись, посмотрел на дом. Непонятно было, нравится ему это всё, или нет, а лезть Алексашка к царю с расспросами не хотел. Потом, словно решившись, распахнул входную дверь, а привратник при этом едва не вылетел на улицу.

Пётр довольно рассмеялся, и дружелюбно хлопнул по плечу лакея.

– Чего, тебя ждать, что ли? – крикнул он Меньшикову.

– Уже бегу, мин херц!

Они поднялись на второй этаж в жилое. Комната выглядела по -голландски. Стропила под крышей, стены украшены бело-синей плиткой, по углам стоят шкапчики с посудой и книгами, рядом основательный накрытый стол, и резные стулья.

На пороге стояла остроносенькая, чуть полноватая девица в красивом, но не роскошном платье с рукавами до локтя, украшенном кружевами. Волосы чуть прикрывал ажурный чепец, по новой моде. В руках был поднос с рюмкой водки и пирожок по русскому обычаю.

– С возвращением тебя, Питер, – с небольшим очаровательным акцентом произнесла дама.

Пётр залпом выпил водку, тут же заел пирожком, и грубо и жёстко поцеловал Анну, отчего та вскрикнула.

– И я рад, что к тебе вернулся. Ну, корми, что ли…

С обреченным видом немка повела гостей ко столу. Еда такая имелась, в немецком стиле- запеченый окорок, жареные колбаски, картофель. Всё так миленько и чистенько.