Он с трудом пришла в себя, знаком показала закрыть гроб. Дормидонт и Устьян работали быстро, но назад царевну едва не волокли на себе. Женщина никак не могла прийти в себя. Уже у двери в подземелье с трудом прошептала испуганной Палашке :

– Дай из моих денег каждому по три червоных…

– Чего взвару не принесла! – кричала вне себя от ярости Софья, – дурища вялая! О господи! Сколько я без сил валялась?

– Так три часа всего, матушка… – прошептала испуганная Палашка, – сейчас, я быстро!

– Обожди… Вот, за труды тебе, – и отдала холопке два ефимка. – а предашь, как бог свят, своими руками придушу… Зелье неси, быстро!

Пелагея выбежала из светёлки, а рука Софьи потянулась к кувшину с вином и кубку. Но, остановилась на пол пути, и лишь пальцы стали выбивать дробь по столешнице. Вспомнила она, что нельзя мешать вино и тяжкий травяной настой, худо будет… Закрыла глаза, голова болела страшно.

– Матушка, вот, принесла я, – и Палашка поставила чашку китайского фарфора на стол.

И серебро для зелья худо, и глина не годится, словно впитывает всё, и вкус и запах. А лучше всего стекло венецианское, да фарфор. Холопка отведала настой, так уж было заведено, и только тогда царевна выпила всё до дна. Сразу полегчало, боль, как волной смыло.

– Пелагея… Кого из дворни знаешь Ивана Алексеевича Цыклера да окольничего Алексея Прокофьевича Соковнина?

– Так Соковнина усадьба недалеко от Церкви Николы Красный звон на Китай-городе, да Ивана Алексеевича рядом. Знаю ещё многих, зоть ключника Василия…

Софья теперь не сомневалась в задуманном . Злость и ярость поднялась к её сердцу. Она присела к столику, подняла писчую доску, и принялась за письмо.

Иван Алексеевич, здоровья иее на много лет!

Проведала я про дело тайное ла злое, и тебя о том известить хочу.

Знаю, предан ты не мне, а всей Земле Русской, и без тебя ничего не сладить. Среди стрельцов ты в силе и уважении, и сейчас их храбрость потребна. Если хочешь знать, в чём нужда возникла, приходи сеголдня к монастырю, к тайной калитке. Пелагея тебя встретит. Царевна Софья.

Женщина запечатала послание своей печаткой, и передала своему гонцу, сенной девке. А что делать? И других больше не было.

– Вот Пелагея, на тебя одна надежда… – и она отдала грамотку, – и деньги, на дорогу…Оденься потеплее, холодно ещё на дворе…

– Всё исполню, – прошептала Палашка, пряча послание за воротом своей одежды, – не сомневайтесь!

Софья закрыла на щасов свою светёлку, как толко ушла сенная девка. Хорошо, если ы её грамотка птичкой стаоъоа, да сама прилетала к полполковнику Цыклеру. И не нужно тебе не гонцов, ни посланцев, душа бы не болела… А так, сиди да жди, что получится…

Иван Елисеевич сидел за столом, не спеша карту Российскую изучал. И где находился этот самый Верхотурск, куда его воеводой определяли. Что сказать? Из полуполковников, да в воеводы, место почётное, хоть и неблизкий Урал. Вызвали в Москву в прошлом году, должны были послать в Азов и Таганрог, крепости строить… Ну, приказал царь- батюшка, значит, так и надо. И то, уже сорок один год, глядишь, всё выйдет и окольничьим стать удастся, а там, кто щнает и генералом… Да тут все мысли прервал крик сына.

– Батюшка, к тебе посланница, гостья! – сразу сказал вошедший в горницу сын старший, Елисей.

Назвали его в честь деда, погибшего сорок лет над под Ригой. Да Иван и отца не помнил, тот покинул земную юдоль, когда ему едва год исполнился. В тот год, царь Алексей Михайлович осадил город Ригу, а полковник Елисей Циклер со своим полком был со всем войском, честно бился с шведами. Ну а Елисей Иванович уж повёрстан на царскую службу, года три назад как. В драгунском полку, а не на печи, в Приказе каком.

– Да от кого?

Сын, разумник, нагнулся да на ухо батюшке прошептал. Иван Елесеевич сразу вскочил, одобрительно хлопнул по плечу наследника, и сбежал по лестнице ещё отцовского дома вниз. Строение было добротным, каменным. Палаты в два этажа, по восемь окон на каждом, на второй, господский, вёл знатный всход, резной из выдержаного дуба.

– Сторожка, батюшка! – крикнул Елисей.

Иван оценил, и быстро, поскрипывая сапогами на мощенном камнем дворе, вошёл в дом для дворни. У двери стоял холоп Васятка, и провёл хозяина в малый закуток. Там сидела женщина, из дворни, в тулупе и лицом,, замотанным в плат из дешёвого сукна.

– Дверь прикрой. Да принеси яблочного взвару две кружки.

– Всё сделаю, – быстро ответил холоп.

Тут через стол к Цыклеру из под тулупа змеей вылетела женская рука, и малая грамотка ловко сама прыгнула в ладонь думного дворянина. Иван мигом прочитал послание.

– Я буду, не сомневайся, – ответил Цыклер.

Сенная девка поклонилась, забрала письмо и сожгла прямо в пламени свечки, стоявшей на столе. Остался только пепел да оплывший воск от печати царевны.

– Пойду я… – и посланница поднялась с лавки.

– Да хоть попей сладкого немного. Сейчас уже и принесут.

– Хорошо..

Принесли глиняные кружки, женщина почти залпом выпила взвар, поклонилпсь и покинула богатый дом думного дворянина.

***

Цыклер помнил послание почти наизусть, в голове, сказать честно, родились сразу два плана. Опять, как в 1687 году известить юного царя, уверить его в своей преданности… Или… Сходить к Софье, а там уж решить… Но какой толк в заговорах, успокаивал он себя, Иван Алексеевич уж год как умер, и после смерти Петра царство могло достаться лишь Алексею Петровичу, но уж никак не Софье Алексеевне. Она могла стать лишь правительницей до женитьбы царя, его совершеннолетия

Так подумав, Иван Елисеевич успокоился. Но, раз обещал, то надо было идти. Не хотел, раздумывал, всё перебирал страницы Псалтыри, но затем решился.

– Никишка! – крикнул он холопа, – готовь лошадей, и со мной поедешь!

Через малое время его человек стоял во дворе с двумя осёдланными конями. Иван Елисеевич легко сел на любимого жеребца, холоп ехал чуть позади. Погодка по февралю месяц была, не то что бы хорошей, главное, что сильного ветра не было

Через или побольше добрались до монастыря. Цыклер спешился, оставив Никишку с лошадьми. Сам думный дворянин пошёл к сторожке. Хорошо, что хоть оделся попроще, берёгся от чужих глаз.

Встречались трудники ла богомольцы, но его, кажется, не узнавали. Он же наконец, свернул в калитку, открыл простую, незаметную скрипяшую дверь, и оказался в скромной келье.

Здесь, за дубовым столом, в шубе, крытой персидской камкой и бархатном платке, сидела Софья Алексеевна, изволила книжицу читать.

– Вот я и пришёл, царевна. По слову твоему, – сказал Цыклер.

– Присядь, Иван Елисеевич! Знаю я, что верен ты царю Петру, а ещё больше присяге Царству Русскому. И что решил так и десять лет назад так и выбрал. Не в обиде, Пётр подрос, а девка не может на троне сидеть… Но прошла твоя присяга, вышла вся, ведь бояре изменили, да убили сначала Ивана Алексеевича, а затем и Петра Алексеевича.

– Да не может быть! – вскинулся , вскочил с лавки Цыклер, – кто же на такое пойдёт? Да и за границу уезжает государь…Жив Пётр Алексеевич!

– Я бы не стала лгать. Зачем? Лежит он в каменном гробу, в Архангельском соборе, в крипте тайной. Тебе показать, или ты боишься?

– Нет, не боюсь… – тихо прошептал думный дворянин, – хоть и страшно, а верю тебе, царевна. Но, если такое дело, надо и верным людям увидеть, что царь Пётр мёртв. Один, я ничего и сделать не смогу. И урядникам стрельцов такое надо узнать накрепко, и казакам…Вот тогда… А ты что захочешь?

– Лишь бояр казню, да при Алексее Петровиче буду, трон и Царсто Русское, как верная собака сторожить, пока царевич не жениться.

– Добро…

– Жду вас через день. С собой ломы да фонари захватите.

Сама повела Цыклера Софья-царевна подземным ходом в крипту Архангельского Собора, другим не доверила. Были с ней её незамениме холопы- Устьян и Дормидонт. Ключники, так сказать, что бы любой замок вскрыть, любую дверь отворить,